Иерусалимская история - Шартрский Фульхерий. Страница 7

Позднее, когда Фульхерий, как уже отмечалось, не покидал пределы Иерусалима и его окрестностей, сведения, полученные от других очевидцев, становятся той основой, на которой строится повествование всей третьей книги «Истории», о чем он неоднократно дает понять (III, 26, 5; III, 31, 6). Рассказ о бегстве из плена графа Жослена Эдесского Фульхерий завершает следующими словами: «Поскольку все это происходило вдали от нас, то мы едва ли могли узнать что-то определенное об этом деле. Однако я правдиво, насколько смог, доверил книге все, что мне поведали рассказчики» (III, 26, 5). Как видно из этого сообщения, для Фульхерия в этот период устные свидетельства очевидцев играли ключевую роль. При этом он подчеркивает, что для него всегда важно получить информацию от «заслуживающих доверия рассказчиков» (II, 34,1).

Фульхерий, по всей видимости, имел доступ к различным архивным документам, однако практически не использует их в своей «Истории». Единственным исключением стал текст привилегий иерусалимскому патриарху Гибелину, дарованных римским папой Пасхалием II (III, 35). Фульхерий включил их в свой труд, чтобы доказать правомерность притязаний иерусалимского патриаршества на включение в свою юрисдикцию тирского архиепископства.

В «Иерусалимской истории» широко используются письменные источники. Как уже отмечалось, для описания событий крестового похода 1098—1099 гг. Фульхерий заимствует сведения из трудов других участников Первого крестового похода — норманнского Анонима и Раймунда Ажильского. Более того, обладая относительно обширными познаниями в античной и раннехристианской литературе, Фульхерий по ходу второй и третьей книг активно привлекает труды авторов этих эпох; на страницах «Иерусалимской истории» мы встречаем цитаты или выдержки из Вергилия [58], Горация [59], Овидия [60], Лукана [61], Солина, Сира [62], Орозия [63], Боэция [64], Григория Великого [65]. При этом не вполне ясно, имел ли Фульхерий в своем распоряжении труды указанных авторов (либо же какие-то сборники, включавшие тексты различной направленности) или же цитировал их по памяти.

Однако особое место в сознании Фульхерия занимают труды Иосифа Флавия. Творчество античного историка стало своеобразным ориентиром для нашего автора. Иосиф в предисловии к своим «Иудейским древностям» указывает, что в качестве причин, побудивших его приступить к описанию войны с римлянами, стало внутреннее чувство необходимости запечатлеть события, участником которых он был, и описать для общей пользы то, что было до этого времени скрыто и покоилось во тьме. Он пишет: «Именно, с одной стороны, я, как личный участник, чувствовал необходимость описать происшедшую у нас, иудеев, с римлянами войну, все ее перипетии и конец, ввиду того, что существуют лица, исказившие в своих на этот счет описаниях истину» [66].

Попробуем сравнить позицию Иосифа Флавия с побудительными причинами Фульхерия: «Вследствие пренебрежения или невежества писателей или же оттого, что было их немного, и были они больше погружены в свои заботы, деяния эти, будучи незаписанными, предавались забвению. Поэтому я, Фульхерий, в науках неискусный и дарованием обделенный, [предпочел] быть отмеченным клеймом безрассудства, нежели умолчать об этих деяниях, которые либо видел своими глазами, либо разузнал о них, обстоятельно расспросив заслуживающих доверия рассказчиков (курсив мой — А. С.). И я настоятельно прошу читающего сей труд, пусть милостиво простит мне мое невежество и изложенное, если оно еще не исправлено в каком-либо месте более красноречивым писателем, исправит, коли пожелает. Однако пусть он не меняет историческое повествование ради пышной красоты стиля, дабы ложью не исказить истинность деяний (курсив мой — А. С.)» (П, 34, 1—2). А теперь добавим к этому уже цитируемый отрывок: «Посему я, Фульхерий из Шартра, проделав этот путь вместе с другими паломниками, внимательно и заботливо изложил для памяти потомков все то, что мне довелось увидеть своими глазами (курсив мой — А. С.)».

Схожесть мотивов заметить нетрудно. Фульхерий, как и Иосиф, чувствует себя ответственным за сохранение для памяти потомков событий, очевидцем которых он был; и так же как и для античного историка, для него важно не «исказить истинность деяний».

Но здесь необходимо обратить внимание и на другой момент. Как мы уже отмечали выше, Фульхерий, оставшись в Святой Земле, в скором времени начинает переосмысливать значение и самого похода, и последующего возникновения христианских государств на Ближнем Востоке. Для него франки — избранный народ (I,29,4). Но эта мысль нуждается в подтверждении. Поэтому Фульхерий все чаще бросает свой взгляд в глубину веков, чтобы провести параллели между деяниями еврейского народа и франками. И его проводниками в этом деле выступают не только ветхозаветные книги, но и Иосиф Флавий, в творчестве которого он черпает вдохновение.

Но для оценки Фульхерия как историка нам важно не только определить его источники информации, но и понять принципы работы с ней.

Ж. Флори в одном из своих исследований упрекнул Фульхерия за настойчивое стремление скрыть противоречия и сгладить все острые углы [67]. В подтверждение слов французского ученого можно привести рассказ нашего историка об уже упомянутых нами событиях, связанных с утверждением Балдуина Булонского, будущего короля Балдуина I, в Эдессе. Торос, армянский правитель указанного города, не имея наследников и будучи крайне непопулярным среди своих подданных, отправил посольство к Балдуину с просьбой оказать ему помощь, определенно дав понять, что тот может рассчитывать на получение княжества в качестве наследства после его смерти (I, 14, 5—6). Однако, когда Балдуин прибыл в Эдессу, против Тороса был организован заговор, в результате которого он был убит. Балдуин не принимал в нем участия, но занял выжидательную позицию. Фульхерий, несмотря на то что находился вместе с Балдуином в Эдессе, крайне немногословен в отношении этих событий и даже попытался выгородить своего покровителя, заявив, что тот старался уговорить противников Тороса сохранить ему жизнь (I,14, 13).

Более того, с тем фактом, что Балдуин, а вместе с ним и Фульхерий, отправились в Эдессу, покинув, соответственно, основные силы крестоносцев, тесно связана попытка нашего автора умолчать о том, что Урбан II в качестве главной цели крестового похода подразумевал освобождение Иерусалима [68]. В речи римского папы на Клермонском соборе, представленной нам Фульхерием, отсутствует всякое упоминание о Священном городе. И далее по ходу текста он достаточно туманно высказывается о конечной цели экспедиции: «После этого многие люди разных занятий, узнав об обещанном отпущении грехов, движимые чистыми помыслами, принесли обет отправиться в поход туда, куда было предписано (курсив мой — А.С.)» (I, 4, 3). И несмотря на то, что абсолютное большинство хронистов Первого крестового похода упоминает об Иерусалиме как о конечном пункте похода, на основании свидетельства Фульхерия у ряда историков сформировалось мнение, что Урбан II в первую очередь планировал оказать помощь Константинополю и восточным христианам в их борьбе с турками-сельджуками.

В данном сюжете лейтмотив нашего автора кажется очевидным. Столкнувшись, по всей видимости, с упреками в адрес Балдуина, что тот оставил крестоносное войско и обосновался в Эдессе, Фульхерий пытается оправдать его действия. В одном пассаже он рассуждает на предмет того, что «может быть, сам Божий промысел удержал... Балдуина здесь...» (I, 33, 3), чтобы помешать туркам отвоевать утерянные ими территории и, тем самым, прервать сообщение крестоносцев с Византией и Европой.