Потаенный свет - Коннелли Майкл. Страница 7

– А шеф знает, что мы с тобой… когда-то дружили и… – Произнося «когда-то», она запнулась. – И он послал меня сказать, что ты взял ложный след.

Киз присела на стул перед диваном и взглянула в окно. Ее не интересовало, что на веранде. Просто ей не хотелось смотреть мне в глаза.

– Так вот на что ты променяла ловлю убийц. Стала девочкой на побегушках.

Киз метнула на меня взгляд, полный обиды. Но я не жалел, что сказал ей это. Она разозлила меня, я разозлил ее.

– Тебе легко, Гарри. Ты войну прошел.

– Война не закончилась, Киз.

Я невольно улыбнулся удивительному совпадению. Едва Киз заговорила о том, что думает ее шеф, как Кониц под аккомпанемент Пеппера, который через полгода после этой записи умрет, затянул новую песню – «Какая-то чертовщина». Раньше у нас так называли любое дело, которое осложнялось бюрократическими или ведомственными соображениями и к которому начальство на шестом этаже проявляло повышенный интерес. Когда тебя отряжали на «какую-то чертовщину», следовало держать ухо востро. Ты попадал в мутную воду и должен был сам беречь свою задницу, ведь никто другой вместо тебя делать этого не собирался.

Я подошел к окну. Миллиарды и миллиарды мельчайших частиц носились в воздухе, поблескивая на солнце. Эта розовая и оранжевая пыль смотрелась прекрасно.

– Значит, шеф приказывает, чтобы я отвалил? «Ты теперь не на службе, Босх. Пусть данным делом занимаются кому положено» – так?

– Приблизительно.

– Слушай, Киз, папка с делом покрывается пылью. Почему твоего босса волнует, что я хочу взглянуть на него по-новому? Боится, что я раскрою преступление и вставлю ему перо в зад? В управлении полно народу, но никто…

– А кто сказал, что оно покрывается пылью?

Я круто обернулся к ней:

– Ты мне лапшу на уши не вешай. Знаю я, как «уделяется должное внимание». Раз в полгода вытащат папку и – «новых фактов не обнаружено». Неужели тебе все равно, Киз? Ты же знала Анджеллу Бентон! Неужели не хочешь, чтобы убийство раскрыли?

– Конечно, хочу. Но жизнь не стоит на месте. То, что я здесь, – знак уважения к тебе. Не встревай ты в это дело. Забредешь куда не следует и только навредишь.

Я сел на диван и, не отрывая глаз от Киз, соображал, что скрывается за ее словами. Они не убедили меня.

– Если дело подняли, то кто им занимается?

Она покачала головой:

– Этого я тебе сказать не могу. Одно говорю: не лезь.

– Киз, ты же меня знаешь. Ты разозлилась из-за того, что я ушел, но ты не должна из-за этого…

– Что не должна? Не должна делать, что обязана? Не должна выполнять приказы? Гарри, ты снял свой значок, над делом работают другие. Причем работают активно, понимаешь?

Я не успел заговорить, как Киз продолжила:

– А за меня ты не беспокойся, слышишь? Я больше не сержусь на тебя, Гарри. Да, ты бросил меня одну, но это было давно. Да, я злилась на тебя, но сейчас все прошло. Я даже не хотела идти к тебе, но он заставил. Решил, что я сумею тебя убедить.

«Он» – это ее шеф. Я долго молчал, ожидая, что Кизмин что-нибудь добавит. Но она сказала все. Потом я заговорил – тихо, не торопясь, как на исповеди:

– А если я не оставлю это дело? Если у меня имеются личные причины, которые даже не связаны с убийством Анджеллы Бентон? Что тогда?

Киз покачала головой:

– Тогда тебе не поздоровится. Мы бы этого не хотели. Но они там не церемонятся. Поройся в своих бумагах – мало ли нераскрытых преступлений? Или найди способ избавиться от того, что тебя мучает.

– Кто это – «они»?

Райдер встала.

– Киз, кто – «они»?

– Гарри, я все сказала. Что нужно, передала. Удачи тебе.

Она направилась к двери.

– Кто занимается этим делом? – спросил я. – Ответь, пожалуйста.

Она оглянулась, но не остановилась.

– Кто? Скажи, Киз, кто?

Она резко повернулась ко мне. В глазах у нее зажегся нездоровый огонек.

– Это все, что ты можешь мне сказать? После всего, что было?

Возникшая вокруг нее атмосфера напряженности не позволяла мне приблизиться к ней. Я молча вскинул руки, словно сдаваясь. Киз посмотрела на меня и произнесла:

– До свидания, Гарри.

Она открыла дверь и вышла.

– До свидания, Киз! – бросил я вдогонку.

Я долго стоял и размышлял над ее словами. В них крылось нечто такое, чего я не мог понять.

– Какая-то чертовщина, – пробормотал я и запер дверь.

6

Дорога в Вудланд-Хиллз заняла почти час. Раньше, выбрав именно этот маршрут, можно было более или менее быстро доехать куда нужно, если, конечно, научился маневрировать в плотном потоке машин. Теперь же создается впечатление, будто все наши магистрали – сплошной кошмар. Нескончаемый кошмар. Постоянно попадать в пробки после многомесячного перерыва не вызывало ничего, кроме раздражения. Терпение мое уже лопалось, когда у Топанга-каньон я свернул с федеральной дороги № 101 и оставшуюся часть пути проехал жилыми кварталами. Я не старался нагнать потерянное время. Во внутреннем кармане пиджака у меня лежала плоская фляжка. Если остановит полиция, могут возникнуть проблемы. Иди доказывай…

Минут через пятнадцать я приблизился к дому на Мельба-авеню, припарковал машину за фургоном и вылез. От боковой дверцы фургона до верхней ступеньки крыльца тянулся деревянный помост.

В дверях стояла Дэниелл Кросс. Она молча поманила меня рукой.

– Как он сегодня, Дэнни?

– Как всегда.

– Ясно.

Я не знал, что сказать этой женщине. Не знал, как она теперь смотрит на мир. Но понимал, что в один несчастный день все ее ожидания и мечты рухнули. Дэниелл вряд ли была намного старше мужа. Наверное, лет сорок с небольшим. Но глаза у нее были потухшие, как у старухи, губы всегда плотно сжаты, уголки рта опущены.

Она пропустила меня. Я знал, куда идти: через гостиную в холл и далее в последнюю дверь налево.

Лоутон Кросс сидел в инвалидной коляске, которую купили вместе с фургоном на деньги, собранные полицейским профсоюзом по подписке. В углу, на кронштейне, вделанном в потолок, смонтирован телевизор. Си-эн-эн передавал очередную сводку о положении на Среднем Востоке.

Не поворачивая головы, Кросс перевел взгляд на меня. Кожаный ремень поддерживал голову в неподвижном положении на подушке. К спинке коляски был прикреплен стояк, на нем висел пластиковый контейнер с бесцветной жидкостью, и от него тянулись трубки к его правой руке. Кросс сильно исхудал и весил сейчас килограммов пятьдесят, не более. Ключицы торчали, как обломки глиняного горшка. Кожа дряблая, сухие губы потрескались, волосы нечесаны. Я был потрясен его видом, когда после звонка Кросса впервые приехал сюда, и постарался скрыть свои чувства.

– Привет, Ло, как ты сегодня?

Мне жутко не хотелось задавать этот глупый вопрос, но вежливость требовала справиться о здоровье.

– Примерно так же.

– Угу.

Говорил он хриплым шепотом, как у тренера, который сорок лет натаскивал футбольную команду колледжа.

– Извини, что я опять надоедаю тебе, но так уж получилось.

– Ты у продюсера был?

– Да, вчера утром. Он мне целых двадцать минут подарил.

В комнате раздавалось легкое шипение, которое я слышал и в прошлый раз. Наверное, это насос, который гонит воздух по трубкам, спрятанным у Кросса под рубашкой, ему в нос.

– Что-нибудь выяснил?

– Он назвал мне имена нескольких людей, которые знали о деньгах. Все из «Эйдолона».

– Ты не спросил, что значит слово «Эйдолон»?

– Мне и в голову не пришло. Очевидно, фамилия или что-нибудь подобное?

– Нет. Это значит «призрак». Ни с того ни с сего вспомнилось, когда я опять стал думать о том деле. Однажды я спросил у него, что за слово чудное. Он пояснил, что оно – из одного стихотворения. Там призрак в темноте сидит на троне. Похоже, он думает, что он и есть этот призрак.

– Странно…

– Гарри, выключи монитор, чтобы нам Дэнни не беспокоить.

То же самое он попросил сделать в мой первый приезд. Я обогнул его кресло и подошел к столу, на котором стояла небольшая пластиковая коробка с зеленым огоньком. Это было звуковое устройство, позволяющее родителям слышать, не хнычет ли их малыш в другой комнате. С помощью этого монитора Кросс звал жену, когда хотел, чтобы она переключила канал в телевизоре или принесла пить. Я выключил аппарат. Теперь мы могли разговаривать без опасения, что нас услышат.