Последний свет (СИ) - Лекс Эл. Страница 31

— И что с ним?

— Он существует. — Птичник пожал плечами. — И одного лишь этого достаточно для того, чтобы Тьма сдавала позиции даже если она просто ничего не делает.

— Стоп-стоп! — я поднял руку. — У меня такое ощущение, что ты перескочил какую-то важную веху в своих суждениях. При чем тут астриум?

— А ты знаешь, что такое астриум?

— То, что осталось от душ. — коротко ответил я. — Если это правда, конечно.

— Это правда. — Птичник кивнул. — Только это не то чтобы «остатки» от душ. Это и есть сами души. Души, оставшиеся без тел в тот момент, когда они пережили то, что по воздействию можно сравнить с переносом в мир мертвых.

— Ты про фронт света?

— Я в принципе про территории, захваченные Тьмой. — Птичник обвел рукой вокруг. — Это же и есть мир мертвых, его кусочек, который просочился в наш мир, но, по стечению обстоятельств, может проявлять себя лишь в ночной тьме. С наступлением рассвета, с появлением первых лучей солнца, «анклав мира мертвых», если позволишь его так называть, закрывается. И те, кто не успел его покинуть, остаются внутри. Но так как «анклав» теряет какую-либо связь с миром живых, они теряют ее тоже. И, так как в мире мертвых могут существовать лишь души, одни только души и остаются. Но так как не было самого по себе факта смерти, не было контакта с лоа, которые забрали бы душу в мир мертвых, заодно изменив ее — эти души не приживаются и остаются чужеродны миру мертвых. Так появляется астриум.

— Это не объясняет, почему он является опасностью для Тьмы. — напомнил я.

— Ты уже знаешь, что мир мертвых излучает особую энергию, которая со временем заражает людей и через это влияние Тьмы на Город разрастается. Но вряд ли ты знаешь, вряд ли вообще кто-то знает, что эти эманации — это следствие того, что мир мертвых не может существовать в нашем мире. Он, если можно так выразиться, «испаряется» и эти испарения отравляют людей. Чем больше эманаций Тьмы заражает людей, тем меньше остается от мира мертвых. И соотношение одного к другому вовсе не в пользу Тьмы, поверь. Да к тому же люди употребляют астриум, полностью нивелируя воздействие Тьмы. Дело в том, что ты, как и все остальные, воспринимаешь Тьму как продуманный, просчитанный, приспособленный к выживанию единый организм… А это далеко не так. На самом деле Тьма это едва выживающая, агонизирующая амеба, которая, будучи оторванной от своей колонии таких же амеб, попала в неблагоприятные условия, опасные условия, и сейчас изо всех сил пытается к ним приспособиться. Это жалкое подобие настоящей Тьмы, настоящего мира мертвых, который за все это время изменился настолько, что, соедини его снова с настоящим заграничьем — и они не срастутся, они не соединятся. Но это подобие все еще способно предпринимать одну попытку за другой, придумывать один способ за другим, и на данный момент единственный способ для Тьмы существовать — это постоянный захват новых территорий… Если, конечно, она хочет выживать. А она, как и любое другое проявление живой природы, хочет.

— Но тогда получается, что то, что происходит сейчас, — я кивнул на сияющую пленку «Горизонта», — должно было быть лишь вопросом времени. Так или иначе, Тьма захватила бы полностью весь мир, и что, тебя такой исход устраивает? То, что люди погибнут? Такие же люди, как ты, твои люди?

— Ты все никак не поймешь — тут с обеих сторон мои люди. — вздохнул Птичник. — С одной стороны такие же как я, но при этом — те, кого я знать не знаю. Те, кто ненавидит Тьму во всех ее проявлениях. А с другой стороны — моя собственная дочь, которая тоже является порождением Тьмы, я отдаю себе в этом отчет. Но от этого она не перестает быть моей дочерью. Ты думаешь, в такой ситуации вообще существует правильный выбор? Если твой ответ — да, то ты меня, вероятно, никогда не сможешь понять.

— Я тебя и раньше-то не сильно понимал, а уж сейчас… — я вздохнул. — Для меня в этой ситуации все очевидно. Ты совершил ошибку, которая в конечном итоге привела к тому, что под угрозой оказался весь мир. Даже не то что под угрозой — прямо сейчас он уже буквально умирает. Для меня в этой ситуации все очевидно.

— Это потому, что с той стороны баррикад нет никого, кто тебе дорог. — печально произнес Птичник. — Поэтому мы с тобой друг друга и не понимаем.

— В общем-то, нам и не нужно понимать друг друга. Но зато я могу тебе помочь. Если ты ничего не хочешь сделать с Дочерью Ночи, то это сделаю я.

— Да? — Птичник усмехнулся. — Думаешь, получится? На основании чего, интересно?

— Скажем так, у меня есть основания. — я вернул ему ухмылку. — Я тоже не так прост, как ты думаешь.

— А я никогда и не думал, что ты прост. — парировал Птичник. — Даже напротив — после того, как я понял, что ты родом из другого мира, я осознал, что ты, пожалуй, максимально непростая личность, самая непростая из всех, которых я встречал. Но это тебе не поможет.

— Остановишь меня? — я поднял бровь.

— Конечно же, нет. — печально улыбнулся Птичник. — Я всего лишь старый, очень-очень старый больной человек, нашедший смысл жизни в разведении птиц. Куда мне тягаться с таким молодым, здоровым, сильным и очень инициативным человеком?

— Тогда в чем проблема?

— В том, что всего этого будет мало, чтобы справиться с Дочерью Ночи. Я тебе больше скажу — чего угодно будет мало. Она неуязвима.

— С чего бы? Все в этом мире уязвимо.

— В этом да. — Птичник кивнул. — Но моя дочь к нему не относится. Не забывай — она была выдернута сюда из другого мира, из мира мертвых.

Из мира, в котором обитают только души, без физической оболочки, без физического вообще чего бы то ни было. Лишь чистое сознание, лишенное уязвимостей. То, что я провернул тогда, в сущности, противоречило самому принципу сопряжения двух миров и в качестве платы за мою дерзость, за то, что я отобрал у мира мертвых одну из душ, что принадлежит ему по праву, он забрал самое ценное, что есть у меня. Я вернул из мира мертвых душу дочери, но взамен оставил там свою. Я вернулся лишь телом и мозгом, превратившись в подобие рангона, который, однако, никогда не подвергался заражению и потому не может считаться полноценной тварью тьмы. Я обрел бессмертие и некоторые не свойственные обычным, даже просветленным людям, способности. Но моя дочь… О, моя дочь перенеслась в этот мир точно в том же виде, в каком я забрал ее из мира мертвых. В виде души. В виде бессмертного неуязвимого сгустка… даже не энергии, информации. Сгустка информации, который, помимо прочего, обрел способность управлять Тьмой вокруг себя. Так скажи мне — что ты собрался ему противопоставить? Чем ты собрался навредить душе?

Я уже хотел было похвастаться новой игрушкой производства Арамаки, но вовремя прикусил язык и решил придержать козыри. Как ни крути, а Птичник оставался темной лошадкой, буквально двойным агентом, и, несмотря на его заверения в том, что он не станет мне мешать, у меня не было уверенности в этом. Вдруг он, увидев новое оружие, решит переступить через свое же слово?

— Знаешь… — медленно начал я. — В данный момент у меня больше, чем у кого-либо другого шансов это сделать. И у меня полно причин, чтобы это сделать, хотя достаточно и одной — если я буду сидеть сложа руки, то через несколько дней весь мир канет во Тьму в прямом смысле этого слова. И я не хочу, чтобы в это время в моей голове билась одна-единственная мысль о том, что я мог хотя бы попробовать что-то изменить, но не стал.

— Значит, отговаривать тебя бесполезно?

— Даже контрпродуктивно. — я поднялся на ноги. — Ведь, чем больше ты меня отговариваешь, тем сильнее моя вера в то, что на самом деле ты понимаешь, что я могу ей навредить и таким образом просто пытаешься отговорить меня от похода. Но это не сработает. Сработать могло только одно — если бы ты согласился сделать это сам, ведь я знаю, что ты совершенно точно сможешь это сделать. Я не верил, что ты согласишься, но я решил попробовать. А теперь я буду пробовать кое-что другое.

— Пробуй. — Птичник пожал плечами, глядя куда-то вдаль. — Но у тебя ничего не получится.