Знаки ночи - Васильев Андрей. Страница 5

Так вот – единственной песней, которую все до единого присутствующие знали наизусть, оказался «Владимирский централ».

А, вот что еще забыл сказать. Это были юристы. Вечерники. И многие из них уже работали по профессии, кто в следственном комитете, кто на таможне, а кто и в прокуратуре.

Ладно, это что-то меня занесло в сторону.

Так вот – Родька бурчал остаток ночи, все утро, пока мы собирали вещи, и даже в электричке, сидя в рюкзаке, то и дело издавал какие-то звуки. А еще время от времени начинал толкаться.

Хорошо еще народу в вагоне было мало и по соседству со мной никто не пристроился

Вот как его сидение от унитаза за живое задело.

Но подозреваю, что русалки тут были и ни при чем. Просто так получилось. Ну бывают на свете совпадения.

Другое дело, что Родьке это объяснить было невозможно. Он существо упертое до крайности, и если что для себя решил, то все, хоть кол на голове ему теши. Ничего не изменишь.

Когда в следующий раз поеду в Лозовку, то надо будет проследить, чтобы он и впрямь какую-нибудь отраву с собой не прихватил, а после в реку не бросил. Мне русалки понравились. Не знаю, за что их так фольклористы не любят, зачем всякие гадости про них пишут. Спокойные оказались барышни, не буйные. Знай сидят ночью на берегу, беседуют, при полной луне танцы танцуют. И вдобавок все как одна с непростой судьбой. Их пожалеть хочется, а не бояться. Всех, кроме Лариски. В ней как раз что-то такое, неприятное, было.

Хотя, возможно, меня они не тронули просто по некоему родственному признаку. Я ведь, по сути, теперь один из них. Из кого? Да из тех, кого на свете не бывает. Ведь так родители детям говорят, когда те спрашивают, есть ли Баба Яга, Кащей Бессмертный, Дракула и Сейлормун на самом деле? «Это все сказки». И я теперь тоже сказочный персонаж. Отчасти. Процентов на тридцать. Ну сами посудите – я могу общаться с мертвыми, дружу с русалками, лешими и подъездными. И воюю с домовым. Кстати, – не сомневаюсь, что после моего отъезда Антип устроил большой праздник и, возможно, даже украсил дом по этому поводу.

Хотя, думаю, насчет Сейлормун родители детям правду говорят. Вряд ли она есть на самом деле.

А если серьезно – в том мире, который большей частью живет при лунном свете, в социальном смысле все сбалансировано не хуже, чем в обычном, человеческом. А может, даже и лучше. Люди склонны время от времени от безделья и по недоумию сотрясать устои общества и рушить все до основания, чтобы потом построить некий новый мир, который с огромной долей вероятности будет немногим лучше старого.

Здесь же все давным-давно определено и разложено по полочкам. Каждый знает свое место, каждый знает, что почем и кто за кого впряжется, если что. Понятий «друг» и «враг» у них нет, но некое подобие деления на «своих» и «чужих» имеется. А еще там все решают традиции и покон. Да, тот самый покон, про который я много слышал еще до отъезда в Лозовку. Насколько я смог понять, это был некий свод законов, по которому мой новый мир существовал с тех времен, когда старые боги еще спускались на Землю и бродили по ее дорогам, выдавая достойным награду, а негодяям заслуженную кару.

Про этот самый покон знали все, с кем мне довелось пообщаться, но как только я пытался узнать, где с ним можно ознакомиться, так сказать, в первоисточнике, на меня смотрели как на душевнобольного. Даже Родька, и тот только уставился на меня своими круглыми глазищами, похлопал ресницами и ничего не сказал.

А жаль. Мой богатый офисный опыт говорит о том, что заучивать инструкции и положения наизусть дело бессмысленное, но ознакомиться с ними надо непременно. Никто никогда не знает, когда наступит день переаттестации. Но он непременно приходит, рано или поздно. И, как водится, внезапно и вдруг. Потому надо хотя бы знать, где стоит та самая папка, в которой можно найти ответы на вопросы.

Что примечательно – в моей настольной книге, той, что досталась по наследству, про покон нет ни слова. То ли мои предшественники не сочли нужным про него упоминать, то ли для них это была настолько прописная истина, что говорить про нее было просто глупо.

В общем, мне было о чем подумать в электричке, которая неспешно везла меня в Москву.

Вообще-то изначально я даже домой не планировал заезжать, а сразу хотел рвануть на дачу родителей. Для того и уехал из Лозовки за четыре дня до конца отпуска. Ну а как по-другому? Надо. Я же тамошнему лесному хозяину обещал помочь, отпустить привязанные к месту своей смерти души. Они там лет четыреста маются, и ему как бельмо на глазу.

Нельзя сказать, что я очень высокоморальный человек и вот так всегда свое слово держу, но здесь и ситуация другая. Во-первых, врать таким сущностям дело неблагодарное. Телефонов у них, понятное дело, нет, и скайпа тоже, но что-то мне подсказывает, что новости из одного леса в другой, пусть даже и неблизкий, будут переданы быстро. Во-вторых, – мне очень хотелось попробовать себя в этом деле.

Нет, страх имел место быть. Книгу я штудировал исправно, и, хоть по моей новой специальности там почти ничего сказано не было, все равно встречались фразы, к ней относящиеся. Вот хоть бы одна из них, написанная неким Евплом еще веке в пятнадцатом, кабы не раньше: «Аще мертвого того за кромку не спровадиши, он тебѣ житья не дастъ. Будет ходити, блазнити, и жизнь твою тянути». Не исключено, что речь идет вовсе не о неупокоенных душах, а о каком-то бродячем мертвеце или даже вариации некоего древнерусского вампира, одетого вместо шелкового камзола и изысканного парика в армяк и лапти, но все равно холодок по спине пробирает.

Но если просто дома сидеть и всего бояться, то это мне пользы не принесет.

И еще, – души на той поляне – это самое то, что мне нужно. Очень уж они в нашем мире засиделись, и, насколько я понял, это играет мне на руку. Дело в том, что неупокоенные души, изрядно задержавшиеся на Земле, перестают осознавать себя. Проще говоря – они чем дальше, тем больше теряют индивидуальность. Время помаленьку, но при этом непреклонно, стирает из них все то, что было присуще тем личностям, которыми они некогда являлись, усредняет, делает просто безликими фантомами, существующими по привычке. Без памяти, без желаний, без всего. Хотя нет, желания могут быть. Например, при случае напакостить живым, это в них заложено на уровне инстинктов. А еще такие сущности почти всегда мечтают о том, чтобы наконец прервать свое бесполезное существование.

И вот тут наши желания совпадают. Им надо уйти, а мне надо понять закономерности этого процесса.

Разумеется, это присуще только бесхозным душам, которые существуют вне здорового кладбищенского коллектива, вроде тех, что обитают в лесу близ дачи моих стариков. На кладбище действуют другие законы, там есть Хозяин, и только он решает, кому и как проживать в пределах его территории. Хотя и там, я так думаю, все не так гладко обстоит. Не может душа с двумя-тремя веками за спиной ощущать себя такой же личностью, как при жизни. Не может она не завидовать тем, кто еще жив. Хоть в чем-то.

Так вот – я сразу хотел на дачу к родителям рвануть. Но чем ближе мы подъезжали к Москве, тем больше крепло у меня желание домой заехать. Сумку бросить, ванну принять, телефон, опять же, зарядить.

Да и Родьку там оставить тоже не мешало бы. Вообще-то я хотел все дела там переделать и смыться обратно в город до того, как мои старики туда нагрянут. Но, зная маму и ее чутье, можно смело утверждать, что этот номер у меня не пройдет. А значит, моему мохнатому приятелю лучше там не появляться.

Разумеется, это все были отмазки, но звучали они у меня в голове очень убедительно. А потому через час с небольшим я подходил к своему подъезду, вдыхая забытый за две с половиной недели пыльный и жаркий городской полуденный воздух.

– Э, стой, а! – открывая подъездную дверь, услышал я женский голос. – Стой!

Как ни странно, этот оклик предназначался мне. Это была дворничиха, она потрясала метлой, довольно шустро приближаясь ко мне. Как ее, блин, зовут-то? Вроде, Фарида. Или Хафиза?