Ночь падающих звезд. Три женщины - Яннауш Дорис. Страница 4

О том, что он когда-то был влюблен в Дуню, Хели предусмотрительно умолчал.

— Что ж, посмотрим.

Лоттхен подошла к нему, накинув на обнаженное тело халат. Оба выглянули наружу. В окно можно было рассмотреть лишь часть дома в стиле барокко, а именно задний фронтон, где располагались комнаты для гостей.

Амелия наверняка уже спала, огонь в ее комнате не горел. А вот из окна розовой комнаты струился свет. Вероятно, этот тип, Максим, пытался найти общий язык с кроватью под балдахином и забавным туалетным столиком. Хотелось бы надеяться, что он понимает юмор. О Боже! Мужчина среди розовых обоев! Ему бы еще натянуть дамское платье.

— Что смеешься? — Лоттхен прижалась щекой к его плечу.

— Да я вот сейчас представил, как оскопил этого типа.

Она поглядела на высокого неуклюжего Хели. Свет от уличного фонаря падал на его лицо, немного помятое, но веселое.

— Оскопил? — удивилась Лотта. — И как же ты это сделал?

— Положил спать в кровать под балдахином в розовой комнате, всю из кружев, воланов и рюшей.

Лоттхен захихикала.

— Смогла бы ты любить меня в подобной комнате? — поинтересовался Хели. — Представь только мою щетинистую физиономию среди розовых шелковых подушек.

Лоттхен возликовала.

— Ужасно, я бы смеялась до слез, Хели.

Дом погрузился в темноту, но Хели не прекращал вести наблюдение.

— Этот тип глуповат для нашей Амелии, — бурчал он. — Но мы избавимся от него. Хочется надеяться — еще до свадьбы.

Лотте все это надоело. Она опустила жалюзи, и в комнате сразу стало темно.

— Идем, Хели. — Она нетерпеливо направилась к кровати. — Теперь забудь обо всем! Ты здесь, со мной, а что касается свадьбы…

Он жадно прижался губами к ее рту. В последнее время она слишком много говорила о свадьбе — и он был уверен, что подразумевалась не свадьба Теобальда с Дуней.

Лотта охотно стала бы фрау Хабердитцель.

Теобальд крепко спал и видел во сне Дуню. Она рисовала на огромной, в два раза больше ее самой, чашке его лицо, уделяя при этом основное внимание глазам.

— Ах, Тео, ну посуди сам, темные волосы, густая борода и такие пронзительно голубые глаза — что за модель для художницы! — Она часто произносила это, но никогда не делала — она никогда не рисовала его! Представить только: его портрет на изящной фарфоровой чашке — ведь это невозможно!

Но в его утреннем сне все было возможно. Он видел улыбающуюся Дуню. Когда она улыбалась, происходило маленькое чудо: ее по-славянски широкоскулое лицо с черными глазами озарялось такой тихой прелестью, что в Тео просыпалось ощущение, будто видит он первые подснежники, пробивающиеся сквозь белоснежный покров. Это чувство он испытал еще в юности — когда впервые увидел улыбку Дуни.

Тоскливо вздохнув, он перевернулся на другой бок, желая продлить приятные сновидения. И тут перед домом раздался ужасающий шум.

Сначала проехали автомобили. Затем раздалось хлопанье дверей, послышались выкрики, стук, грохот и, наконец, донесся яростный звонок.

Если это приехала Дуня, то хорошо, но для чего, черт побери, тащить с собой целую футбольную команду?

И почему Хели не открывает?

— В чем дело? — Тео высунул голову в окно.

Внизу стояли трое бородатых мужчин в красных пончо. Молодая женщина в плаще, похожая на Колумба, извинившись, обратилась к нему:

— Простите, господин профессор. Нас направила фрау профессор Вольперт. Мы собираемся сделать телевизионный очерк о вас и вашей работе.

— Сейчас? — изумился Тео. — Почему не предупредили заранее?

— Мы хотели, но у нас выпал из программы репортаж о приюте для животных, его перенесли, и мы подумали, может, вы смогли бы… Речь идет о нашей передаче «Художник и его произведение».

— Вы хотите… Нет, я не понимаю… Приходите посреди ночи…

— Уже почти восемь, господин профессор, — проинформировал его Колумб в женском обличье. — Это займет немного времени. Можно зайти?

Между тем перед домом начала собираться толпа. Из окон выглядывали соседи, и повсюду сновали дети. Фрау Кляйншмидт, из дома напротив, приветливо кивнула Тео и пояснила:

— Телевидение, господин профессор!

Как будто он сам не знал этого.

Тео стоял в окне в пижаме, проклиная все и вся. Где же, в конце концов, Хабердитцель? Обычно он всегда все видит и все слышит.

— Хели, — прорычал Тео, — да где же ты наконец?

— Здесь, — произнес голос с улицы. — Иду. Я уже в курсе.

В лучах утреннего солнца появился Хели в белой рубашке и воскресных брюках, всем видом своим напоминавший отдыхающего, приехавшего на уик-энд в Ламмвайлер.

— Где же это ты был? — поинтересовался Тео.

— Ходил за булочками, — не замедлил ответить Хели, хотя каждый знал, что булочник открывал лавку только в восемь, да и в руках у Хели ничего не было. Их он засунул в карманы брюк.

Хели поздоровался с телевизионщиками и представился им.

— Выстави их отсюда! — возмутился Тео. — Так дальше не пойдет.

Однако Хели уже приглашал в дом и троих бородачей, и женообразного Колумба в плаще.

Тео ненавидел собираться по утрам в спешке. Он любил поплескаться в душе и, не торопясь, позавтракать. И не любил, чтобы его отвлекали в это время разговорами. Теперь же он быстро натянул рубашку и брюки, не принял душа — отвратительно! — не выпил кофе, да при этом еще каждый убеждал его в чем-то. Он попытался привести в порядок свои мысли.

Хели, выспавшийся, в отличном настроении — ведь он прибыл прямо из мягкой постели Лотты, о чем Тео и не подозревал, — сделал телевизионщикам знак набраться терпения и принялся объяснять:

— Выслушай, Тео, и успокойся. Люди хотят сделать репортаж.

— Это я уже усвоил, — мрачно бросил Тео.

— Вчера они были у Дуни. Тогда она им и предложила побывать у тебя и взять интервью.

— Она сама это предложила, — включился в разговор женообразный Колумб. Его звали фрау Бингер, и она была ответственным редактором. — Правда, мы думали сделать его попозже. Сегодня мы хотели, как я уже говорила, провести репортаж из приюта для животных, но его перенесли, потому что ответственная за него внезапно заболела. И поэтому мы…

— Значит, меня используют как затычку, — смиренно констатировал Тео. — Вместо собак и кошек — лиса [2].

— Он пожал плечами и продолжил насмешливо: — Ну ладно. Займемся зверями. По крайней мере, что касается фамилии…

Чистейшей воды сарказм. Телевизионщики засмеялись.

Звукооператор сунул ему под нос микрофон, осветитель включил свет, оператор вершил свои дела, а фрау Бингер, редактор, ставила Тео в позу у книжных полок. Затем она начала задавать вопросы.

Но тут профессор отказался отвечать. Сначала он решил выпить кофе и отправился на кухню.

— У вас нет экономки или кого-нибудь в этом роде? — удивленно поинтересовалась фрау Бингер. — Что, мужчины обслуживают себя сами? О, как прекрасно, прямо образцово, никакой дискриминации, ах, если бы все были такими! — Сама она живет с одним актером, которого приходится обслуживать, а это действительно последнее…

Хели прервал словесный поток, которым она, вероятно, хотела поднять настроение, и повел ее вместе со съемочной группой в мастерскую, чтобы продемонстрировать полотна мастера.

Часом позже профессор подобрел. Он позавтракал и осторожно постучал в дверь Амелии. Но она крепко спала, не слыша весь этот гам, да и неудивительно, поскольку привыкла к шуму. Окна ее квартиры тоже выходили на улицу. Максим, казалось, также еще спал. Тогда Тео попытался дозвониться до Дуни, но она не отвечала. Он разозлился на нее за то, что она прислала к нему этих людей.

Но несмотря на все, интервью прошло гладко. Профессор произнес речь, потом отвечал на вопросы, камера жужжала, было смертельно жарко, а затем раздался последний хлопок. Все! Наконец-то!

— Так, а теперь я покажу вам дом, — предложил Хели, коварно ухмыляясь. Он не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать этого типа камере! Как он вскочит в постели, заспанный, растерянный, среди розовых кружев, рюшей и бантиков — это будет что-то!