Сожженные девочки - Тюдор С. Дж.. Страница 9

Фло рада, что она всегда отличалась от других (ее подруга Кайли окрестила их нонконформистками). Это означало, что Фло не принадлежала ни к одной из группировок. Она не пользовалась популярностью, но и не была предметом насмешек. По большей части ее просто не замечали.

Конечно, у нее были кое-какие проблемы из-за работы ее мамы, но она не обращала на обидчиков внимания, и им это быстро надоело. Лучшая защита – быть неинтересной для задир.

Вот если бы не та маленькая девочка Руби. Мама и ее церковь попали во все газеты. Тогда-то ситуация и начала ухудшаться. Их входную дверь расписали граффити, окна в церкви побили, и кто-то приходил к их дому, обзывая маму по-настоящему гадкими словами.

Фло ни разу не пожаловалась маме на то, как обзывали в школе ее, не рассказывала и о сообщениях, которые получала в снапчате. Она не хотела волновать ее еще больше. Фло хранит свои тайны. И практически уверена, что у мамы тоже имеются секреты.

По мере взросления Фло начала обращать внимание на разные моменты. Например, на то, что мама никогда не рассказывает о своей семье. Она всегда говорила, что бабушка и дедушка Фло умерли. Но их фотографий нет. Как и маминых снимков, когда она была моложе. И у мамы нет ни одного аккаунта в соцсетях. Даже на Фейсбуке.

«Реальные друзья гораздо важнее виртуальных фолловеров, – любит повторять она. – Один настоящий друг стоит дюжины приятелей».

Фло это понимает. Она не из тех, кто измеряет свою жизнь лайками в Инсте. Она предпочитает находиться снаружи, заглядывая внутрь. Возможно, это одна из причин ее увлечения фотографией. Но иногда ей кажется, что она чего-то не знает. Что мама что-то от нее скрывает. Или от чего-то прячется сама. Иногда Фло думает о том, что надо бы ее расспросить, попробовать разговорить. Но до этого ей никак не удавалось подобрать удобный момент. А теперь с этим переездом и прочими неурядицами момент и вовсе неподходящий.

Заправив пленку, Фло вешает фотоаппарат себе на шею и выходит из дома. Она обводит взглядом кладбище. Покосившиеся надгробья доходят почти до их входной двери, и ей это очень нравится. У церкви в Ноттингеме не было кладбища. Она находилась в самом центре города, окруженная узкими улицами и лишь небольшой лужайкой травы, как правило загаженной собаками и усыпанной использованными иглами. На ступенях самой церкви часто отсыпался какой-нибудь пьяница.

Эта часовня более традиционна, хотя, с другой стороны, как раз наоборот. Она совсем не такая, как показывают по телевидению, во всяком случае по британскому телевидению. Она как будто сошла с какой-то картины. Что там была за картина со старухой и мужчиной, который держит вилы? Забыла. Как бы то ни было, часовня ее напоминает. Та еще трущоба, конечно. Но еще она странная и жутковатая. Она должна хорошо получиться на фотографиях, размышляет Фло, особенно на черно-белых. А если снимки еще слегка подретушировать, можно придать ей по-настоящему готический облик.

Она бредет между плитами, и высокая трава щекочет ей ноги. Большинство надгробий такие старые, что надписи стерлись. Но на некоторых ей удается различить имена и даты. В те времена люди жили мало. Столько испытаний и болезней. Самым удачливым удавалось дожить до сорока.

Она фотографирует несколько надписей. Затем обходит часовню с тыльной стороны. Тут, на небольшом возвышении, тоже много могил. Некоторые выглядят более новыми и немного более ухоженными. Но трава здесь все так же нестрижена, и все вокруг заросло одуванчиками и лютиками. Фло делает несколько снимков обратной стороны часовни. Солнце стоит высоко, и здание получается в основном в виде силуэта.

Она отирает предплечьем лоб. Последние две недели были влажными и душными, и Фло плохо спала прошлой ночью. Она скучает по своей бывшей комнате, которая была немного сырой, но просторной. Кроме того, она придала ей тот вид, который хотела, заклеив стены постерами своих любимых групп, фильмов и телевизионных шоу.

Ее комната здесь – маленькая и душная. Крошечное окно открывается лишь наполовину и почти не пропускает воздух. Хуже того, крыша у домика скатная, о чем она постоянно забывает и бьется головой о потолок. Все же, как часто повторяет ее мама, ничего не попишешь.

Тем не менее все это полное дерьмо.

Она спускается обратно, раздвигая ногами траву и направляясь к задней части их домика. Флигель представляет собой полуразвалившееся кирпичное строение, вплотную примыкающее к кухне. Скорее всего, когда-то это был надворный туалет. Мама считает, что туда проведено электричество, но, глядя на него сейчас, Фло в этом сомневается. Она толкает полусгнившую деревянную дверь. Ей в нос бьет запах мочи, следом раздается возглас:

– Черт!

Она моргает, глядя в темноту. Какая-то долговязая фигура торопливо застегивает ширинку. Их взгляды встречаются. Он разворачивается и пытается протиснуться мимо нее. Но годы занятий самообороной, на которые мама отдала ее в семь лет, научили Фло реагировать очень быстро. И не заморачиваться вопросами приличия. Она хватает его за плечи, бьет коленом в пах и с силой толкает.

Он падает на землю снаружи и перекатывается на спину, сжимая пах.

– Ауууу. Мои яйца.

Фло складывает руки на груди и смотрит на него сверху вниз.

– Кто ты такой, черт тебя дери, и какого хрена ты мочишься в нашем флигеле?

Глава 10

Я оставляю мисс Марпл потягивать свой херес, чувствуя себя еще хуже, чем утром.

Разумеется, это все вздор. Причудливые измышления мозга, которому больше нечем заняться. Я не меньше других люблю «Убийства в Мидсомере» [3], но в реальной жизни никто не убивает деревенских викариев потому, что они «слишком много знают».

Реальная жизнь совсем не такая. Из пасторских визитов в тюрьму мне известно, что реальные преступления не умные и не замысловатые. Они случайные и плохо продуманные. Убийцам их преступления очень редко «сходят с рук», а если это и происходит, то скорее благодаря удачному стечению обстоятельств, чем планированию. Убийство – это почти всегда акт отчаяния, без продумывания последствий. Для жизни и для души.

Я разгоняюсь до тридцати. Я так погружена в свои мысли, что чуть не проезжаю мимо деревянного указателя фермы Харпера.

Блин!

Я резко торможу, сдаю назад и въезжаю на длинную, посыпанную гравием дорогу. Петляя между полями, она ведет к красивому, сложенному из красного кирпича дому под шиферной крышей, расположенному на вершине холма. Дом явно достраивали и совершенствовали – из огромного окна и большой оранжереи открывается потрясающий воображение вид на окрестности до самого Даунс.

Я паркую машину рядом с видавшим виды грузовичком и ренджровером Саймона Харпера и выхожу. Мне в нос тут же бьет запах навоза и чего-то слегка гниющего. В одном поле пасется стадо коричневых коров, а второе усеяно комочками овец.

Подойдя ближе, я вижу, что еще один участок превращен в паддок для двух ухоженных гнедых лошадей. Левее виднеются сараи и амбары, а также современное строение, похожее на склад. Видимо, это и есть бойня.

Я не сентиментальна в отношении животных. Я ненавижу жестокость, но ем мясо и понимаю, что оно не падает с неба и не вырастает в «Теско». Животное погибает, и максимум, что мы должны сделать, – это обеспечить ему хорошую жизнь и быструю безболезненную смерть. С разных точек зрения это даже хорошо, что бойня находится прямо на ферме. И все же мне становится не по себе при мысли о том, что маленькая девочка случайно туда забрела. Как вообще она могла просто «забрести» на бойню? Я снова вспоминаю безразличный взгляд Поппи, агрессивное бахвальство Саймона. Смущение? Или чувство вины?

Хрустя гравием, я иду к входной двери дома. Это именно то, от чего меня предостерег бы епископ Деркин. Он посоветовал бы мне не совать нос не в свое дело. Не докучать людям своим присутствием. Хотя именно поэтому я и стала священником. Чтобы защищать невинных. Священнику рассказывают многое из того, что предпочитают утаить от полиции или социальных работников. Кроме того, белый воротничок позволяет проникнуть в места, недоступные для большинства обычных людей. Он работает почти как удостоверение сотрудника полиции.