Огонь посредине зимы - Романовская Ольга. Страница 10

Физический монотонный труд – лучшее лекарство от всех бед. Когда творишь, не думаешь о мелочах. Этой истине когда-то научила Рудольфа мать. В отличие от отца, она часто работала со льдом. Прежде он не задумывался, почему именно мать отвечала за создание и починку слуг, а теперь понял, что за внешним семейным благополучием скрывалось много проблем. Сдается, Фердинанд унес под крышку гроба не только свои измены, но ворошить прошлое Рудольф не собирался.

Сегодня он изваяет горничную.

Прикрыв глаза, Рудольф представил будущее творение и взялся за инструменты. Он смело работал пилой и топором, не боялся отрезать лишнее.

Когда черновая работа была окончена, пришел черед долота и молотка.

Разгоряченный работой, Рудольф засучил рукава, избавился от жилета. Потом и вовсе расстегнул рубашку: ему не хватало воздуха.

Исвердам не требовалось филигранно выверять каждую деталь, достаточно наметить общие контуры, остальное доделает магия. У традиционных скульпторов на каждое творение уходили недели, а то и годы, Рудольф справился за пару часов.

Высеченная изо льда фигура пока отдаленно походила на женщину. Ростом она чуть уступала Евгении, зато крепкая, коренастая – задача горничной не ублажать взор, а без устали трудиться.

Рудольф скептически оценил свое творение: отшлифовать, или приступить к оживлению?

– Да, растерял, растерял былые умения! – покачал головой он.

Евгения работу не примет, потребует переделать. И будет права, потому что такую спиру гостям показать стыдно. Не служанка из благородного дома, а крестьянка! Надо добавить изящности, чтобы сочеталась с интерьерами, мебелью.

Склонившись над заготовкой, Рудольф принялся сглаживать острые углы, где надо, с помощью ледяного лома и воды, добавлял выпуклости. Синие змейки дара мгновенно спаивали массу воедино.

Второй вариант уже больше походил на женщину: пышная грудь, тонкая талия, намек на длинные волосы. Можно оживлять.

Острая шейная булавка вошла палец. Дождавшись, пока на нем набухнет капелька крови, Рудольф приложил к ранке пробирку и начал считать: один, два, три… Отмерив ровно двенадцать капель, по числу месяцев в году, он перевязал палец и заткнул сосуд осколком льда. Проверив, чтобы кровь не вытекала, Рудольф вставил сосуд в заранее просверленное в районе сердца отверстие. Он запечатал его прежним способом – с помощью охлажденной воды. Тончайшее ледяное стеклышко скрыло пробирку с кровью. Она мерцала там словно огонек свечи в фонаре.

Спира была практически готова, оставалось вдохнуть в нее жизнь.

Переливающиеся синие магические нити потянулись от пальцев Рудольфа к заготовке на столе. Лед завибрировал. Лопнула, не выдержав давления, пробирка внутри скульптуры, разбросав во все стороны капли крови. Они обернулись алыми нитями, ручейками-венами разбежались по телу спиры, сплетаясь в вены и артерии.

Снежный вихрь подхватил скульптуру, поднял ее над столом. Заключенная в кокон бледно-голубого света, она сияла. Десятки блестящих нитей соединили ее с Рудольфом, напитывая магией. Она слепила, будто из глины, из осколков пробирки самое настоящее сердце. Легкий хлопок, и оно сделало свой первый, самостоятельный удар, соединилось с сотворенными чуть ранее жилами.

Поверхность скульптуры пошла трещинами. Во все стороны брызнула ледяная крошка. Сбрасывая ненужное, тело спиры оживало, обретало недостающие человеческие черты. Сжались в судороге пальцы, широко распахнулись бесцветные глаза. Проросли из льда губы, с треском весеннего половодья из общей массы отделились волоски, блестящим морем заструились по спине спиры, гладкие, блестящие, шелковистые.

Тело ледяной служанки содрогнулось в конвульсиях, и бесцветные глаза наполнились разумом. Приглушенное магическое свечение погасло, снежный вихрь плавно опустил новорожденную на стол.

– Приветствую вас, хозяин! Рада служить вам отныне и навеки.

Спира проворно соскользнула со стола и почтительно склонилась перед создателем.

– Ступай к экономке, она выделит тебе одежду.

Рудольф равнодушно взирал на замершую перед ним в глубоком поклоне обнаженную красавицу. Ее тело не воспринималось им как живое, это как стул или стол. Заниматься любовью со спирой!.. Отца оклеветали, не мог покойный Фердинанд так низко пасть!

– Как прикажете, палаэр.

Прохладные губы спиры коснулись его руки.

– Что-нибудь еще, палаэр?

Она выпрямилась, посмотрела ему в глаза. В ее действиях не было никакого сексуального подтекста, спира всего лишь пыталась угадать его желания.

– После экономки найди дворецкого. – Скомкав, Рудольф засунул окровавленный платок в карман, чтобы после сжечь. – Пусть тебя обучат мастерству горничной.

Несмотря на врожденное желание служить и повиноваться, спиры не появлялись на свет со всеми необходимыми навыками и умениями. Как и людей, их надлежало научить ремеслу, с той лишь разницей, что ледяные слуги схватывали все гораздо быстрее. В крупных городах существовали специальные школы, где за неделю, максимум за две спиры постигали нужные хозяевам науки. В замках и поместьях обучением занимались специальные люди – увы, перенимать у друг друга опыт спиры не могли.

– Как прикажете, палаэр.

Спира вторично поцеловала даровавшую ей жизнь руку.

– Как мне называть вас, чья я раба?

Рудольф представился, назвал имя своей сестры и на всякий случай матери. После выпустил спиру и, смежив веки, привалился в стене.

– Отвык, отвык ты от магии, приятель! – пожурил он себя. – Размяк в людских королевствах, в людских постелях. Вот и руки дрожат – после одной-то спиры! И крови отдал всего ничего…

Однако умом Рудольф понимал: дело вовсе не в магии. Последние недели он жил в неизменном напряжении – сначала известие о смерти отца, потом странности в его спальне, любовный алтарь сестры, спешный отъезд матери, разговор с королем. Теперь долговая расписка… Тут работа со льдом не поможет.

– Хм…

Рудольф вспомнил, что среди карточек на подносе он видел визитку старинного друга отца. К ней еще прилагалась записка, мол, Гидемин не только соболезнует его утрате, но и в любой день рад пригласить его на дружескую рюмочку шерри.

Выпивка и беседа с умным человеком сейчас бы не помешала. Сваливаться как снег на голову неприлично, поэтому он пошлет записку. Хорошо бы наведаться к барону фон Эрде сразу после королевской аудиенции, так сказать, заесть и запить привкус дворцовых коридоров, где воздух пропах интригами и лизоблюдством. К тому же барон – опытный придворный, всю жизнь провел в столице. При необходимости с ним можно без опаски посоветоваться. В частности, Рудольф собирался осторожно поднять вопрос о браке Евгении. Если король нашел ей жениха – хорошо, если нет, он возьмет замужество сестры в свои руки. Чем скорее она забудет кронпринца, тем лучше. Гидемин поможет составить список подходящих молодых людей, а его дочери сопроводят Евгению в свет. Их у барона две, одна тоже барышня на выданье, вторая дебютирует в этом сезоне.

Однако записку посылать не пришлось. Стоило Рудольфу вернуться в дом, как дворецкий почтительно протянул ему визитную карточку с золотым тиснением:

– Барон фон Эрде, ваше сиятельство. Прикажет принять?

– Конечно, зови! Проводи его в Малую гостиную, скажи, я сейчас спущусь.

Не появляться же перед гостем потным и грязным!

Рудольф торопливо поднялся к себе. Вещи еще не успели распаковать, но он и сам, без помощи слуг, отыщет свежую рубашку.

Ну вот, ополоснуться после работы над умывальником, сменить сорочку, и можно к гостю. Барон не король и не дама, простит Рудольфу некоторую небрежность в одежде.

Гидемин Лотарь ард Пфальц, барон фон Эрде, казалось, не постарел с момента их последней встречи. Такой же подвижный, с живым взглядом и забавной клиновидной бородкой, он на правах давнего друга семьи заключил Рудольфа в объятия, утешающе похлопал по спине:

– Эта такая утрата для нас всех! Как ты, держишься?

Рудольф улыбнулся. Мать пришла бы в ужас от грубейшего нарушения этикета, а ему нравилось сердечное «ты» Гидемина. В его памяти Рудольф навсегда остался мальчишкой. А ведь смерть старинного друга и ему нанесла глубокую рану – Фердинанд и Гидемин подружились задолго до рождения Рудольфа. Наконец-то нашелся человек, с которым можно откровенно обсудить свою утрату! Мать и сестра для этой роли, увы, не подходили.