О гномах и сиротке Марысе - Конопницкая Мария. Страница 16

Рыжик почти уже догнал человечка; но тот опять отскочил в сторону и, быстро вскарабкавшись на дерево, поманил Рыжика сверху. Взбешенный Рыжик с яростным лаем кинулся к дереву. Услышав громкий лай своего верного помощника, Марыся очнулась и внезапно оборвала песню… – Рыжик! Рыжик! – испуганно позвала она и побежала в лес.

Лиса только этого и ждала.

Одним прыжком она очутилась в середине гусиного стада, схватила ближайшего гуся за горло и задушила, прежде чем тот успел крикнуть. Швырнув его в кусты, она накинулась на другого. Острые зубы вонзились ему в горло, и он тут же испустил дух. Оттащив и его в кусты, лиса принялась расправляться с остальными.

Гуси, пронзительно крича, бросились врассыпную: одни метнулись в поле, другие в смертельном страхе порывались взлететь. Но Сладкоежка одним прыжком настигла самую жирную серую гусыню, перегрызла ей горло и, швырнув на землю, помчалась за другими. Крылья не держали гусей в воздухе, и они с отчаянным криком один за другим падали на землю перед самой лисьей пастью.

Марыся, услыхав из лесу невообразимый шум и гогот, не своим голосом закричала: «Помогите!» – и со всех ног кинулась к стаду. Сладкоежка перегрызла горло последнему, седьмому гусю и, облизывая окровавленную морду, горящими глазами оглядывала побоище. Вытянув вперед руки, вихрем пролетела Марыся по лесу, вылетела на лужайку и, увидев мертвых гусей, как подкошенная упала на землю.

В это раннее утро на болоте возле леса можно было увидеть презабавное зрелище.

Какой-то человечек в красном колпачке выделывал там удивительные акробатические номера: перескакивал с кочки на кочку, нырял, как пловец, в болотную траву, проваливался в глубокие, покрытые мхом мочажины, повисал на руках, хватаясь за острый аир.

Это был наш старый знакомец Хвощ. Но его трудно было узнать. Куда девалась его толщина! Он стал тощий, как комар. Плащ болтался на нем, как на вешалке, туфли поминутно спадали с тонких, как спички, ног. Огромная голова качалась на тоненькой шее, а высохшие ручонки с трудом удерживали огромную трубку, набитую не табаком, а ольховыми листьями. Вот что сделало с нашим почтенным толстяком путешествие в Голодаевку. Но с ним произошли и другие перемены. Голод, который теперь постоянно мучил Хвоща, многому научил его. Он умел, например, прыгать с кочки на кочку и отыскивать гнезда чаек в мокрой траве. Встревоженная чайка била крыльями над самой головой Хвоща и пронзительно кричала: «Ки-ви! Ки-ви! Ки-ви! Ки-ви! Ки-ви! Ки-ви!» Бедная чайка! Она думала, что отпугнет своим криком разбойника, который мог вот-вот обнаружить ее гнездо, спрятанное в траве, а в нем первое, снесенное в этом году яичко! Оглушенный криком и хлопаньем крыльев, Хвощ остановился и с раздражением крикнул:

– Да замолчи ты, глупая птица! Растрещалась, как сорока! Думаешь, мне очень нравится в болоте вязнуть? Я еще не совсем выжил из ума! Понимаю, что кусок колбасы повкусней твоих яиц! Только голод не тетка! Скоро совсем ноги протяну! Уймись, не ори, а то шею сверну!

И, повесив голову, грустно добавил:

– Вот влип-то, вот попался! Будь она неладна, эта деревня! Вместо Обжираловки – Голодаевка! Вот бессовестный мужик, какую шутку со мной сыграл!

Так сетовал он на судьбу, когда вдруг послышался чей-то плач. Он сдвинул колпачок набок и, приложив ладонь к уху, прислушался. Так и есть! Ребенок плачет!

– Провалиться мне на этом месте! – воскликнул Хвощ, а сердце у него было доброе и отзывчивое к чужому горю. – Провалиться мне на этом месте, если бедняжке не хуже, чем мне, приходится. Пойду посмотрю, что там такое! И, позабыв про голод, стал, к величайшей радости чайки, выбираться из болота к лесу, откуда доносился плач.

– Так и есть, ребенок плачет! – бормотал он, переступая, как аист, с кочки на кочку.

Выглянул Хвощ из камыша, который рос здесь сплошной стеной, и видит:

сидит на пригорке возле леса маленькая девочка и, закрыв лицо руками, горько плачет.

У Хвоща сердце сжалось. Прибавив шагу, он подошел к девочке и спросил:

– О чем ты плачешь, панна? Кто тебя обидел?

Марыся вздрогнула, отняла руки от лица, уставилась на гнома широко раскрытыми глазами, слова не может вымолвить от удивления.

– Не бойся меня, панна! – заговорил опять Хвощ. – Я твой друг и желаю тебе добра!

– Кто это? – прошептала Марыся. – Маленький, как куколка, а говорит человечьим голосом! Ой, боюсь!

Она взмахнула руками, словно крыльями, порываясь бежать.

Но Хвощ загородил ей дорогу и сказал:

– Не убегай, панна. Я гном, по имени Хвощ, и хочу тебе помочь. – Гном! – как бы про себя повторила Марыся. – Знаю, знаю! Мне матушка говорила, что они добрые.

– Твоя матушка изволила говорить чистейшую правду, – галантно подтвердил Хвощ. – Я был бы рад поблагодарить ее за это!

Марыся покачала своей золотой головкой:

– Моя матушка умерла!

– Умерла? – печально повторил Хвощ. – Тяжелое слово, тяжелее камня. – Он потряс бородой и вздохнул. – А как твою матушку звали?

– Кукулина!

– Кукулина! Ах ты, умница моя! Да ведь мы с тобой знакомы! Ты та самая маленькая Марыся, которая серебряные слезки проливала, когда злая баба избила меня до полусмерти. Ах, ты моя красавица! Вот как мы встретились! Значит, судьба! Ну, говори, приказывай, как помочь твоей беде!

Но Марыся, вспомнив про свое горе, заплакала еще сильней.

– Нет! Нет! – повторяла она сквозь слезы. – Мне нельзя помочь!

Хвощ стоял, положив трубку на плечо, и ласково утешал ее.

– Пожалей свои голубые глазки, панна! Не плачь так горько! – говорил он.

– Какая я панна! Я сиротка Марыся!

– А сироткам тем более надо помогать! Ну, будет! Где твой дом?

– У меня нет дома! Хозяйка, у которой я гусей пасла, прогнала меня.

– Вот негодяйка! – возмутился Хвощ.

– Нет! Нет! Это я негодница, я виновата, что лиса гусей передушила. Ой, гусаньки мои, гусаньки! – в отчаянии воскликнула она и, закрыв лицо руками, опять зарыдала.

– Слезами горю не поможешь! – сказал Хвощ, отнимая ее руки от лица. – Идем-ка домой!

– Нет! Нет! – закричала Марыся. – Ни за что! Лучше в лес уйду! Куда глаза глядят! На край света!

– А что ты будешь делать в лесу? Да и свет ведь не огород, так просто его не обойдешь. Ну-ну, не надо отчаиваться!

И, задумчиво глядя в землю, он стал дергать и теребить свой седой ус.

– А если заплатить хозяйке за гусей? – спросил он. – Пожалуй, это удачная мысль! Сколько их было?

Марыся громко заплакала.

– Мертвые они, задушенные! Никакими деньгами теперь не поможешь…

Видя, как велико и безутешно ее горе, Хвощ опять задумался и стал теребить седой ус. Наконец он сказал:

– Ну, коли так, делать нечего, надо идти в горы Татры, к самой горной царице. Только она может тебе помочь!

Марыся подняла на него глаза – две голубые звездочки, которые затеплились надеждой, – и спросила:

– А она добрая?

– Я вижу, ты девочка умная не по возрасту, коли первым делом спрашиваешь, добрая ли она. Ибо что такое могущество без доброты? Ничто! Ну, раз ты такая умница, собирайся скорей – путь предстоит далекий и трудный. Я с радостью провожу тебя к царице Татр!

Марыся встала и сказала просто:

– Идем!

И они пошли.

Глава пятая

Хорошие времена

– Куда он везет нас? – спрашивали друг друга гномы, тревожась о судьбе своих товарищей, Хвоща и Чудилы-Мудрилы.

– Наверное, к какому-нибудь королю во дворец, где наш государь найдет достойное его общество, – отозвался канцлер Кошкин Глаз. – Вот это да! – вскричал паж Колобок, заранее облизываясь. – Говорят, во дворцах всего жирней и слаще готовят, а пироги – каждый день! Вот где можно поесть вволю!

– Молчи уж! – осадил его Соломенное Чучелко, который за зиму совсем отощал и высох. – Ты и так круглый как шарик, еле ходишь! Смотри, даст тебе король отставку, а мантию носить другого возьмет!