Роль жертвы - Топильская Елена Валентиновна. Страница 2

— А зачем он тебе?

— Блок был бракованный, просто кусок бетона, без арматуры. Только из угла торчала железная петля. Когда стропальщики за нее зацепили и стали поднимать блок, угол отломился. А плита упала и раздавила рабочего, от него одна голова осталась.

— Господи, какой кошмар! Ладно, хватит говорить о противном, давай быстро перекусим.

Лариска разложила бутерброды, и мы приступили к трапезе, а я все еще мыслями возвращалась к несчастному случаю на стройке и думала: а есть ли в нашем городе хотя бы один дом, на строительстве которого никто не погиб? Но Лариска постепенно отвлекла меня от грустных мыслей байками про приемы граждан.

На десять нормальных заявителей обязательно приходится пара-тройка больных, и при всем к ним сочувствии сам заболеваешь после такого приема.

— Представляешь, Машка, — увлеклась Кочетова, — на той неделе приходит тетенька, с виду — приличная, и с болью в голосе рассказывает, что от соседей к ней в квартиру стекает серная кислота. По стенам течет, в ванной по трубам. Так она мне мозги запудрила, думаю, чем черт не шутит, мало ли чем соседи сверху занимаются. Я ей говорю — а вы в санэпидстанцию звонили? Она мне — конечно, звонила, снимаю трубку, а из нее тоже серная кислота течет... Ладно еще тетенька не буйная. Я уж молчу, только киваю. Ты тоже не вздумай в спор вступать, если они бред понесут, мало ли...

— Что — мало ли? — спросила я с набитым ртом. — Ты думаешь, я с сумасшедшими разговаривать не умею?

— Главное, ты им не возражай. А то что-нибудь ляпнешь, что им не понравится, они и в тебя кислотой плеснут.

— Лариска, ну что ты говоришь! Психи же не на каждый прием приходят. Может, мне попадутся исключительно милые люди.

— Ага, жди. Если на приеме будет давка, тебе к концу работы самый милый человек психом покажется. Я вон в четверг принимала, все идут с заявлениями, как нарочно. Думаю, шеф меня убьет — я целую кучу жалоб напринимала. Ну, язык не поворачивается людей завернуть с их проблемами, как назло, одни старушки — божьи одуванчики, их же не пошлешь, вот и набрала заяв. Без десяти шесть думаю: если еще одна старушка придет, уволюсь к чертовой матери. Открывается дверь, входит мужик средних лет, приятной наружности. А я уже злая, рявкаю — как фамилия? Он говорит, Латковский...

— Что, сам Латковский? — удивилась я.

— А ты что, его знаешь?

— Кто ж не знает Латковского? Его «Сердце в кулаке» на каждом книжном развале лежит. И кино неплохое сняли...

— А ты читала?

— Читала. И смотрела.

— Да-а... А я вот не читала. Ну, сказал, что Латковский, а мне и ни к чему. Я журнал приема открываю, чтобы записать, и дальше его спрашиваю: кем работаете? Он мне робко так говорит: писатель. И в руке бумагу держит, явно заявление. А я зажмурилась и думаю: ага, писатель! Все вы писатели, жалобы писать!..

Я засмеялась.

— А его он хотел-то?

— Латковский? Да у него квартирные проблемы, ему в суд надо.

— Бедный мужик! Он-то наверняка ждал, что ты у него автограф попросишь.

— Ну да! Сказал «Латковский», и смотрит на меня, как будто он звезда Голливуда.

— Не звезда Голливуда, конечно, но известный писатель.

— А про что он пишет-то?

— Он пишет триллеры, — сказала я, доедая последний бутерброд.

— Ага, — Лариска скептически прищурилась. — Детективчики кропает? Про то, как следователь с ордером на обыск в кармане отстреливается от мафии?

— Примерно. Откуда ему знать, что ордеров на обыск давно нету? И что следователи не отстреливаются. Но все равно интересно.

— А про что «Сердце в кулаке»?

— Про актрису, за которой охотится таинственный убийца. Причем поначалу доводит ее до сумасшествия, звоня по телефону.

— А у тебя есть?

— Где-то была. Принести?

— Принеси. Ну ладно, я пошла в суд. Значит, ты поняла — с психами не спорь. Давай я чашки помою, заодно в туалет схожу, а то в суде не сходишь.

— А что, в храме правосудия проблемы с уборными?

Лариска обернулась в дверном проеме с чашками в руках.

— Да-а, тебе смешно! Там знаешь какой туалет? Дырка в полу, как на вокзале. И ведро стояло для слива, поскольку бачка сроду не было. А как начался дачный сезон, ведро уперли...

Вернув помытые чашки и дав мне последние наставления, Лариска унеслась в суд, а я стала собираться на прием. Раньше наши помощники прокурора принимали граждан каждый в своем кабинете; а после ремонта шеф оборудовал комнату для приема, и стало значительно удобнее, граждане уже не бегают но прокуратуре в поисках дежурного прокурора, а дисциплинированно занимают очередь у определенного кабинета. Кроме того, посетители бывают разные, после некоторых остается такое амбре, что кабинет и за два дня не проветришь. Вон к Лариске пришла женщина-беженка, которая призналась, что кочует по вокзалам и не мылась уже полгода. Таких лучше принимать не в своем кабинете.

Подойдя к комнате дежурного прокурора, я с удовлетворением оглядела пустой коридор. На прием никого нет, и я спокойно займусь своими делами. Открыв кабинет, я первым делом выбросила гору окурков, оставшихся с утреннего приема, и убрала отвратительно воняющую пепельницу в шкаф. Горчаков уверяет, что некурящий следователь — это нонсенс, а я искренне не понимаю, как можно находить удовольствие в курении. Лешка изображает сочувствие и говорит, что поскольку я не курю и не пью водку, все самое интересное в жизни проходит мимо меня. Я его успокаиваю тем, что с лихвой компенсирую упущенное, поскольку, общаясь с ним, регулярно дышу табачным дымом и перегаром.

Наведя относительный порядок в своем временном пристанище, я разложила на столе дело о нарушении правил производства строительных работ и только приготовилась сочинять фабулу постановления о назначении экспертизы, как в дверь кто-то постучал, но так робко, что я понадеялась, что это не псих.

— Войдите, — крикнула я, и дверь тихонько начала приоткрываться.

— Можно? — спросил из-за двери мелодичный женский голос.

— Входите, я же сказала.

Вздохнув, я отложила строительное дело.

Дверь наконец открылась так, что я увидела посетительницу. На ней было трогательное платье в мелкий горошек, которое ей очень шло, и от этого я почему-то сразу прониклась к ней симпатией.

Посетительница бочком прошла к столу и остановилась. Я предложила ей сесть и уставилась на нее, разглядывая ее лицо. Оно завораживало. Первое впечатление — ничего особенного, простая среднерусская внешность; но отвести от нее глаза было невозможно. Кроме того, я, без сомнений, где-то ее видела. Про себя я порадовалась, что это явно приличная женщина, которая не будет обливаться кислотой; и вопрос у нее наверняка какой-нибудь человеческий... Она так располагала к себе, что мне ужасно захотелось ей помочь.

— Вы — дежурный прокурор? — спросила она. Я кивнула, мучительно вспоминая, где мы с ней могли встречаться.

— Я вас слушаю, — сказала я посетительнице, ободряюще улыбаясь ей.

— Вы, наверное, скажете, что я сошла с ума и мне надо обратиться к психиатру...

Хорошее начало, подумала я; права была Лариска — самые страшные психи поначалу кажутся очень милыми людьми...

— Меня преследует маньяк, — продолжала посетительница, и тут я вспомнила, где я ее видела: она сыграла главную роль в экранизации триллера Латковского «Сердце в кулаке». Татьяна Климанова, актриса. Не может быть! Но в жизни она совсем не такая, как на экране. В кино она кажется намного выше, чем на самом деле, и черты лица крупнее... А может, дело в гриме. Надо же, Климанова!

— Помогите мне, пожалуйста, — вдруг взмолилась она, и я увидела у нее на глазах слезы. Надо было ее как-то отвлечь. Я открыла журнал приема и спросила, как ее зовут.

— Климанова Татьяна Викторовна. Работаю в театре драмы и комедии. Проживаю...

— Расскажите, что с случилось.

— Два года назад я развелась с мужем, — начала она, и, увлекаясь рассказом, становилась все спокойнее. — Мы оформили развод как раз накануне съемок... Извините, — спохватилась она. — Мой бывший муж — Андрон Латковский. Писатель, знаете?