Воин забвения. След бури - Счастная Елена. Страница 5

Красные полосы расчерчивали спину Медведя одна за другой. Густо стекала по коже кровь и крупными каплями падала на снег. Несмотря на окрепший к вечеру мороз, кметь взмок, силясь ни единым звуком не выдать боли. А лицо Хальвдана становилось всё более каменным и серым, как будто он уже перестал думать о том, что делает.

Тридцать…

Воевода остановился, отбросил кнут в сторону, точно тот жёг ему ладонь, а затем направился к своему шатру. Кмети торопливо кинулись отвязывать Медведя от повозки, прикрыли изуродованную спину рубахой. Тот мог только слабо шевелиться и что-то бормотать в ответ. И Млада знала, что лучше бы в этот миг ему провалиться в беспамятство. На прямых, словно палки, ногах, она пошла за ратниками. В палатку, куда отвели – почти оттащили – Медведя, тут же прошмыгнул отрок с чистыми тряпицами и какими-то снадобьями в глиняных горшочках. Под укоризненными взглядами дружинников, что ещё растерянно толклись у входа, Млада шагнула внутрь.

Парнишка-лекарь даже и не посмотрел на неё, продолжил хлопотать над ранами кметя.

– Прости меня, Медведь, – вздохнула Млада, не зная, что ещё можно сказать.

– Ты… не виновата, – прерывисто проговорил тот, продолжая лежать, уткнувшись лицом в расстеленный на земле войлок. – Сам дурак. Жалко только… Что дальше не пойду. И тебя… Без присмотра оставлю.

– Прекрати так говорить, иначе я тебя ударю!

Отрок возмущённо на неё зыркнул, будто она и правда вознамерилась так поступить. По тому, как вздрогнула блестящая от крови и пота спина Медведя, можно было догадаться, что он усмехнулся.

– Можешь бить. Мне всё равно.

Вот же упрямец – и ничего-то его не берёт! Зарычав сквозь зубы, Млада вышла из палатки. Раздражённо пнула снег, и тот легко взметнулся рассыпчатым ворохом.

Оставалось только надеяться, что весь поход сложится удачнее, чем первый его день.

Глава 2

Снежинки, крупные и ленивые, вырывались из ночной тьмы, подлетали к окну и по воле ветра снова уносились прочь. Геста стояла, прижавшись лбом к холодному мутному стеклу, и разглядывала пустынный двор внизу. С отбытием дружины утром там стало совсем безлюдно. Изредка пробегала какая служанка, или стражники прохаживались с дозором. Следы кметей неумолимо заметало, и снег золотился в свете факелов.

До боли сжатые в кулак пальцы свело, Геста задумчиво оглядела отпечатки ногтей на ладони и снова уставилась в окно. В снежных вихрях она попыталась угадать очертания Клипбьёрна. В темноте вообще можно представить себе всё, что угодно. Никогда ещё после приезда в Кирият ей не хотелось домой так сильно. Как будто здесь её больше ничего не держало. Драгомир уехал. Теперь ему грозила невесть какая опасность – разве не случалось раньше, чтобы князья, которых воины должны оберегать и защищать, гибли в сражениях? Геста слышала много таких историй: как героически складывали голову в бою ярлы и даже конунги – Тора всегда рассказывала их с особой торжественностью. Она готовила подопечную к тому, что ей в своё время доведётся стать женой вождя и, возможно, пережить его потерю.

И Геста чувствовала себя сейчас, верно, так же, как они, когда провожали мужей на ратные подвиги. Жаль только, подержаться за стремя коня и прижаться напоследок губами к губам супруга не довелось. И от этого ей становилось, пожалуй, даже горше, чем от того, что третьего дня Драгомир в очередной раз прогнал её из своей постели. Да ещё едва не ударил.

Но Геста простила бы его. Днём она даже пошла к нему с примирением и подарком – собственноручно вышитой обережным узором рубахой. Чтобы извиниться за глупые полусонные бредни – ведь притвориться, что не права, легко, лишь бы это помогло. Она наивно представляла себе по дороге, что князь смягчится и, может даже, извинится в ответ. А вдруг – чем боги не шутят – это станет первым шагом к тому, чтобы всё наладилось…

Однако гридни Гесту в покои Драгомира не пустили. Сказали, мол, подожди, госпожа, если хочешь увидеться. Вскоре с шальными глазами в светлицу примчался Лерх в сопровождении Хальвдана и какого-то черноволосого мальчишки. Кажется, вельдского пленника. Их-то задерживать никто не стал.

Спустя малое время, гости один за другим ушли. Лерх теперь не выказывал никакой тревоги – стало быть, ничего страшного не произошло. И Геста, успокоившись, уже встала с резной лавки, оправила платье, даже и не думая сетовать на долгое ожидание, как последней из покоев вышла Млада. Воительница кругом и не посмотрела, не произнесла положенного приветствия, а твёрдым шагом пошла к лестнице. Тут же наружу выглянул Лешко и с важным видом передал гридням, что более никого князь видеть не желает. А коли пожелает, так распорядится самолично. И как бы Гесте ни хотелось пригрозить стражникам расправой, обрушить на их головы проклятия и всё же войти, она смолчала. И самое время поплакать о своей доле, но глаза были сухими, только жгло в груди и не хватало воздуха.

Тора все три дня поглядывала на неё с опаской, пытаясь понять, какие мысли крутятся в её голове, но вопросов не задавала – оно и к лучшему.

За эти дни, проведённые точно в лихорадочной горячке, всё изменилось. Сомнительные россказни и сплетни о Младе уже не были нужны Гесте: от них никакого прока. Как бы Драгомир ни отпирался, а воительница всё же имела ход в его покои, и чем уж там они занимались наедине, лучше и не думать. Млада, похоже, крепко втёрлась в доверие к князю, и он наверняка не станет слушать порочащие любимицу слухи. Это он дал понять ясно.

Теперь Геста не надеялась вернуть его расположение – ей хотелось просто отыграться. За все обиды и слёзы. За все разрушенные чаяния. За унижение, в конце концов. И в то же время она хотела защитить себя от неведомой угрозы, которая исходила от Млады в её вещем сне. Та мерещилась ей постоянно и сводила с ума.

Геста закрыла глаза и снова увидела, словно наяву, как Млада склоняется над Драгомиром, касается его, как обещает, что будет рядом. А другой рукой сжимает кинжал. Но князь ничего не замечает и смотрит на неё со спокойным осознанием того, что без этой девушки он не сможет. Был ли тот сон предостережением или только отголоском собственных, Гесты, переживаний и опасений? Даже Малуша не смогла ничего сказать наверняка. Лишь пожала плечами и ответила, что разбираться в этом придётся самой. Ворожея теперь часто появлялась в светлице Гесты: с ней было спокойнее, будто она могла на что-то повлиять. И стоило только попросить – наслала бы на окаянную девицу порчу. Но это самообман, способ себя успокоить на время: Малуша такая же женщина, как и она, и так же лишилась своего любимого мужчины из-за Млады.

Сегодня рано утром Геста через служанку передала Квохару записку с просьбой встретиться в её покоях. Видеться, не покидая замка, им доводилось крайне редко, и то при должной осторожности. Однако сегодня Вигену было вовсе не до надзора за домашними: он остался в детинце за старшего, а значит, не сразу сможет приноровиться к новым заботам. Лучше случая не найдёшь. А казначей вряд ли откажется приходить – не рискнёт. Он и так слишком долго избегал Гесты после возвращения, отговаривался от встреч под разными предлогами. Хватит.

Опустившись в кресло, Геста бросила взгляд на рукоделие. Синяя, вышитая красным затейливым узором рубаха так и валялась на столе третий день, мозоля глаза. Хлопья пепла от лучины осыпались на рукав, прожгли в нём мелкие дырочки. Страшно подумать, сколько времени было потрачено на неё. Приходилось с утра до ночи слушать нудные наставления Малуши – знатной вышивальщицы – хоть столь тоскливое занятие Геста никогда не любила, и с детства Тора едва не палкой загоняла её за пяльцы. Ведь дочка конунга, будущая жена правителя, должна уметь всё: и за свиньями вынести, и ковёр соткать.

Геста провела ладонью по тонкой и невероятно дорогой шерстяной ткани, кончиками пальцев – по узорам, вьющимся вдоль ворота. Как славно она смотрелась бы на Драгомире, мягко и ласково льнула бы к телу, бросала холодный оттенок в его серые глаза… И оберегала бы от любых бед. Да разве ему это нужно? Геста смяла рубаху и зло швырнула её в очаг. Огонь радостно завладел податливой жертвой, и кропотливый труд в считанные мгновения истаял в жадном пламени. Вверх взметнулись яркие искры и погасли ещё в полёте.