А. В. Жвалевский. Сборник - Жвалевский Андрей Валентинович. Страница 13
– А потом? – слабым голосом спросил Морозов. – Узнали… что мир – это хорошо… и перестали воевать?
– Нет. Потом опять начали.
Сергей Иванович закрыл глаза и отвернулся к стене.
Когда Морозов наконец выздоровел, то записался добровольцем в действующую армию.
Маша только тихо плакала.
– Прости, жена, – сказал Сергей Иванович на прощание, – никудышный из меня Дед Мороз. А там, на фронте, я смогу хоть чуть-чуть приблизить окончание этой глупой войны.
Маша вытирала слёзы. Она понимала, что война закончится в свой срок – пойдёт её муж воевать или нет. Однако не говорила ничего, только шептала про себя: «Уцелей, мой хороший! Обязательно уцелей!»
Морозов обнял Машу и сказал:
– Непременно уцелею. Обещаю. Даже если это будет последнее желание, которое выполнит твой Дед Мороз.
25 декабря 1916 года
Из истории
1916 год стал третьим годом большой войны. Войны, которая измучила всех: солдат, офицеров, крестьян, помещиков. Всем очень хотелось вернуться к нормальной мирной жизни.
Вернее, почти всем. Самые главные – цари, кайзеры, премьер-министры – не собирались останавливать бойню. Почему? Это отдельный сложный вопрос, не будем сейчас в нём разбираться.
Просто представьте себе страну, которая вся покрыта ранами, сильно разрушена, утыкана свежими крестами на могилах. Представили? Вот такой и была Россия на рубеже 1916 и 1917 годов.
Поручик Морозов сменился с дежурства и забился в самое тёплое место на бронепоезде – в кабину машиниста. Поезд постоянно держали под парами, поэтому тут было и тепло, и кипяток, и приятный собеседник – машинист Пахомов.
Правда, в тот вечер Морозов говорливого Пахомова не застал – у топки дежурил худенький мальчишка в тужурке. При входе поручика он вскочил и стал смирно.
– Ты чего? – удивился Сергей Иванович. – Не на параде, чай. Кстати, чайком угостишь?
Мальчишка принялся суетливо орудовать чайником, бросая на Морозова восхищённые взгляды.
Сергей Иванович решил не обращать внимания на странного юнца, сел у печки, расстегнул шинель, сбросил перчатки, протянул к теплу онемевшие пальцы.
– Скажите, – наконец осмелился подать голос мальчишка, протягивая кружку с кипятком, – а чтобы Георгия получить, какой подвиг надо совершить?
«Вот он чего, – Морозов непроизвольно бросил взгляд на Георгиевский крест на своей груди, – в героя поиграть захотелось».
– Кому как, – сказал Сергей Иванович, – я просто паровоз чисто надраил перед приездом его величества.
«…а вместо его величества, – прибавил он мысленно, – прилетел германский аэроплан и сбросил пару бомб. Так что пришлось из соседнего санитарного раненых в парадной шинели таскать».
Мальчик посмотрел разочарованно, но зато хоть разговорился. Выяснилось, что он выпускник реального училища, на фронт пошёл добровольцем.
– Я год в метрике исправил, чтобы взяли! – сказал мальчишка и задрал нос.
– Ты никак гордишься этим? – усмехнулся Морозов. – И дурак. Глупостью гордятся только дураки.
– Ничего не дурак, – надулся мальчик, – на войне настоящая жизнь!
– На войне – настоящая смерть. А жизнь… она там, в городах. Сегодня праздник, помнишь хоть?
Вконец обидевшийся мальчишка только плечом пожал. А Морозов улыбнулся и начал рассказывать:
– Не так давно я на Рождество был у приятеля. У него шары на ёлке были – как хрусталь! Тонкие. Переливчатые. Лёгкие. У нас таких делать не умеют…
И Сергей Иванович вдруг принялся рассказывать бывшему реалисту о ёлках, о подарках, даже о Деде Морозе упомянул – только не признался, кто был этим Дедом.
– …а потом дети весь год ёлку ждали. А ты говоришь… – Морозов повернулся к мальчику и замолчал.
Его слушатель не только ничего не говорил, но даже уже и не слушал – спал, свернувшись в клубок, и улыбался такой хорошей улыбкой, какой совсем не место на войне. Вернее, войне нечего делать там, где есть такая улыбка.
– Хорошо рассказываешь, – раздался голос Главного Птёрка из кармана шинели, – даже я заслушался.
Поручик строго смотрел, как птёрк выбирается наружу, но отвечать не спешил.
– Только одно перепутал, – продолжил птёрк, – наши уже тоже такие тонкие шары научились дуть. Пленные немцы научили.
Сергей Иванович молчал.
– А ты когда за дело возьмёшься? – перешёл в атаку Главный Птёрк.
– Моё дело, – сухо ответил Морозов, – поддерживать бронепоезд в боевом состоянии.
– Сам говорил, а сам не помнишь, – покачал головой птёрк. – Тут не жизнь, тут война. Значит, и дела тут быть не может…
Сергей Иванович отвернулся и уставился на пышущую жаром топку.
Птёрк потоптался ещё немного, ничего не сказал и ушёл.
Поручик Морозов даже не стал смотреть куда.
Тяжёлый 1920 год
Из истории
Мы специально не рассказываем, что творилось между 1916 и 1919 годами. Слишком это тяжёлое было время. Такое тяжёлое, что временами даже хуже войны.
Поэтому просто напомним некоторые факты.
В 1917 году сначала свергли царя, а потом власть перешла к большевикам. Большевики сначала вроде бы были ничего: остановили войну, которая всем надоела, дали крестьянам землю, объявили, что теперь все люди равны и свободны.
Но потом большевики принялись отчаянно бороться со всеми своими врагами, а заодно и друг с другом.
Началась Гражданская война, то есть война не с внешними врагами, а внутри страны. Петроград жил тогда тяжело, не хватало еды, одежды, дров. Хуже того – люди не понимали, что происходит.
Жили себе спокойно, слушали царя, ходили в церковь – и вдруг всё кувырком! Царь, оказывается, плохой, в Бога верить плохо, зато свобода. А что за свобода, когда на улицах по ночам стреляют и могут запросто убить?
В общем, всё было сложно и непонятно.
Сергей Иванович слово, которое дал жене, сдержал. Наверное, не таким уж плохим Дедом Морозом он оказался. Вернулся, правда, нескоро, шесть лет спустя, зато живой и здоровый, только похудел очень.
Когда Морозов появился – аккурат накануне сочельника, – Маша снова плакала. Но теперь уже от радости. Она даже слёз не вытирала: накрывала на стол, грела худой морковный чай, бегала к соседке за сахарином в долг – и всё плакала. Успокоилась только, когда уселась рядом с любимым мужем и обхватила его обеими руками.
– Никуда больше не пущу, – сказала она, – будешь дома сидеть!
Сергей Иванович улыбнулся, потёрся небритой щекой, но продолжил жевать. Видно, очень оголодал.
– Какое сидеть?! – вдруг раздался сердитый голос. – А Рождество? А дети?
Главный Птёрк и маленькая охля стояли на столе между стаканов, грозно уперев лапки в бока.
– Придумал тоже! – согласилась с другом охля. – Доедай – и за работу.
Они ещё много собирались сказать Морозову, но тот коротко посмотрел на малышей, и они испуганно замолчали.
– Рождество, – спокойно сказал Сергей Иванович, – без меня обойдётся. Я больше не Дед Мороз, понятно?
Маша почувствовала, как окаменело под гимнастёркой тело мужа. Она погладила его, но Сергей Иванович, кажется, и не заметил.
– Эх, – Главный Птёрк махнул лапкой, – а мы так ждали…
– И дети, – грустно добавила охля.
Они взялись за лапки и пошли к краю стола. Морозов молча ждал, даже жевать перестал. Охля не выдержала, оглянулась напоследок.