Скверная голубая кровь (ЛП) - Станич К.М.. Страница 3

Какое-то время я действительно верила, что они у меня есть.

Конечно, эта дружба утекла у меня сквозь пальцы, как песок, и папе пришлось увидеть… ну, больше, чем отец когда-либо должен видеть. Он видел, как я целовалась с Кридом в полотенце, целовалась с Зейдом на своей кровати и позволяла Тристану лапать меня в библиотеке. И мои трусики…

Унижение накатывает на меня волной, но у меня было целое лето, чтобы научиться превращать его в гнев. Мой взгляд скользит по моей кожаной сумке для книг, лежащей на краю моего стола. Я записала свой список мести в блокнот и наполнила его идеями. Идеями и правилами. Потому что, если вы не можете доверять себе, то вы обречены на неудачу.

— В пятницу… — начинает Зак, а затем вздыхает и засовывает руки в карманы. — Я буду здесь.

— Отлично! Мы выезжаем ровно в восемь, не позже. Это традиция — есть блины на вокзале в день рождения Марни. — Папа выскальзывает обратно на улицу, позволяя двери захлопнуться за ним. Я слышу, как он вкатывает решётку на место.

— Я не жду, что ты простишь меня, но я хотел, по крайней мере, прийти и сказать тебе, что планировал поговорить с тобой той ночью.

— Ну, конечно, — говорю я, прикидывая, смогу ли я пройти по коридору, прежде чем Зак прервёт меня. — Послушай, ты сейчас немного вне поля моего зрения, так почему бы тебе просто не уйти, и мы сможем притвориться, что никогда не встречались друг с другом?

— По крайней мере, разблокируй Лиззи и поговори с ней, — просит он, но это невозможно. Даже если бы я была склонна снова поговорить с Лиззи, она слишком увлечена Тристаном. — Дай ей шанс извиниться. Ей было тошно от всего этого, и не только из-за нашего пари. Она в ярости от Голубокровных Бёрберри. Чёрт возьми, этим летом она фактически выставила против них элиту Подготовительной Академии Ковентри. Хэмптонс… превратился в социальную кровавую баню.

Это заинтриговало меня, но, чтобы получить больше информации, мне придётся поговорить либо с Лиззи, либо с Заком. Ни один из них не является тем, кого я хочу видеть в своей жизни прямо сейчас. Большая часть моего гнева сосредоточена на парнях-Идолах. Я должна вернуться в ту академию, к тем людям, и мне нужно сделать больше, чем просто оставаться в обороне. Если я хочу сделать успешную карьеру в академии, мне нужно показать остальным, что мной больше не будут помыкать.

— Мне всё равно, — шепчу я, и Зак ворчит, отталкиваясь от стены и делая шаг ко мне. Пространство настолько маленькое, что мы практически оказываемся лицом к лицу.

— Нет, тебе не всё равно. Потому что Тристан Вандербильт влюблён в Лиззи Уолтон, и этим летом она подвергла его испытаниям. Всё, что я хочу сказать, это то, что у тебя есть союзница, если она тебе нужна.

— Какая мне от этого польза, когда она учится в совершенно другой школе? — огрызаюсь я, чувствуя, как меня снова охватывает гнев. Это будет самая трудная часть — сдерживать его и направлять соответствующим образом. — В Бёрберри только я против всего мира; я уже смирилась с этим.

— Я бы так не сказал, — говорит мне Зак, его глаза, как раскалённые угли, скользят по моему телу. Через мгновение он поворачивается и направляется обратно по коридору, останавливаясь как раз перед тем, как выскользнуть через парадную дверь. — Увидимся в пятницу.

— Не рассчитывай на это, — шепчу я, а затем встаю и достаю свой блокнот из сумки. На обложке всего один гигантский красный символ бесконечности с косой чертой через него. Клуб Бесконечности. Их родители могут обладать неограниченными ресурсами, как сказала Лиззи, они могут контролировать мир, но это лишь младшая версия.

Никогда не рано научиться смирению.

На следующий день я выскальзываю из дома после того, как папа уходит на работу, и прохожу шесть кварталов до тату-салона под названием «Подземелье Шейда». Парень, который им руководит, — мерзавец, но он также единственный человек в городе, знакомый мне, который сделает татуировку почти шестнадцатилетней девушке, действительно хорошо поработает, воспользуется чистой иглой и избежит заражения.

— Ты и вправду пришла, — говорит он, протирая стул сильным антисептиком, когда я вхожу внутрь. — У тебя есть деньги? — я достаю пачку наличных, которую получила в банкомате, и отдаю её ему. Он пересчитывает их — дважды — а затем засовывает в задний карман. — Присаживайся, и давай побыстрее покончим с этим.

Я замираю, моя рука всё ещё лежит на двери. Ещё не слишком поздно развернуться и уйти. Часть меня задаётся вопросом, должна ли я, должна ли я отказаться от этого дурацкого плана мести и просто уйти из Подготовительной Академии Бёрберри. Гренадин-Хайтс — хорошая школа, и я всё равно поступила бы в отличный университет после окончания учёбы…

Но нет, нет.

Идолы… они должны знать, что их деньги не делают их богами. Они не имеют права играть с жизнями людей так, как они играли с моей. Мои глаза внезапно закрываются, и наворачиваются слёзы, но я уже столько раз боролась с ними в течение лета. Что значит такое ещё один?

— Послушай, малышка, если ты не собираешься делать…

Мои глаза резко открываются.

— Я сделаю.

Я подхожу к кожаному сиденью и сажусь, в то время как татуировщик закатывает глаза и неуместно ругается себе под нос, что-то о грёбаных детях-идиотах или ещё о чём-то подобном. Я игнорирую его. Это важно для меня, физическое проявление всей боли, которую я перенесла в тот день, в том году.

Тристан, Зейд и Крид сыграли на моей уязвимости и предложили мне то, чего я хотела больше всего: дружбу.

Моё горло снова сжимается, а руки дрожат, но я закатываю майку, обнажая живот, а затем оттягиваю пояс леггинсов. Татуировщик — я думаю, его зовут как-то по старомодному, вроде Сибил — показывает рисунок.

— Вот такой?

На листе бумаги изображён символ бесконечности с горизонтальной косой чертой, точно такой же я видела на Деррике Барре, когда его выгнали из клуба.

— Идеально, — говорю я, ожидая, пока Сибил нанесёт рисунок на мою кожу, а затем возьмёт тату-машинку.

— Готова? — спрашивает он меня скучающим тоном. Я делаю глубокий вдох и киваю. Игла касается моей кожи, боль пронзает меня, и я стискиваю зубы. Это ничто по сравнению с тем, что я чувствовала в тот последний день, когда краска стекала по моей рубашке и между грудями, мои рёбра и лицо болели, моё сердце было разбито вдребезги.

У меня был выбит зуб и сломано ребро. На следующий день после того, как я вернулась домой, я пошла к врачу и узнала о последнем. Я сказала папе, что упала с лестницы; он мне не поверил. Но тогда мы почти не говорили о том, что произошло, ни о видео, где я с мальчиками, ни о трусиках, ни о чём другом. Вместо того, чтобы расстраиваться из-за этого, я чувствую, что Чарли уже несколько недель пребывает в исключительном настроении. Насколько мне известно, он даже ни разу не выпил.

— Готово. — Сибил отступает назад, а затем хватает зеркало и передаёт его мне. — Взгляни.

Я так и делаю, и это прекрасно, сплошное чёрное пятно на моей коже, постоянное напоминание.

«Марни, ты слишком легко прощаешь», — говорит папа, улыбаясь мне сверху вниз.

Может быть, раньше, но не сейчас. Больше нет.

— Она идеальна, — говорю я, разглядывая рисунок в зеркале. Он обмывает меня, перевязывает рану, и я ухожу.

До начала занятий на следующей неделе мне нужно выполнить пару заданий.

Они необходимы.

Гренадин-Хайтс — это место, где можно купить дизайнерскую одежду, первоклассные салоны и опрятные придурки, бросающие на меня взгляды. Только на этот раз они смотрят на меня так, словно, возможно, им следует бояться.

Рискуя быть замеченной в первый же день возвращения, я надела свою новую форму для второкурсников академии Бёрберри, чтобы отправиться за покупками в центр Гренадин-Хайтс. Юбка однотонно-белая, в отличие от красной для первокурсниц. Чёрные туфли и белая блузка такие же, но галстук красный, а на каждом локте пиджака по одной красной и одной чёрной полоске, что идеально сочетается с красно-чёрным гербом Бёрберри на кармане, дополненным парой грифонов. Я даже надела гольфы с такой же полоской наверху.