Мужья и любовники - Конран Ширли. Страница 12

В сопровождении двух гвардейцев Марк прошел в королевскую приемную. Абдулла поднялся ему навстречу из-за изящно инкрустированного стола.

— Салям алейкум.

— Алейкум а салям. Разведка доложила мне, что вы были с майором Халидом в районе восточного предгорья и что вы — один из немногих оставшихся в живых после наступления на позиции бандитов. Позвольте мне взглянуть на ваши снимки.

Кто-кто, а Марк-то уж знал, что сам майор Халид не имеет ни малейшего отношения к успеху операции. Вздохнув, он стал раскладывать фотографии на столе.

Марк протянул королю специальное увеличительное стекло, и тот склонился над фотографиями, — Это потрясающие свидетельства того, что такое война в Сидоне! Вы очень храбрый человек, господин Скотт. — Он еще раз взглянул на снимок, запечатлевший обнаруженный в пещере склад с советским оружием. — Мы не были уверены в том, что Советский Союз оказывает бандитам военную помощь. Правда, разведка доносила нам об этом, но конкретных доказательств не было. Теперь с вашей помощью страна получила необходимые доказательства. Благодарю вас!

Марк понял, что благоприятный момент настал.

— Ваше Величество, я хотел бы показать вам еще несколько фотографий.

— Конечно.

Марк быстро собрал разложенные на столе снимки, а на их место положил фотографии искалеченной девочки.

Абдулла молча смотрел на воспаленное лицо девочки и ее кровоточащие гениталии, потом коротко и отрывисто спросил:

— Кто совершил это зверство? Кто из солдат за него ответствен?

По лицам охранников Марк понял, что они-то были в курсе дела. Но Абдулла заблуждался искренне.

— Ваше Величество! К сожалению, то, что: вы видите, — результат операции, проведенной на половых органах девочки по просьбе ее собственной матери. Меня попросил сделать эти снимки врач из госпиталя в Динаде.

Сохраняя внешнее спокойствие, Абдулла опустился в кожаное кресло, предложил Марку сесть и рассказать все, что ему известно об этой варварской традиции. Он записал в блокноте имя врача и потребовал, чтобы охранники немедленно вызвали к нему министра здравоохранения.

Король взглянул на самого молодого из находившихся в комнате офицеров.

— Вы знали об этом обычае?

— Да, Ваше Величество. — Офицеру не удалось скрыть дрожь в голосе. — Но эта традиция соблюдается лишь в самых примитивных крестьянских семьях…

— Девяносто пять процентов нашего населения — простые, примитивные крестьяне. — Голос Абдуллы все еще казался спокойным, но глаза уже метали молнии. — Почему мне никогда об этом не докладывали? Намеренно скрывали факты? И что заставляет людей идти на подобные зверства?

— Исключительно суеверие, — ответил офицер. — Но исламские фундаменталисты одобряют эти обычаи. И хотя в Коране подобная практика не упоминается, некоторые из ученых комментаторов закона находили эту традицию весьма похвальной.

— Если бы только аллах мог защитить нас от зла, творящегося его именем! — вздохнул король и вновь обратился к Марку:

— А что вы намерены делать с фотографиями?

— Предложу «Тайм». Они, конечно же, опубликуют фотографии, ставшие доказательством советского вмешательства.

— А с этим? — Абдулла указал на фотографии девочки.

— Тоже предложу в «Тайм». Но они скорее всего откажутся. Снимки слишком шокирующие.

Абдулла кивком головы дал понять, что разделяет мнение Марка.

— Понимаете, в чем мои трудности? Я могу отдать приказ, чтобы подобная практика прекратилась, и женщины мне повинуются. Тридцать лет назад никто в Сидоне не смел отремонтировать собственный дом или покинуть деревню без разрешения короля, и простые люди до сих пор подчиняются королевским приказам, не размышляя. Проблема в том, что, если я так поступлю, фанатики используют это, чтобы спровоцировать бунт. Нужно создать впечатление, что, запрещая чудовищный обычай, я лишь подчиняюсь чужой воле, а не навязываю людям свою.

— То есть вы хотите, чтобы западная пресса повлияла на формирование общественного мнения?

— Точно так же, как западные политики, ученые и дипломаты… Вы никогда не устраивали выставки своих фотографий в каких-либо галереях, мистер Скотт?

— Устраивал. Я работаю с галереей Анструтера в Нью-Йорке.

— Тогда, пожалуйста, организуйте выставку этих фотографий. Мы, конечно, оплатим все расходы. Наше посольство свяжется с вами, когда вы вернетесь в Нью-Йорк.

Очень тихо боковая дверь в комнате приоткрылась. Король обернулся. В комнату вошел двенадцатилетний мальчик. На нем была изящнейшим образом выполненная белая военная форма.

Абдулла подумал, что его племяннику подобало бы входить в комнату, как входят принцы, а не проскальзывать, подобно слуге.

— Простите, что побеспокоил вас, дядя. Но я думал, что вы уже закончили. — Принц Хасан два часа простоял под дверью, раздираемый противоречивыми чувствами: любовью к дяде и страхом перед ним и его охраной. А кроме того, ужасом перед королевским троном, который ему предстояло наследовать.

Глава 3

— Не будешь ли ты добр открыть дверь, Циммер? Это, наверное, горничная с моим платьем. — Лили, как всегда, плескалась под душем. Циммер заглянул в ванную комнату. Он был режиссером всех лучших фильмов с участием Лили, в том числе и скандальной ленты «Кью», сделавшей из актрисы звезду международного класса.

— Когда ты будешь готова, дорогая, твоему взору представятся маленькие джунгли.

— Проверь только, не болтается ли там на дереве какой-нибудь маленький журналист?

Как только весть о ее разрыве с Симоном Пуаном стала достоянием публики. Лили вновь атаковала пресса.

«Слава богу, — подумал Циммер, — что никому так и не удалось докопаться до истинной причины разрыва. Впрочем, это вообще удается крайне редко».

Лили прошла из ванной в роскошную гостиную. Ее действительно ожидал великолепный, размерами напоминающий клумбу букет орхидей. На шелковый шнур, скреплявший эти неестественно прекрасные цветы, был подвешен небольшой сверток.

Лили открыла крошечный футляр и извлекла оттуда алую коробочку для драгоценностей. А когда приподняла крышку, в лучах скудного ноябрьского солнца вдруг заиграли всеми цветами радуги изумительные, небесно-голубого цвета бриллиантовые серьги.

Растянувшийся на софе возле камина Циммер одобрительно прищелкнул языком.

— Это уже третье подношение за неделю. Теперь у тебя полный комплект — подарок, сделанный мадам Помпадур к ее тридцатилетию и проданный на аукционе в Монте-Карло месяц назад.

Трудно упрекнуть Спироса в том, что он не старается.

— Заткнись, дорогой. — Лили послала щуплому маленькому человеку воздушный поцелуй и положила алую коробочку на кофейный столик. — Ты же знаешь, Спирос Старкос добивается меня только потому, что я была любовницей его брата.

Я — еще одна часть старой империи, которую необходимо аннексировать. — Лили туже затянула белый кушак на талии. — И учти, Циммер, я не позволю тебе втянуть меня в очень престижный, но крайне неприятный для меня роман только для того, чтобы сделать твою будущую картину чуть более прибыльной.

— Однако немногие женщины могли бы отказать человеку, столь богатому и могущественному, как Спирос Старкос.

— Меня не волнует могущество и богатство.

После Симона я хочу тишины и покоя. Я хочу, чтобы меня оставили одну. — Лили присела на краешек софы и стала расчесывать не просохшие еще волосы. — Старкос — это всего лишь еще один мужчина, преследующий меня в угоду каким-то причудам собственного воображения. Ему важны только собственные переживания по моему поводу. То, что чувствую я, никого не волнует.

— Спирос сразу узнал об отъезде Симона в Париж и начал атаки, чтобы кто-нибудь до него не захватил позиции.

— Именно так, Циммер. — Лили запустила пальцы в его светлые кудрявые волосы. — Я — заяц, которого травят. Я — добыча. Это кошмар моей жизни, расплата за успех.

— Но в общем и целом это очень лестно, Лили. — Циммер шутливо простер к ней руки в мольбе о благоразумии. — Ты тоскуешь по любви, Лили. Тебе необходимо душевное тепло, а не жар страсти.