Воин забвения. Отравленный исток - Счастная Елена. Страница 10

– Там, через три… Нет, четыре дома отсюдова, – перебивая подругу, выпалила одна. И снова покосилась на Драгомира. Он отвёл взгляд.

Лешко благодарно кивнул. И отряд двинулся по раскисшей за день до бурой мешанины дороге.

Староста Болько, выбранный не так давно на вече, оказался высоким и жилистым. Драгомир смутно его помнил. Кажется, он был даже старшим братом Могуты. И не удивительно, что занял его место. В рослом мужчине виделась нужная для старосты твёрдость и решительность. Драгомира он узнал сразу, хоть о своём приезде тот сообщить не успел. Только на мгновение в глазах Болько мелькнула подозрительность, а затем он растянул губы в скупой улыбке и вместе с подоспевшим на подмогу Лешко открыл ворота, пуская отряд на обширный, сияющий порядком двор.

Болько был неразговорчив. Зато его жена, успевающая, кажется, сразу везде: и вынуть из печи горячий горшок, и отвесить лёгкий подзатыльник расшалившемуся сыну в латанной рубашонке до пят, и ласково глянуть на мужа – трещала без умолку. Драгомир уже в первые мгновения перестал поспевать за её болтовнёй. По мрачно-безразличному виду старосты было заметно, что он терпит это каждый день.

Разговор не ладился. Гридни молча дожёвывали свой хлеб, подбирая им с мисок остатки ячневой каши на молоке. Лешко откровенно задрёмывал. Жена старосты, на счастье, скоро иссякла и, прогнав любопытно выглядывающих из-за всех углов детей, тоже ушла. Поговорив о грядущей посевной, о рыбаке, которого недавно унесло течением, и старательно обходя разговор о погибшем от руки Хальвдана Могуте, решили разойтись спать.

Гридней отправили ночевать в гостинные избы. А Драгомиру постелили в большой клети у печи – негоже самого князя прогонять и заставлять его тащиться до края деревни. Хлопоты стихали. Последний раз спросив у старших сыновей о том, напоены и накормлены ли лошади, Болько повернулся к Драгомиру, ещё сидящему за столом. Пожевал губами и всё-таки решился узнать:

– Так почему не вернулись наши мужчины из похода, княже? Мы ждали. И ни одного не дождались.

В висок ткнулась тупая боль. Драгомир приложил холодную ладонь ко лбу, облокотившись о стол.

– Бой был страшный, Болько. Многие погибли. Так уж вышло, что все из вашей деревни полегли. Никто в том не виноват, кроме вельдов…

Так уж и никто? Драгомир замолк. Самое паршивое то, что ему больше нечего было ответить, хоть в голове и крутились полубезумные рассказы Бажана о невиданных и опасных чудищах. Но разве староста поверит? Драгомир и сам не верил. И от этого смутно чувствовал себя виноватым. Будто оправдывал сам себя. Будто Восточные сотни погибли по его недосмотру и халатности, и древнеры из Гремячего Ключа – тоже. Более того – он сам приложил к тому руку. Староста долго смотрел на него, словно хотел спросить ещё что-то, но только вздохнул и отвернулся.

– Пойдём, княже. Там тебе уже постель приготовили.

Драгомир проснулся рано, едва не пинками растолкал Лешко и спешно собрался в путь. Хмурый и заспанный Болько вышел проводить его, не уговаривая задержаться. Жена старосты успела завернуть отряду в дорогу кой-какой снеди, хотя они и сами запаслись едой на всё время пути. Но отказываться невежливо – нужно чтить хозяйское гостеприимство, как бы смурно ни поглядывал глава дома.

Без надобности заезжать в Елогу короткой дорогой Драгомир повёл отряд прямиком к деревне Наяса. Нынешний день выдался тёплым и слякотным. С неба свисала грозящая разразиться не то дождём, не то мокрым снегом хлябь. Лес застыл в плотном влажном воздухе. Грязь на дороге хлюпала и кое-где вперемешку с талым снегом расплывалась обширными лужами. Лошади недовольно вскидывали ноги и то и дело пытались свернуть с расползающейся под копытами тропы. Особенно своенравничал Расенд, а уж остальные ерепенились ему под стать.

За день пришлось сделать пару привалов, когда старания удержаться на извивающемся ужом жеребце доводили Драгомира почти до исступления. И зачем связался? Но под вечер бронзово-коричневый сосновый лес сменился светлым березняком, дорога вильнула, соединяясь с другой, идущей из Елоги. Среди деревьев показались торчащие из просевших сугробов домовины.

Осталось немного.

Как начало смеркаться, Лешко зажёг факел, в хвосте отряда запалили ещё один и так, в твёрдом молчании, под шуршание подмерзающего снега да тихий треск пламени, они доехали до деревни. Вспыхнуло последними отблесками заката небо и выкатило над лесом круглобокую молодую луну.

Невысокая, всего-то в шесть аршин, стена щерилась открытыми воротами. Древнеры успели отстроить и приземистые остроги по бокам. Неподалёку от них бродили часовые. Только завидев отряд, они спешно перекрыли дорогу, поднимая над головами факелы и пытливо вглядываясь в лица. Драгомир жестом приказал гридням остановиться. И лишь успел краем глаза заметить, как несколько мужчин закрыли ворота, будто за последними гостями.

– Чегой-то мы тебя, князь, не ждали сегодня, – вышел вперёд кряжистый, как почти все древнеры, мужик, на ходу пряча под шапку мышиного оттенка кудри. – Да ещё и на ночь глядя.

Приглядевшись, Драгомир скоро узнал в нём сына Наяса – Маха. Вроде, и виделись не так давно, а лучше бы больше и не виделись вовсе.

– Да ты что, прыщ… – запальчиво пискнул рядом Лешко, который предводителя древнерского отряда, похоже, в темноте не разглядел.

– Цыц! – прервал его Драгомир. – Куда лезешь! – и снова повернулся к стражникам. – Сговорились мы с Наясом, что я в гости к нему наведаюсь, Мах. Или отец не говорил?

Сын старосты прищурился, остальные тихо загомонили. От толпы отделились три человека и двинулись в деревню, молча и не оборачиваясь. Нехорошо. Вряд ли Наяс никого не предупредил. И такая прохладная встреча вовсе не предвещала блага. Словно не князя встречают, а врага.

– Княже… – предупреждающе пробасил позади один из гридней.

Драгомир и сам видел: лица древнеров не становились приветливее. Пожалуй даже окрысились ещё больше. Вдалеке уже показались новые тёмные фигуры. Все, как на подбор крепкие, уверенно шагающие. Драгомир, продолжая свысока оглядывать часовых, едва заметно сделал знак гридням обходить его с двух сторон. Парни поняли верно, тронули коней и мал-помалу выстроились полукругом, обхватив небольшую толпу и отсекая заходящих им в спины мужчин. Мах в это время обходил Драгомира, внимательно разглядывая злобно зыркающего на него Расенда. Конь недовольно прижимал уши.

– Так что, до утра тут будем стоять да рядиться? Проводите меня к Наясу или я сам поеду, чай не заблужусь, – не выдержал Драгомир.

– Ты постой, княже, – усмехнулся старостов сын. – Я вот хожу вокруг и всё найти не могу…

– Чего?

– Совесть твою. Разве не твой воевода обещался отцу Брамира беречь? В чём мы перед тобой провинились, что он всё ж погиб поганой смертью? Знать, не под хвостом у твоего коня твоя совесть запрятана… Значит, нет её?

А людей вокруг становилось больше, они выходили, казалось, из каждой тени. Драгомир старался хранить спокойствие, хоть неосознанно уже набирал поводья Расенда, крепче сжимал коленями его бока.

– Да кто ты такой, чтобы я перед тобой ответ держал? – он чуть склонился в седле, пристальнее всматриваясь в лицо Маха. – Брамир погиб, как и многие другие отроки из дружины. Не на празднике мы гуляли, а воевали. Хватит голову мне морочить! К старосте веди!

– Я отведу… – ощерился тот и махнул сородичам. Те начали смыкаться плотным полукольцом.

Драгомир озирался, силясь угадать миг нападения. Гридни посматривала на него, ожидая приказа, хотя, случись оказия, бросятся его защищать сами. Такова уж их служба. Тогда поляжет много деревенских. За просто так. Лишь потому, что решили поддержать Маха в его обиде. Нарастало в воздухе предчувствие беды, липкой паутиной оплетало всех вокруг. Под насупленными бровями мужиков холодной решимостью поблескивали глаза, а пальцы их уверенно и крепко сжимали оружие. Быть бойне, потому как неповиновения и открытого бунта Драгомир древнерам не простит.

Но вдруг хватка общего напряжения разжалась, уступив место недоумению и растерянности, что, словно порыв ветра, пронеслись среди деревенских. То один, то другой опускал руки и оглядывался, шёпот приливной волной разрастался кругом, но разобрать слова было невозможно.