Искусство и его жертвы - Казовский Михаил Григорьевич. Страница 92

Город тихий, не такой гомонящий, как Константинополь или Порт-Саид. Даже на базаре зазывалы не надрываются. Понемногу пробую местную кухню, острую, пикантную: блюда подаются на ынджеру — круглой лепешке; абиссинцы не пользуются вилками — отрывают куски лепешки и берут ими пищу пальцами; но для нас, европейцев, делают исключение и дают столовые приборы. Основные блюда — тыбс (жареное мясо кусочками в остром соусе), доро уот (курица с лукам) и китфо (жареный фарш со специями). Я же больше увлекаюсь овощами и фруктами — и полезнее, и дешевле. Кофе здесь какой-то не такой, как у нас, с разными ароматическими добавками, от которых часто кружится голова.

Наблюдаю местные обычаи, собираю кое-какие предметы национального быта, маски, украшения, статуэтки, вырезанные из черного дерева. Очень увлекательно, я в своей стихии.

А насчет львов и шакалов — это больше сказки. Мы, когда ехали верхом на мулах через пустыню, не заметили ни единого. Только ящерицы и какие-то птицы с красными носами.

Здесь пробуду еще меньше трех недель и надеюсь отправиться восвояси до конца января. А в России, Бог даст, появлюсь к весне. Вот тогда — ладком и за свадебку!

Очень тебя люблю, постоянно думаю о нас и уже мечтами рядом с тобой под венцом.

Почитаю тебе новые стихи. И надеюсь, ты мне свои тоже, Ахматова-ханум.

До скорой встречи, дорогая.

Твой Н.".

Это письмо, полученное Нюсей в Киеве в первых числах февраля 1910 года, оказалось единственной весточкой от ее жениха, сгинувшего несколько месяцев тому назад. Первое время брошенная невеста волновалась, переживала, после Рождества стала злиться, а в конце концов возненавидела. И решила: если он вернется, замуж не идти. Надоел своими причудами. И такой супруг ей не нужен.

Но потом прикатило это послание, а к концу февраля и другое, из Петербурга: Николя писал, что вернулся благополучно, но узнал печальную весть — умер его отец. И теперь свадьбу надо перенести на два-три месяца. Да к тому же ему, студенту университета, по закону положено попросить разрешение на женитьбу у ректора. Словом, приедет в Киев не раньше апреля.

И еще писал: небольшое, но все-таки наследство им отец оставил. Так что ему хватит и учебу закончить, и на месяц-другой съездить в свадебное путешествие. Есть ли у нее пожелания? Предлагал на выбор: Грузия, Крым, Париж или Ницца.

Нюся отвергла Крым сразу: и места ей давно знакомые (а хотелось бы увидеть что-то новое), и к тому же есть опасение встретиться с Клаусом. Нет, не Крым точно.

Грузия? Любопытно, конечно. Говорят, дивная страна, поэтическая культура. Да, поедут в Грузию обязательно, но потом, потом, не сейчас.

Безусловно, Франция. И хотелось бы посетить и Париж, и Ривьеру. А нельзя ли совместить и то, и другое? Месяц в Париже и месяц на море?

Николя ответил: если денег хватит.

Хорошо бы хватило.

Встреча Гумилева с Юрием Павловичем состоялась в Париже 25 января 1910 года, сразу после приплытия студента Сорбонны из Александрии в Марсель. Говорили на конспиративной квартире русской разведки: Юрий Павлович, сидя за столом, что-то торопливо писал, а когда явился наш африканец, быстро поздоровался и сказал:

— Сядьте, сядьте. Я сейчас закончу. Вы такой загорелый. Чистый эфиоп.

— С кем поведешься… — пошутил поэт.

— Понимаю. Принесли отчет?

Николя достал из кожаного портфеля пухлую тетрадку. Резидент шокированно спросил:

— Это что?

— Собственно, отчет, как вы просили. Всю дорогу на корабле, благо не качало, писал.

Юрий Павлович рассмеялся:

— Да, с поэтами не соскучишься!.. Я просил отчет, а не путевые заметки. Беллетристика ни к чему. Беллетристику станете печатать у себя в журналах. Нам нужны цифры, факты, политические оценки. Три-четыре странички, не более. Сядьте и пишите. Вот перо и бумага.

— Можно снять пиджак?

— Разумеется. Чаю хотите?

— Да, не отказался бы.

Прочитав исписанные листки, он кивнул.

— Хорошо. Ваше мнение совпадает с мнением и другого нашего источника. Вы ведь понимаете: мы же получаем сведения не только от вас…

Вытащил из-за пазухи пухлый конвертик.

— Это гонорар. После второй поездки мы его удвоим.

— После второй поездки? — удивился студент.

— И второй, и третьей, может быть, четвертой… Вы не против?

— Был бы только рад.

— Вот и превосходно.

Встали и пожали друг другу руки.

— А когда вторая? — с нетерпением спросил Гумилев.

— Ближе к осени. Вы, скорее всего, поедете членом этнографической экспедиции Петербургского университета. Для чего туда и переведетесь из Сорбонны. Так подозрений будет меньше.

— Я готов.

Оказавшись на улице, чуть ли не подпрыгивая от счастья, побежал на квартиру к Андрюше Горенко — своего друга и будущего шурина.

Нюся все-таки решилась выйти за него, но сестра и мама неожиданно встали на дыбы. Отговаривали, просили, убеждали, сердились. Говорили: Гумилев — вертопрах, несерьезный человек, без приличного будущего и не выглядит каменной стеной, за которой хочет спрятаться каждая замужняя дама. "Нюся, не повторяй моих ошибок, — причитала родительница. — Твой отец отчасти похож на Николя — не от мира сего, вечно в своих фантазиях. Надо выбирать человека не гения, не питомца муз, а практичного, делового, крепко стоящего на земле. С гениями — швах!" Было больно смотреть, как она доводит себя до слез. Нюся соглашалась: хорошо, я еще подумаю, не волнуйся, мамочка, сделаю, как хочешь.

Но, конечно, из чувства противоречия ей теперь хотелось обязательно выйти за Николя.

Он приехал 20 апреля, в солнечный уже и почти что летний Киев, дворники сметали с брусчатки черные остатки сугробов, в голубом небе плавали пушистые белые облака, словно бы сугробы взмыли вверх, навсегда освободив землю от холода.

Пели птицы. На душе тоже. Гумилев схватил ее за руки и поцеловал. Прямо-таки при всех. Нюся покраснела, но не упрекнула — ей понравилось.

Он как будто бы возмужал. Превратился из хилого дерганого студентика в благообразно-спокойного, сильного джентльмена. В голосе прибавилось ироничности. И курил по-великосветски, чуть прищурив глаз.

Обсуждали венчание. Нюся сказала: мама категорически против; что делать? Он спросил: ты готова выйти за меня без благословения матери, тайно? Это слово "тайно" укололо сердце и заставило его биться чаще. Тайно, тайно! Это романтично, это достойно двух поэтов. Значит, договорились. А его и ее родных поставим перед фактом. Никуда не денутся, примирятся.

Нюся тогда жила с матерью в Дарнице и одеться дома в подвенечное платье не могла. А поэтому вышла в повседневном. Села на извозчика и поехала к Николаевской церкви, что в Никольской Слободке (это было предместье Киева и располагалось на левом берегу Днепра, относясь тогда к Черниговской губернии). От нее до Дарницы — семь минут на пролетке.

Возле храма новобрачную поджидала целая орава: кроме Николя — Саша Экстер с сумкой (в ней — наряд невесты) и поэты из ее студии — Вольдемар Эльснер и Ванюша Аксенов. Обнялись и поцеловались. Дамы побежали в заросли орешника, густо растущего по этому берегу, и, скрываясь от глаз посторонних, Саша помогла Нюсе переодеться. Белоснежное платье и фата очень пошли к ее черным волосам и сегодня особенно лучистым сине-зеленым глазищам.

Батюшка оказался моложавый, розовощекий, борода хоть и густая, но недлинная. Интересовался, попостились ли молодые перед причастием. Те ответили: да, три дня, как положено. Для начала он их исповедовал, а потом причастил. На вопрос: "Грешна ли ты, дочь моя?" — Нюся ответила: "Да, грешна, отче — и гордыни много, и зависти, иногда сквернословлю нехорошо". — "Так борись с этим". — "Я борюсь".