Дело о двух ухажерах - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 5

Любой сотрудник агентства, попав в такой переплет, оказывается перед выбором: рассказать все коллегам сразу и положиться на их профессионализм или, на свой страх и риск, начинать собственное журналистское расследование. Надо сказать, большинство предпочитает второе. Из амбиций, конечно, добротных журналистских и личных амбиций. Однако мои прошлогодние приключения в «Черной Пустыни» надолго отбили у меня охоту к расследованиям. Хлопотно и небезопасно.

Но и идти к коллегам мне тоже не хотелось: после моего понедельничного позора дорогие сотрудники смотрели на меня волками, а начальство меня и вовсе игнорировало. Марина Борисовна с Горностаевой и даже Анна Соболина говорили со мной как с тяжелобольной, старательно подбирая слова и с плохо скрываемыми соболезнующими интонациями в голосе. Скрипка несколько раз заходил в репортерский отдел и порывался рассказать поучительную историю о девушке, севшей в машину к незнакомому мужчине. Почему-то, когда Скрипка доходил до того момента, когда девушку начинают душить ее собственными чулками, я выскакивала из кабинета, и Алексей Львович этому немало удивлялся. Трудно было довериться кому-либо в такой обстановке.

Поэтому я не сделала ничего: ни начала собственного расследования, ни обратилась к коллегам. Через неделю мы с Аркашей должны были быть в Испании.

Утром в субботу меня разбудил застенчивый и невыразительный звонок в дверь. На лестнице стоял наш верхний сосед, Юраша — тихий и незлобивый молодой алкоголик. Когда-то Юраша учился в моей школе, лет на пять старше меня, а мама его работала в нашей столовой. Потом мама заболела и истаяла на наших глазах, а Юраша с сиротского горя стал пьянствовать. Иногда по утрам в выходные он обходил соседей и спрашивал, что починить, поправить за малые деньги, чтобы хватило на бутылку и закуску. Мы охотно оставляли мелкий ремонт домашнего хозяйства «на Юрашу».

Вот и теперь Юраша смотрел на меня ясными и чуть смущенными глазами. Видимо — нужда, пришел просить в долг. Но сосед чуть помялся и заявил:

— У вас… У вас там… крокодилы. — Для пущей убедительности он пальцами показал размер. Пальцы предательски дрожали.

Да-а, крокодилы были невелики — чуть побольше таракана, но все же… Бедный Юраша. Вот она — белая горячка. Крокодилы!

Видимо, парень все прочитал в моих глазах, зарделся как маков цвет и даже стал заикаться.

— Да посмотрите… Там, в щитке… — и он показал рукой в направлении нашего общего телефонного щитка.

Что-то похолодало у меня под ложечкой. Я вышла за ним, в тапочках и халатике, Юраша распахнул створки обычно запертого железного ящичка, и я увидела крокодилов. Едва ли вид живого зеленого крокодила на моей лестничной площадке произвел бы на меня такое впечатление. Среди разноцветных телефонных проводочков тускло посверкивали маленькие металлические зажимы. Провода от них тянулись к небольшой, размером с мой пейджер, коробочке. Вот те раз!

Видеть — не видела, но зато много раз слышала о том, что это может значить.

И давно ли эти зверьки висели на моем телефоне? Не больше недели, если Юраша и в прошлые выходные проводил инспекцию в поиске работы. Как раз ту неделю, что прошла с моего злополучного визита в Репино. Соседи поговаривали, что Юрка, по доброте душевной, сам иногда рвал какие-нибудь проводки или ломал двери на лестницу, чтобы потом ненавязчиво и искренне предложить свои услуги. Но уж до такого парень вряд ли додумался бы.

Значит, «растление несовершеннолетних»?

Значит, «как здоровье у моей мамы»?!

— Юра, ты их трогал? — спросила я тихо.

— Да ну… на что мне…

— Точно не трогал?

Юраша замотал головой. Щиток я закрыла, натянув на руку рукав халата, и, велев Юре стоять на страже вещественных доказательств, побежала к соседке вниз — звонить.

Пусть знает шеф, что это не мои личные проблемы. Это же «прослушка»! Господи, чего я только не наговорила за эту неделю по телефону — страшно представить, просто камасутра какая-то… И с Арка-шей по часу мурлыкала, да и рабочие моменты нашего отдела подруге Ваське живописала, и от Соболина нагоняи получала… А еще… — ой, нет, об этом даже думать не могу, просто порнография какая-то.

Ни до Обнорского, ни до Соболина я так и не дозвонилась. Юраша, весь бледный от сознания ответственности своей миссии и волнения, все еще стоял под щитком. Я отпустила его с Богом, вручив десятку в качестве вознаграждения, наспех собралась и, уходя, опломбировала щиток шерстяной ниткой и куском пластилина. Прижала пластилин испанской песетой, завалявшейся в кошельке.

Так. В выходные в агентстве всегда кто-нибудь есть. Да тем более — скоро выход очередной «Явки с повинной», должно быть людно, и уж кто-нибудь из начальников или расследователей должен быть обязательно.

Я выбежала из дому, в голове у меня мешались отрывки моих телефонных бесед и речь для дорогих сотрудников, поэтому я и не сразу заметила, как во дворе из-под покосившегося грибочка в песочнице появился мужик. Я только подумала, что опять алкаши… Однако, пока я пропускала машины на переходе, он снова попался мне на глаза: стриженный «ежиком», лицо такое невыразительное, в длинном сером плаще, руки в карманах. И когда на автобусной остановке он стал пристально изучать расписание — я вдруг вспомнила. Вчера, в Гостином Дворе. Он же стоял за мной в кассу, а потом в метро ехал в соседнем вагоне, у двери между вагонами! Он же следит за мной! Я почувствовала, что теряю почву под ногами, как перед капитальным обмороком. Я стояла, тупо глядя, как уезжает мой автобус, и вцепившись обеими руками в сумочку, словно меня грабить собрались.

Все срасталось. Про маму, конечно, стало известно из вызова «неотложки», про племянника Аркашиного я рассказывала по телефону Василисе. И за всем этим стоял незабвенный Тимурыч. Подонок. Грязный похотливый козлина. Меня затрясло наконец; да так, что я чуть не уронила сумку, перчатки прямо в лужу под ногами. Озноб страха побежал по спине, меня передернуло, словно от холодного ветра, хотя погода уже ласкала весенним солнцем. Надо было что-то делать. Я отвернулась от мужика в плаще, сжала дрожащие кулаки, чтобы успокоиться.

Вообще, глупо было бы колесить по городу и бегать по проходным дворам, пытаясь уйти от слежки. Как я поняла из многочисленных бесед с серьезными людьми — от профессионалов непрофессионалу оторваться почти невозможно, к тому же совершенно не нужно показывать, что ты слежку заметила. И я резко подняла руку прямо перед самой проезжающей мимо машиной. Даже тормоза пискнули. Слава Богу… В машине приторно пахло елочкой-ароматизатором, так, что меня замутило.

— У вас можно курить?

— Да, курите. — Водитель выдернул пепельницу из передней панели.

Минуты три я доставала сигареты и зажигалку, потом ковырялась в полупустой пачке — пальцы не слушались, потом укрощала скользкую зажигалку. Водитель покосился на меня недоверчиво. Может, наркоманка? Да нет, милый, просто у меня дома крокодилы… Ой, если я сейчас рассмеюсь, то он меня повезет совсем в другое место и миссию Тимурыча можно считать выполненной. Через полчаса я вышла на Зодчего Росси.

— Мой телефон прослушивается и за мной следят! — выдохнула я с порога, буквально влетая в наш отдел. Все подняли головы от клавиатур, оторвались от чашек.

— Это паранойя, — спокойно прокомментировал Соболин и затрещал по клавиатуре.

И тут я разрыдалась. Тут-то они и забегали. Не понимаю я, отчего женские слезы так действуют на мужиков? Нос картошкой, глаза красные, тушь течет, помада размазана, а им словно только этого и надо! Соболин побежал за водой, Восьмеренко стал усаживать на диванчик, мгновенно забросив свой виртуальный футбол. Примчалась Анна Соболина (уже с каким-то пузырьком) и словно из ниоткуда материализовалась бутылка превосходного коньяку. Доплака-лась я аж до икоты, попутно пытаясь объяснить коллегам — какие они сволочи (в основном жестами) и что я пережила с утра (междометиями). Правда, они ничего не поняли, чем меня еще больше расстроили. Пришлось отпихнуть рюмку коньяку и расплескать валерьянку по полу, впрочем — такие тонкие намеки у нас не понимают.