Ты нам (не) нужен - Гур Анна. Страница 8
– Ты ведь мне не веришь? – выговариваю, устало вздыхая.
– Нет, – рубит словами.
Как всегда прямой, как шпала. А мне становится жутко от того, что мы остались с ним совершенно одни на этой кухне, и я чувствую его ярость каждой клеточкой своего тела, а в его глазах…
Его синие глаза темнеют, превращаются в черные непроницаемые бездны. Страшный он. И, скорее, его слова не угроза, Марат действительно сейчас решает, что именно со мной сделать и в какой последовательности…
Впрочем, ни один из вариантов развития этой ситуации меня не устраивает.
Понимаю с отчаянием. Что мне во что бы то ни стало надо убедить Марата поверить мне, но я не знаю, как именно это сделать…
Думаю усиленно, пока, наконец, не решаюсь задать вопрос, который не дает мне покоя:
– Неужели ты не хочешь взглянуть на дочь?
Откидывается на стуле, наклоняет голову к плечу. Снайпер, прицеливающийся к добыче.
После моих слов прищуривается. Как прицел фокусирует, а у меня пальцы дрожать начинают, чтобы скрыть тремор, в кулаки их сжимаю, но Марат и этот жест отслеживает.
– На твою дочь? – спрашивает с нажимом, а у меня в горле першить начинает, в глазах жжет.
– У нее есть имя, Марат. Ее зовут Мира…
Смотрит исподлобья. Опасный сейчас. Дикий. С возможностями Умарова он может растоптать меня своими начищенными до блеска ботинками, вкатать в грязь и не заметить этого. Ровно как и сейчас не замечает, какую адскую боль причиняет своим неверием.
– Сколько нужно на лечение?
Спрашивает резко. В голосе рокот грома слышен, а я дар речи теряю.
– Сколько?! – повышает голос и добивает меня, спрашивая: – Пять миллионов? Десять? Пятнадцать? Двадцать? Какая сумма заставила тебя прийти ко мне и умолять, надеясь, что я куплюсь на фейк о том, что ты родила от меня?!
Каждое слово пощечина. Хлесткая. Болезненная. Выбивающая воздух из груди. Сердце разрывается на части. Марат лично сейчас мне грудную клетку выламывает и достает его, чтобы сжать, чтобы уничтожить все то, что от него еще осталось…
Слезы все же срываются с моих глаз, когда я чувствую, как что-то внутри меня ломается с треском…
Наверное, это моя надежда, которую выкорчевывают с корнем, вырывают безжалостно.
Отворачиваюсь от Умарова и опускаю руки на столешницу, чувствую мягкость деревянного покрытия, сколы и трещинки, фокусируюсь на телесных ощущениях, потому что душевные просто непереносимы…
На что я надеялась, решившись прийти к этому бесчувственному монстру?
– На что я вообще надеялась? – не замечаю, что шепчу вслух.
У меня губы сохнут, язык ощущается шершавым, будто выжженным…
– Убирайся, Марат… Просто уходи отсюда… Ненавижу тебя… Как же я тебя ненавижу…
Выдыхаю с горечью, граничащей с безысходной решимостью.
Не слышу, как мужчина оказывается за моей спиной, просто чувствую аккурат перед тем, как разворачивает меня резко.
Хватает мой дрожащий подбородок и вглядывается в мои глаза с пеленой непролитых слез. Его лицо размазывается, собирается и рассыпается, пока мои слезы стекают по щекам и падают на его горячие пальцы, которые прожигают меня насквозь.
Опускает взгляд и смотрит на капли, которые стекают по тыльной стороне и исчезают под манжетой дорогой сорочки.
Прикрывает на мгновение глаза, а когда распахивает веки, меня каким-то цунами сносит, которое зарождается внутри его расширенных зрачков.
– Я перечислю деньги на твой счет. Жизнь твоей дочери будет спасена…
От этих слов меня разрывает на части. Просто уносит.
Благородный мужчина, меценат, усиленно занимающийся благотворительностью. Его фонд действительно помог очень многим…
Читала. Знаю. Но. Почему мне его убить сейчас хочется?!
– Господин Умаров готов оплатить лечение ребенка своей лживой бывшей любовницы?!
Шиплю дикой кошкой, а он смотрит на меня своими глазами дымчатыми, звериными, а меня колотить начинает от его запаха, от близости, от любви, что испытывала когда-то, которая переросла в столь ослепительную, выжигающую нутро ярость.
Его рука сжимает с каждым мгновением все сильнее, от мужчины, нависающего надо мной, веет силой, властью, и, черт возьми, сексом!
Даже сейчас. Когда я хочу впиться и расцарапать его лицо, все внутри меня дрожит от одного касания…
– Почему ты мне лжешь, Оля? – спрашивает хрипло, а сам нижнюю губу мою ласкает большим пальцем, не знаю, отдает ли себе отчет в том, что делает. – Почему так стремишься, чтобы разорвал тебя на части?!
А я словно бороться перестаю. Принимаю свою участь. Будь что будет, если я достучаться до него не могу, все равно единственный, кто в состоянии нам помочь – это он… Марат…
Качаю головой и спрашиваю со всем отчаянием, плещущимся внутри:
– Почему ты ни на секундочку не можешь допустить мысль, что Мира твоя дочь?
В глазах у него в этот момент что-то вспыхивает и гаснет. Хватка на моем подбородке усиливается.
Меня прошивает насквозь осознанием, что Марат даже мысли не допускает, что он может быть отцом моей девочки…
– Без вариантов, Оля…
Мотаю головой, пытаюсь отделаться от его хватки. Кажется, что я сейчас готова биться с ним на смерть.
– Я твой вариант! Марат! Я! – повышаю голос, почти рыдаю. – Мне не нужны твои проклятые деньги! Миллионы твои не нужны!
Бьюсь в его руках, пытаюсь вырваться, а он меня все сильнее сжимает, не отпускает.
– Ненавижу! Тебя! Забирай свои миллионы и убирайся из моего дома, проваливай! Сожалею, что решилась прийти к тебе, если бы ты знал, как я сожалею…
Ударяю кулачком по его плечу, но больно делаю лишь себе, а он словно с ума сходит, подхватывает меня за попу и на столешницу бросает, одним ударом колена ноги мне раздвигает и становится посередине, нависает скалой, а я теряюсь.
Как когда-то давно, когда его плечи от меня все закрывали, и я впивалась в них, царапалась и уплывала в пелене наслаждения…
Смотрит так, что у меня все внутри переворачивается.
– Сожалеешь, значит…
Проговаривает грозно. У него настроение меняется резко. От леденящего душу холода до обжигающего пламени.
Марат давит. Подавляет.
– Да. Сожалею, – отвечаю с вызовом, с яростью, и вижу, как лицо Умарова искажается от эмоций. Кадык дергается на мощной шее, скулы белеют, верхняя губа приподнимается, как у хищника, который обнажил клыки в оскале.
– Мне не деньги твои нужны, а биоматериал отца моей дочери! Твой биоматериал!
Цепляюсь за его широкие плечи, царапаю, пытаюсь оттолкнуть, но Умаров похож на скалу, даже на миллиметр сдвинуть не получается.
Ударяю его по плечам и в какой-то момент просто срываюсь в истерику. Я столько себя сдерживала, столько держалась, чтобы сломаться вот сейчас, под немигающим взглядом бездушного мужчины.
Меня колотит, накрывает со всей силы, и я закрываю лицо руками, вздрагиваю и трясусь, гашу свои рыдания, чтобы не потревожить ребенка.
Нельзя быть сильной все время. Видимо, я держалась за надежду, за то, что смогу все же достучаться до отца своей девочки, а сейчас, столкнувшись с таким каменным отказом, меня накрывает…
Истерика набирает обороты, я же кусаю запястье, чтобы не начать выть, намеренно причиняю себе боль и в какой-то момент кажется, что прогрызу кожу до крови, но именно в этот миг слышу, как Марат ругается.
– Оля!
Грубые слова слетают с его губ, а затем он отдергивает мою руку, не позволяет навредить себе, и я не успеваю сориентироваться, не успеваю понять, что происходит, когда горячие губы накрывают мои дрожащие и соленые от слез.
На меня будто лавина обрушивается, сметающая все на своем пути, дикая, свирепая. Фиксирует мое тело, как в тисках, пальцами в мои волосы впивается, натягивает так, что искры из глаз летят, когда целует со всей жестокостью, словно наказывая, заставляя прийти в себя, выбивает меня из лап истерики самым действенным способом.
Марат не ласкает. Это наказание. Жесткое. Яростное. Несколько секунд моего замешательства, которые он использует, забивая язык мне в рот, целуя так, что перед глазами искры зажигаются, фиксируя рукой мой затылок, чтобы не могла отпрянуть, чтобы чувствовала его… Его запах, вкус… и это все отголосками болью в сознании, потому что не забыла…