Забыть оборотня за 24 часа (СИ) - Россо Виктория. Страница 37

Тина очень соскучилась по фотографиям, альбомам и редактированию недавно отснятого материала — со всеми происшествиями, любимая работа как-то автоматически отошла на второй план.

По дороге из госпиталя отец поведал ей короткий пересказ своего сотрудничества с одним из самых успешных адвокатов Гарден Хиллс, мистером Уиттмором. Тина не нуждалась в дополнительных объяснениях, потому что теперь пазл складывался крайне легко. Воспоминания, соединившиеся воедино, выдавали четкую картину произошедшего за последнее время дерьма. И если прежняя Тина видела в этом дерьме странности, то нынешняя улавливала расплату за совершенный поступок. Глупый, необдуманный, ставящий под угрозу собственную жизнь.

Джон рассказал ей, как уговаривал друзей врать, во благо, конечно, но всё же. Рассказал, как добился для Ноа запретительного приказа, чтобы Тина могла начать всё сначала, но осложнения были сильнее всеобщих желаний. А вот здесь уже начинался сценарий обиды и нравоучений: зачем пошла к Глену, если знала о противопоказаниях? Почему решила довериться такому ужасному человеку, способному воткнуть нож в спину и провернуть по часовой стрелке? Ведь можно было прийти к отцу, спросить совета, попросить помощи. Можно было сказать, что хочет уехать, убежать, уплыть за край горизонта, лишь бы не в одном городе с Ноа, и отец бы понял. Более того, отец бы последовал за ней, стоило только попросить.

Но Тина не попросила, а сделала то, чего зарекалась не делать после последнего разговора с мамой Мэттью. Тина знала, прекрасно знала об опасности, но всё равно ступила в пропасть, чтобы затем удариться об острые камни.

Тина молчала почти всю дорогу, рассматривая мелькающие дома и деревья за окном патрульной машины. Она прекрасно понимала отца, она с ним соглашалась, буквально с каждым его словом, но ужасная мысль крутилась в её голове: «Верните меня назад, и я сделаю также».

Быть может, удача и чудо не отвернулись бы от неё в следующий раз и всё вышло бы так, как задумывалось. Плохие мысли, очень плохие, только никуда не деться от них — прилипли, словно приклеенные. За подобные размышления было стыдно, как и за чувства, в которых можно утонуть прямо сейчас. Вот откроешь дверь, и тебя захлестнет мощная волна из эмоций. Таких сильных, насыщенных, с концентрацией в тысячу единиц из ста возможных.

Тине стыдно за то, что после всего случившегося, она всё ещё любит Ноа. Сильно, до дрожи, до ненависти.

Гребаная любовь как невыполнимая миссия отмены. Не скрыться, не победить, не вытравить. Гребаный Ноа, который засел так глубоко, что не выжечь даже серной кислотой.

Слушая краем уха наставления отца о будущем судебном процессе, которого получилось добиться в кратчайшие сроки, Тина осознавала для себя простую и неоспоримую истину: Ноа будет преследовать её всюду. Никакой теории пар и прочей бурды о родственных душах. Просто Тина любит его, даже причиняя себе тем самым боль. Как душевный мазохизм, только вполне осознанный и желанный. Как идиотизм, только вполне оправданный. Наверное, Тина будет любить Ноа даже во вред себе, как наказание за все совершенные и лишь предстоящие грехи. И вроде теперь должно прийти смирение, но нет его. Не заслужила.

Тина задергивает шторку на кухонном окне, потому что полуденное солнце жарит беспощадно, проникая сквозь прозрачное стекло прямо в душное помещение дома. Она медленно шагает в гостиную, включает старенький кондиционер и плюхается на диван, откидывая голову назад и молча поглядывая в потолок. Видит разводы пятен от зеленой липучки, которую закинула туда, когда ей было около тринадцати лет или чуть больше. Точно, когда-то Тина обещала отцу побелить потолок.

Снова вспоминает о Ноа.

Поворачивает голову влево, слушает тишину, соглашаясь с ее траурной речью, и видит на полочке старые мамины книги. На них скопилась пыль и много памятных моментов. Да, нужно бы навести чистоту, сделать генеральную уборку, перестановку и…

И снова вспоминает о Ноа.

Чёрт возьми.

Почему всё вокруг приводит к одной отправной точке? Почему собственный тупорылый мозг заставляет думать о той проведенной вместе ночи, учащая сердечный ритм? Зачем ей вернули память до мельчайшей крупицы? До взгляда ледяных зеленых глаз, до грубоватой кожи на пальцах, до каждой ноты услышанного стона? Нечестно. Несправедливо. Тина хочет помнить только моменты до процедуры, а не после. Господи, ей тошно от того, что она не отказалась бы помнить только измену и ничего больше, ведь кажется, что это предательство вспоминать гораздо легче своего утерянного прошлого.

Тина не знает, как закрыться, куда спрятаться, как далеко сбежать. Не знает, потому что это невозможно. Нужно хотя бы отвлечься, найти что-то, способное увести мысли в другую, более безопасную сторону. Найти что-то противоположное, что-то…

— Финн, — она говорит это вслух, припоминая их не очень радужное расставание в участке, достает мобильный телефон из кармана джинсов и выискивает его номер во входящих звонках.

Гудок, второй, третий. Тина вообще сомневается, что ей ответят. Уиттмор просто-напросто не обязан отвечать после всего, что вытерпел. После драки, после просьб о поцелуе, направленных не к нему. После разбитых чувств. Быть может, Тина должна извиниться вместо Ноа, и это та самая причина, которой Тина оправдывает свой неожиданный порыв.

— Зачем ты мне звонишь? — слышится грубый вопрос на другом конце провода.

— И тебе привет, — неуверенно отвечает Тина, облизывая губы. Дубль один: отвлечься не получается. — Хотела узнать, как твои дела, ну там, здоровье?

Тина морщится, понимая, что несет полную чушь, но ничего не может с собой поделать. Экстренные меры по выкидыванию Ноа Васкеса из своей головы нихрена не работают.

— Хреновые шуточки, Тина, — по-прежнему грубо отвечает Финн. — Что-то еще? У меня кофе остывает.

— Извини, — одно слово, которое отражает всю суть их отношений.

— За что? За сломанный нос, челюсть и порванную мочку уха? — усмехается Финн. — Окей, извиняю. Всё?

Тина должна ответить «Да», потому что говорить больше не о чем. Дубль два: отвлечься до сих пор не получается, потому что думая о Уиттморе, Тина автоматически возвращается к воспоминаниям о Ноа, методично избивающего ни в чем не повинного парня. Провал.

— Мне правда жаль, я не думала, что так выйдет и… — Тина мешкает, пытаясь скинуть с плеч тяжелый груз вины. — Я вернула себе воспоминания, и знаешь, мне не противен тот поцелуй.

Зачем?

Зачем она говорит эту глупость? Думает, что подобные слова помогут с поставленной задачей? Нет. Не помогают, а лишь усиливают вину, но теперь перед Ноа. Смешно. Просто смешно перед собой за идиотизм.

— Тина, я не буду больше встревать между тобой и Ноа. Полагаю, что на этом стоит прекратить. Достаточно, — Уиттмор как-то слишком громко вздыхает в трубку, оставляя на сердце Тины ощутимую рану.

— Понимаю, я всего лишь хотела…

— Прощай, — короткие гудки отзываются в груди жгучей болью.

Тина убирает трубку от уха, смотря на экран мобильного телефона и находясь в бешенстве от одной лишь фразы: «Прощай». Почему с ней все прощаются? Почему только Тина обязана всех понимать? Почему никто не понимает её? Не входит в её положение. Не жалеет. Не принимает во внимание всё произошедшее с ней за последний месяц. Они могут только прощаться и причинять боль — больше ничего.

Звонок в дверь разносится трелью по дому, и Тина резко приходит в себя. Она быстро направляется в прихожую, шаркая домашними тапочками по полу и поправляя чуть задравшуюся футболку. Не спрашивая открывает дверь и пытается удивиться незваным гостям, но лишь приподнимает брови, осматривая с головы до ног по очереди каждого из них. Мэттью и Кара синхронно поджимают губы, словно тренировались этому ни один раз, а потом переглядываются, не зная, как реагировать на молчаливое приветствие.

— Впустишь? — не выдерживает Мэттью, переминаясь с ноги на ногу.

— Вас отец прислал? — спрашивает Тина, отходя в сторону и позволяя войти. — Потому что, если это так, то могу сказать с полной уверенностью: мне не нужны няньки. Серьезно. Я не настолько дура, чтобы совершать глупости.