В оковах его власти (СИ) - Орлова Юлианна. Страница 3

Я попытался мягко отстраниться, не испытывая особой потребности в касаниях подобного рода.

—В тебя стреляли, Саш, — ответила жена и заплакала. Стреляли. В меня. Зажмурившись, я попытался вспомнить хоть что-то, но среди общей тьмы перед глазами маячили лишь широко распахнутые голубые глаза. Незнакомые мне глаза, но отчего-то кажущиеся практически родными.

Очередной всхлип жены прорезал пространство. Я плохо относился к женским слезам, потому что слишком часто видел этот путь манипуляции у Азизы. Чуть что — она пыталась прогнуть меня с помощью слез. Так я стал к ним индифферентен, практически глух и слеп. Разве что слезы ребенка могли меня тронуть, и на них я смог бы испытать реакцию, но так вышло, что у меня родился сын с таким характером, что плакать приходилось всем вокруг, но никак не ему.

—Успокойся, — отрезал грубо, поморщившись от очередного спазма. —Ваха где?

Азиза быстро собралась, стерев набежавшую влагу тыльной стороной ладони, а затем воинственно выровняла спину.

—Тебя хоть что-то трогает вообще? Я тут трое суток провела, следила за тем, как ты дышишь. Но первое, о чем ты спросил, это где Ваха? Не как мы? Не как твой сын?

—Азиза, если я не подох только благодаря этому, то спасибо тебе, конечно, но что-то мне подсказывает, что конкретно твои наблюдения тут не при чем, — прохрипел, попытавшись приподняться. Задача оказалась не из легких, однако мне удалось. —С моим сыном все в порядке, я это и так знаю, иначе бы ты сразу мне это сказала, не так ли?

—Я ненавижу тебя, Белов, за то, какой ты, — женщина быстро встала, откинув назад длинные локоны, сложила руки на груди и посмотрела на меня так, что я бы давно уже расплавился, будь ее глаза лазерами. —Я для тебя все, я вся твоя, а ты…ты просто эгоист, который с жиру бесится! Тебя хоть на грамм заботим мы? Мы, твоя семья, если ты вдруг забыл.

Я чертовски хорошо это помнил, и за свою семью я всегда был готов грызть глотки, это вообще даже не оговаривалось, ведь как бы я не относился к Азизе, какие бы чувства не испытывал, она часть моей семьи, она мать моего ребенка.

—И все-таки любишь, раз мы все еще муж и жена, — безапелляционно ответил, рубанув с плеча. Обычно я так не делал, я мягко ходил от конфликтов, но сейчас мне не до выяснения отношений, проблема стояла остро, раз подобное со мной все-таки случилось. Пусть меня и ненавидели, но, чтобы в открытую нападать, — этот кто-то явно перешел все грани допустимого.

И вместо таких скандалов, мне бы просто найти человека и перекрыть ему кислород, пока этот кислород не перекрыли мне и моей семье.

Азиза покраснела, а затем протяжно простонала. На ее лице отразилась гамма самых разных эмоций, от простого отчаяния до глубокой скорби.

—Почему ты просто не можешь принять меня, даже спустя столько лет, Саша? — она проговорила это словно в пустоту, а ответа у меня не нашлось.

Потому что не любил и никогда не смог бы полюбить. Потому что нельзя заставить сердце биться, если оно умерло.

Посмотрев в глаза Азизе, я вдруг захотел наконец-то сказать очевидное, о чем она, вероятно, забывает, играя в счастливую жену.

—Ты знаешь ответ, Азиза, я не обещал тебя любить. Я обещал заботиться о тебе, быть тебе мужем, но себя я тебе не обещал. Не обещал стать твоим мужчиной в полном понимании этого слова. Я отец нашего сына, не более, я твой муж на бумагах, ты ни в чем не нуждаешься и живешь так, как ты этого хотела, со мной, как моя жена.

Азиза опустила взгляд, а затем прошептала:

—Я не живу так, как я хотела, ни единой минуты своей жизни я не живу так, как мечтала, моя жизнь проходит мимо меня.

Она не сказала больше ни слова, молча выйдя из комнаты и захлопнув дверь. Я же осмотрел свою перебинтованную грудь и попытался вдохнуть чуть глубже, сразу же передумал. Плохая была идея в общем-то.

Внезапно в комнату вошел Ваха, хмурый и мрачный.

—Наконец-то, тебя дождешься, — пробубнел я недовольно, скидывая с себя одеяло. Жарко было как в аду. В голове плавно развеивался туман, еще и накатывала мигрень. Ее мне не хватало для полного счастья. Забить бы уже последний гвоздь в крышку гроба, чтобы не мучился.

—А куда спешить? Некуда спешить. Как чувствуешь себя, раненый ты наш тигр? — друг уселся на кровать рядом со мной.

—Не помер и ладно. Охрану усилили? Для всех? — последнее слово выделил особенно. Мне было важно, чтобы вся семья была в безопасности, даже если эта семья будет брыкаться и показывать недовольство. Вот кто-кто, а жена моя любила это дело и с радостью показывала мне свой буйный восточный характер.

—Обижаешь, в первый же день, — кивнул Ваха и покосился на меня слегка обиженным взглядом. Да, я знал, что у него все всегда на высшем уровне, и будь со мной охрана, этого точно бы не случилось.

—Я знаю, что ты скажешь. Знаю. Я же говорил, да? — ухмыльнувшись и при этом почувствовав тупую боль в области груди, я ткнул друга локтем в бок.

Но Ваха не засмеялся, он скорее еще больше разозлился, вдруг запылав всеми оттенками красного.

С ним нас связывало много плохих и хороших событий, но чаще плохих, когда кто-то вляпывался куда-то, а второй обязательно вытаскивал, при этом прописав пару профилактических люлей. Да и породнились мы знатно, он крестный моего сына, я — его дочери. [ЮО1]

—А я не понимаю, чего ты ржешь, как конь педальный? Ты что думаешь: ты бессмертный? Я сколько раз предупреждал, чтобы без охраны никуда? Сколько, мать твою? Или ты вдруг уверовал, что у тебя девять жизней, как у кошки, черт тебя дери?

Отчитывал он меня словно ребенка, пока я хмурился и пытался хоть что-то вспомнить, но все воспоминания утекали словно вода сквозь пальцы. Только головная боль усиливалась, а толку было ноль.

—Опустим момент, где ты уверен в своей правоте и возомнил себя моим папочкой. Дальше, что было?

—А дальше скажи «спасибо» девчушке, что мимо проходила и не оставила там тебя подыхать. Храбрая малая, тут не поспоришь. Позвонила мне и дрожащим голосом пробубнела, что в тебя стреляли.

И тут меня осенило, при этом ослепив на миг. Значит, мне все-таки это не приснилось? Не было видением? Этот взгляд…Зажмурившись, я стоп кадрами видел снова и снова широкий разрез глаз, длинные ресницы и такой небесно-голубой цвет. И острая боль вдруг схватила мою голову в жесткие тиски, из которых никак не выпутаться.

—Эй, ты как? — участливо спросил Ваха, но голос все еще обиженный. Остро не переносил он, когда кто-то не считался с его профессиональным мнением.

—Нормально, адрес девчонки дай. Спасибо сказать, — эта боль была похожа на приступы, нападающие волнами, я схватился за край кровати и стиснул зубы. Но тупые удары точечно попадали то в висок, то в затылок. Пренеприятнейшее чувство, с которым трудно совладать.

—Кстати, я попытался сказать, она не взяла. Слишком правильная. Жалко. Таких обычно жизнь ломает пополам, и либо потом они становятся сильнее, либо валяются на отшибе этой жизни. Я пригрозил немного, чтобы не лепетала языком, но она и не похожа на такую, которая будет.

Правильная. Такие глаза могли быть только у правильной, иначе никак. Все-таки я слишком хорошо разбирался в людях, чтобы ошибиться даже в таком состоянии. Привиделся же ангел во плоти.

—Адрес, — в последний раз коротко сказал, на что получил кивок головой.

—Варламовское шоссе пять, квартиру не помню, скину смс. А так в клуб свой сходи и увидишь спасительницу. Насчет стрелка. Мы ищем, но не думаешь ли ты, что это семья Агеевых хочет от тебя избавиться? Уж очень ты им опротивел за столько лет «счастливого брака».

Я бы подумал так, конечно, если бы не одно «но»: Азиза. Пусть ее родственники, безусловно, спали и видели меня в гробу в белых тапочках, но ради своей дочери и сестры они были готовы жрать даже такое невкусное блюдо, как Александр Белов.

—Нет, они точно нет. Надо думать, — прошипел, наклонившись вперед.

—Камеры пустые, как ты понимаешь.

—Потому что работал профессионал.

Я проторчал дома еще неделю, приходя в себя, залечивая скорее свою мигрень, чем пулевое. С Азизой было сложно находиться так долго в замкнутом пространстве и это несмотря на то, что у нас был огромный дом, в котором можно было бы разместиться хоть трем семьям по три человека минимум. Она все пыталась наладить контакт, но этим вызывала во мне лишь большую агрессию. Так бывает, когда чаша терпения наконец-то наполняется до максимально возможного предела, а дальше происходит потоп, плотину прорывает все-таки, и все вокруг затапливает тихой злостью.