Дело о картине Пикассо - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 14

— Во-первых, я не журналюга. Я онером был, опером и остался… Ну не томи, выкладывай. Я же по глазам вижу, что сам-то ты не больно веришь в эту бредятину с самоубийством на почве убийства. Вот скажи мне, откуда у этого ботаника в очках мог быть ПМ?

— Ну чего ты цепляешься, Михалыч? По мне — так нормальный расклад. Да, дело явно шитое, явно белыми, но с другой стороны — сейчас этих убиенных по десять штук на дню. Работать некому, а показатели требуют такие же, как и в старые добрые комсомольские времена. Ты вон. я так понимаю, этими санитарами исключительно из любознательности занимаешься? Эксклюзива ищешь? Ну потратишь неделю-другую, не раскопаешь ничего — да и фиг-то с ним. За новенькое что-нибудь возьмешься?..

Хреновый у нас получился с Вадимом разговор: он ответил — я вспылил. Хорошо еще, не подрались, та еще была бы картина. Однако минут через пять все устаканилось. Взяли мы еще по кружечке пивка, раскурили по «Беломорине». Да и что нам в сущности с Вадькой делить? Уж с кем-с кем, а с ним мы всегда понимали друг друга. Но, если честно, задели меня слова его. Ох, как задели! К тому же он и еще мне соли на хвост подсыпал: сказал, что в Главке сейчас усиленно человека ищут на должность начальника убойного в УУР. Мол, по слухам, и меня в связи с этим вспоминали.

В общем, разбередил душу по самое некуда. Что же касается морга, то кое-что интересное он мне все ж таки подбросил.

— Ладно, вот тебе для сведения… Только я этого не говорил! Из ствола этого, который рядом с Твердохлебовым нашли, стреляли в 97-м на Южном, когда местная братва с «казанскими» разбиралась. Одного татарчонка тогда завалили, а вот сам ствол так и не нашли. Только на днях в морге он и объявился, а откуда… хуй знает. Словом, тут ты прав, Михалыч. Логичнее было бы, если б этот ствол Умнову принадлежал.

— Слушай, это была та самая разборка, где еще главного землекопа убили?

— Та самая. Я, между прочим, в свое время Кулыгина плотно отрабатывал, интересный был человек…

— Верю. Вот только действительно — был…

Надо сказать, что после разговора с Мишкой Лякиным я заинтересовался этим бывшим начальником Умнова, но, пробив его по ЦАБу, выяснил, что он действительно был убит в 1997 году. (Вернее, говоря официальным языком: убыл из адреса прописки по причине смерти.)

— Не, Михалыч, тут все не так просто, — покачал головой Резаков. — Пару лет назад мне один человечек при случае нашептал, что тогда Кулыгин якобы живой остался.

— Это как?

— А вот так. То, что стреляли, — это факт. Стреляли, да, говорят, недострелили. Ну а с официальной регистрацией смерти… Жора, тебе ли не знать, что такие вопросы решаются элементарно. В общем, это, конечно, слухи, к делу их не подошьешь, но говорят, что успели тогда Кулыгина куда-то за границу переправить раны зализывать.

— И кто же это о его здоровье так пекся? Что-то я не припомню случаев столь трогательной заботы о каком-то там землекопе. Пусть даже и старшем бригадире.

— Я ж тебе говорю, Михалыч, Кулыгин очень непростым парнем был. С одной стороны, к быкам он никакого отношения не имел, однако у братвы явно в почете ходил. Шибко умный был, между прочим, высшее медицинское образование имел. Видать, нужен он был местным авторитетам, потому и берегли его… Ты о чем задумался, Жора?

— Да так, размышляю о превратностях человеческих судеб. Был человек аспирантом — стал землекопом. Был вроде мертвым, а теперь — вроде как и живой.

— Да какие там превратности, обычное дело — бабки. Молодой парень, стипендия, как водится, небольшая, помнится, жена у него была молодая. Ну и пошел человек подхалтурить, а там… затянуло, засосало…

Вадик засобирался. Это мне сегодня уже на работе можно не появляться, а у ребят в ментовке вечером самая служба начинается.

Пожали мы друг другу лапы. Резаков ушел, а— я заказал себе еще кружечку и в ожидании заказа полез в карман за очередной «Беломориной». Ну вот, теперь еще и некто «восставший из ада» объявился. Нехреновая подобралась компания: кладбище, морг, мертвые с косами стоят и… тишина. В смысле — ну ни одной толковой идеи.

***

Марина Борисовна совершила настоящий гражданский подвиг, сумев-таки достать мне экземпляр книги «Кости для Запада». Правда, в оригинале и всего на один день. И хотя языками я не владею еще со школы, разве такая малость теперь могла служить для меня препятствием? Кстати, Базилевич не ошибся — на обложке действительно была помещена фотография автора, некоего Ивана Дьякова. (Что ж, фамилия вполне созвучная морговской тематике.)

Нет, все-таки Галка у меня — мировая жена! А умная… Жуть! Конечно, когда я попросил ее взять отгулы, чтобы заняться переводом с немецкого, Галина сказала мне пару ласковых. Естественно, по-русски. И все же… Жена моя — мент, причем мент не по странному стечению обстоятельств, а так же, как и я, — по жизни. Ведь только такой мент способен пойти на подобную авантюру: посвятить несколько дней переводу со словарем трехсотстраничного немецкого текста.

С каждой, с трудом переводимой страницей моя версия о контрабанде трансплантантов получала все большее подтверждение. Фамилии персонажей книги оказались лишь слегка измененными, и я без труда узнавал некоторых героев нашего морговского расследования. Главным действующим лицом был профессор Ротвангиг (нем. Rotwangig — румяный), непосредственно руководивший санитарами и организовывавший отправку человеческих органов в Западную Европу. Схема нелегального бизнеса была расписана довольно подробно. Переправка трансплантатов осуществлялась в специальных контейнерах, обложенных льдом, из порта Прибалтийск на берегу Финского залива в Германию. Только туда, ибо срок консервации этих материалов не превышал двух суток.

Несмотря на то, что книга была художественной, содержащаяся в ней информация красноречиво указывала на возможную причастность профессора Румянцева к этим преступлением. А отсюда цепочка напрямую вела уже и к недавним убийствам санитаров морга. Что ж, мои титанические усилия следовало вознаградить рюмочкой-другой чего-нибудь благородно-вкусного.

Галка же всерьез увлеклась этой книгой. С чисто женским любопытством она занялась переводом тех мест, где была прописана сквозная любовная история. На мой взгляд, эта линия была нужна автору исключительно для внешнего антуража и не несла в себе никакой смысловой нагрузки. Или хотя бы эротической.

Я удобно устроился на кухне, включил видик и погрузился в любимую всеми мужчинами триединую нирвану — «на бочок — коньячок — боевичок». Однако от этого занятия меня вскоре оторвала жена, настойчиво штудировавшая книжицу.

— Послушай, Жора, это же интересно, — она ткнула меня носом в книгу, — вот здесь. Престарелый профессор Ротвангиг, его молодая жена и ее любовник, симпатичный врач-эксперт. Если перевести на русский, его фамилия будет звучать как Сухарников. Или Сухариков.

Занятно! Кто мог быть прототипом Сухарникова? Без вариантов — Твердохлебов. Что ж, теперь у меня появился хороший повод подкатиться к Ирине Сергеевне Румянцевой.

***

Салон мадам Румянцевой размещался на первом этаже «сталинского» дома неподалеку от станции метро «Парк Победы». Я расплатился с водителем, поднялся по мраморным ступенькам к входной двери и нажал На кнопку звонка. Где-то вдалеке послышалось традиционное для наших дней бездарное треньканье «а-ля Моцарт», и некоторое время спустя стройная ухоженная блондинка открыла мне дверь и томно спросила о цели моего визита. Я назвал свою фамилию и сказал, что мне нужно к Ирине Сергеевне и что мне назначено. Блондинка утвердительно кивнула и поманила меня за собой на второй этаж. (Я не лукавил — мне действительно было назначено: примерно два часа назад я позвонил в салон и, представившись эдаким нуворишем, затребовал личную аудиенцию у хозяйки на предмет консультации по вопросам стоимости мероприятий по превращению своей жены-лягушки — прости, родная! — в Василису Прекрасную.)