Дело о «красном орле» - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 17

— Ну, ребята, я вам доложу…

— Не тяни. — Я начала нервничать.

— Так вот. Расселением интересующей нас квартиры, как ты выяснила сама, занималась риэлтерская фирма «Хата плюс».

Принадлежит она Зайчикову. Но сейчас, став депутатом, он ее переоформил на Голяка, чтобы не придирались…

— Как на Голяка? — обалдела я.

— Так, на Голяка. А почему тебя это удивляет? Он и раньше крышевал «Хату плюс», а сейчас формально ее учредитель. Как уж они там с Зайчиковым делятся, я не знаю, но факт, что в деле оба.

Я не знала, куда девать глаза. Мне предстояла вечеринка с Голяком, и я боялась, что парни многое могут прочесть на моем лице. Но парни были увлечены другим.

— Пятерым бывшим жителям этой коммуналки были предложены однокомнатные квартиры в разных окраинных частях Питера. Только четверо из них так и не успели в них переехать.

Родион иногда умеет красиво держать паузу.

— Ну? — Я боялась услышать то, что сейчас скажет Родион.

— Не «ну», а «почему?». А потому, Валюша, что эти четверо… погибли или пропаяй при весьма странных обстоятельствах.

Каширин снова окинул нас торжествующим взглядом. Даже Скрипка не выдержал:

— Да закончишь ты, наконец?

Родька сделал вид, что обиделся, но продолжил:

— Корогодова попала под машину. Малинин отравился алкоголем. Новожилова утонула. Василенко ушел из дома и не вернулся. Вот так!

— А Раух? — вспомнила я пятую фамилию.

— Осталась в живых только Екатерина Ласловна Раух. И проживает она в настоящее время в деревне Замогилье Себежского района Псковской области.

Каширин вдоволь насладился произведенным эффектом и шутовски поклонился:

— А теперь я должен покинуть столь приятную мне компанию завхозов и горничных. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

— Бывших горничных, — машинально поправила я.

Ехать в Замогилье было поручено мне и Скрипке. Поскольку Себежский район — это уже граница с Белоруссией и бывшей Латгалией, то есть путь недальний, решили выезжать засветло.

Остаток рабочего дня прошел в составлении планов и уточнении маршрута. В хлопотах перед командировкой я чуть не забыла о приглашении Голяка. Уже причесывала волосы, когда в кабинет заглянул Соболин.

— Ну представляешь, как не везет семье Карачаевцева, — поделился Вовка.

— А что еще случилось? Марианне стало хуже?

— Да нет, Цаплиной как раз лучше: мы раз в два часа в больницу звоним, справляемся о ее самочувствии.

— А тогда что?

— Да я сейчас только что информацию на ленточку поставил о пожаре. Представляешь, загорелась коммуналка этажом выше квартиры Карачаевцева. И такой сильный пожар случился, что если бы машины не приехали вовремя, прогорели бы перекрытия и от квартиры начрева остался бы пшик.

— Жертвы есть? — похолодела я.

— Да, одна старушка отравилась угарным газом. В принципе, мы такие мелочевые информации не ставим на ленту, но сегодня: то история с Цаплиной, то пожар по соседству…

Подходя к «Тамбовским ночам», я заметила во дворе синий «мерседес». Правое крыло и часть бампера — помяты…

Голяк снова был подшофе.

— А, Валечка, как хорошо, что вы откликнулись на мое предложение. Заказывайте себе, что хотите, денег у меня сегодня — немерено. А будет скоро еще больше.

— Что, в рулетку выиграли?

— Берите круче, Валенька. Разве в рулетку много выиграешь? В рулетку можно только много проиграть. Нет, тут фортуна!

Тут такой контракт! Такие деньги…

И Голяк вытащил из папки пачку документов и потряс ею. Я могла на крови поклясться, что уже знала — с кем этот контракт и о чем.

Так оно и было. Московская компания сотовой связи «Сотка» заключала договор о рекламном и информационном обслуживании с фирмой «Телескоп», входящей в холдинг «Голяк продакшн».

Я незаметно включила в сумочке диктофон:

— Простите, Рустам, а вы случайно не знаете, кто такой Калугин?

ПО

— С каких это пор рыженьких женщин стали интересовать такие фигуры, как Калугин?

— С тех пор, как рыжие стали горничными. Пыль ли вытираю, цветы ли поливаю, только и слышу со всех сторон — Калугин, Калугин… Кто это?

— Калугин — это босс. Взять твоего же Карачаевцева. Он думает, что он — босс.

А на самом деле сам давно сидит на крючке у Калугина. Василий думает, что он — начрев? Это Калугин — начрев, и от него зависит, чем Василий будет завтра. Цаплина считает, что у нее независимая газета? Это от Калугина зависит, какую дозу свободы дать ее «Тик-таку».

Все! Лучше бы он о Марианне — ни слова!

— А Марианнино ДТП — ваших рук дело?

Голяк осоловело уставился на меня.

— Это ведь ваш помятый «мере» стоит во дворе? И не отпирайтесь — вы же сами меня на нем вчера домой везли, никаких вмятин не было.

На лице Голяка было такое неподдельное удивление и разочарование, словно вместо конфеты ему подсунули пустой фантик.

— А пожар сегодняшний на Дворцовой набережной? А угрозы старикам? Для кого стараетесь квартиру заполучить? Для Пчелки на?

Голяк вдруг разозлился:

— А хоть и для Пчелкина. Услуга за услугу. Такой контракт даром, что ли, можно заполучить?

— А то, что старуха задохнулась в дыму? А то, что Цаплина и Чичикова лежат в больнице? А то, что четверо стариков из коммуналки, которую вы с Зайчиковым расселили для начрева, погибли или пропали без вести?…

— Ты кто? — набычился Голяк.

— Ну уж никак не горничная!

— А кто?

— Журналистка! Из «Золотой пули».

И так все это не спущу!

Голяк секунду размышлял, а потом жарко зашептал:

— Это не я. Это все Зайчиков. Я — только прикрытие. Все планы разрабатывает он.

А за ним — Калугин. Генка давно в подручных у Калугина бегает. Я же сказал: Калугин — босс. А я? Я — мелкая сошка. Я всего-то и сделал, что велел попугать старух по телефону. И «мере» мой с утра Зайчиков себе брал для каких-то дел.

Как я все-таки устала за эти дни. Как я хочу в отпуск.

— Значит, так, Голяк! — Я встала из-за стола. — Если с голов стариков на Дворцовой набережной упадет хоть один волос — двадцать шестого покушения тебе не избежать, а уж чем оно закончится, я пока не знаю. И учти — все, о чем мы сейчас говорили, записывается. — Я показала диктофон. — А о том, что я сейчас здесь и именно с тобой, знает все Агентство; мало того, двое моих коллег сидят неподалеку, за соседними столиками…

Я врала и завиралась, но никогда еще мне это не доставляло такого удовольствия. Я виделась себе крутым расследователем и любовалась собой со стороны.

— Все. Живи пока… — Я взяла сумочку и вышла из клуба.

Дорогу до Луги я проспала. Скрипка гнал машину что есть мочи, к счастью, машин на трассе было мало. Потом до Пскова мы мирно болтали, потягивая кофе из термоса, который предусмотрительно сунула мне в спортивную сумку Сашка.

Все— таки до чего красива Псковщина. Мы ехали почти строго на юг. Миновали Остров, Пыталово, Опочку. В пышной зелени лесов уже начинала просматриваться грядущая осень. Сады ломились от невиданного урожая яблок, груш и слив. В палисадниках горели разноцветьем «бабушкины цветы»: георгины, флоксы, астры. А Себежский район, наверное, один из самых красивых уголков нашей страны. Сплошные соединяющиеся озера, песчаные холмы, сосны.

Во Пскове мы купили крупномасштабную карту области и теперь долго изучали названия деревень. Деревня Замогилье, исходя из данных местных топографов, располагалась на отшибе, в стороне от больших и малых дорог. На последней развилке мы еще раз сверились по карте и спрятали ее в «бардачке». Дальше предстояло преодолеть семь километров по раздолбанному проселку. Скрипка с тоской посмотрел на рессоры своей «девятки».