Дрянь с историей (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 24

— Среди студентов та же история, — добавил Серафим.

— Откуда ты знаешь? — удивилась она.

— Поговорил кое с кем. Неважно. И что ты по этому поводу думаешь?

— Я так растеряна, что не знаю, как реагировать и как с этим быть. Говорят, рыба гниёт с головы, то есть студенты наверняка перенимают отношение преподавателей, а те… Не представляю. Они вроде бы нормальные, приятные даже люди, как они могут всерьёз вот такое предполагать? Почему⁈ Понимаю ещё задаваться умениями, но тип дара⁈ И ладно бы это были плетельщики, они объективно самые могущественные среди чародеев, а так… Я сказала что-то необычное?

— Не то чтобы, — пробормотал он. — Просто у меня появились новые вопросы к твоему прошлому.

— Ты со мной не согласен? — нахмурилась она.

— В ключевом — согласен. Просто ничего принципиально нового в их поведении нет. Это распространённый людской порок и людская страсть: считать себя исключительным. Но действительно одному быть исключительным чертовски сложно — либо к этому приходится прилагать слишком много усилий, либо это доставляет куда больше неприятностей, чем удовольствия, — поэтому людям проще считать превозносить и выделять некую группу, к которой они принадлежат, а остальных — автоматически низводить до второго сорта. Неужели ты с таким не сталкивалась? Во время учёбы, например. Да и в истории. Сословное деление, это ведь то же самое.

— В моём детстве были другие проблемы, — вздохнула Ева. — И всё равно… По типу дара⁈

— Цвет кожи, место рождения, приставка к фамилии… Да и по дару тоже были попытки, и до сих пор бывают. Обычно, ты права, этим грешат плетельщики, а тут… из-за Котла они с цепи сорвались, что ли?

— Ты здесь для того, чтобы с этим разобраться? — уточнила она.

Серафим медленно качнул головой, потом всё-таки добавил вслух:

— Нет, я по другому поводу. Но и с этим тоже надо будет решать. Потом, после.

— После проверки? — не удержалась Ева от проявления любопытства.

— Проверки, да, — со смешком согласился он.

— То есть к ректору мне с этим вопросом не ходить? — уточнила Ева с облегчением и пояснила: — Я думала рассказать всё секретарю или даже ему самому, потому что непонятно, что с этим делать.

— Не ходи, ректор… В общем, он в этом не поможет, даже если захочет. И ты не лезь. А лучше подыграй им.

— Зачем? Нет, я понимаю, зачем это мне, потому что работу терять не хочется. А тебе зачем?

— Я же обещал придумать, как тебя использовать, — усмехнулся он. — Вот и занимаюсь. Мне в то общество не вписаться, а ты уже своя.

— Ты и не попытался, — отмахнулась Ева и всё-таки заставила себя сесть. Слишком уютно было лежать под боком у Серафима и болтать с ним обо всём подряд, так и доболтаться можно было до чего-нибудь лишнего. — Поверь мне, люди начнут гораздо лучше к тебе относиться, если станешь вести себя не так, как хочется, а так, как надо.

— Много чести, — хмыкнул он и тоже сел, провожая женщину взглядом. Она не стеснялась наготы, даже наоборот, красовалась, пока собирала разбросанную одежду, так чего бы не полюбоваться?

— Тоже упиваешься своей исключительностью? Помоги. — Она повернулась спиной к сидящему на краю постели мужчине, прося застегнуть бельё, и в этой малости Серафим отказывать не стал, хотя с его когтями это было трудно, и по спине он её всё-таки царапнул. — Ай! Ты подпиливать их не пробовал?

— Извини. Не помогает, слишком быстро отрастают, — поморщился он, бросив недовольный взгляд на собственные пальцы. — А про исключительность… В отличие от потусторонников, я действительно уникален. И никакого удовольствия это не доставляет.

— Я, кстати, знаю, кого ты мне напоминаешь, — припомнила Ева свои выводы, с подозрением оглядывая и застёгивая блузку, но та от когтей любовника не пострадала. — Кощея Бессмертного.

— И ты туда же! — Дрянин явно не удивился.

— А что, у меня есть единомышленники? — развеселилась она.

— Рано или поздно к этой мысли приходят все, — недовольно признался он и тоже нехотя встал с постели. Присев на корточки, аккуратно закопался в лежащую на полу рубашку и нашёл в складках артефакт с оборванной цепочкой. Поднялся, держа в одной руке рубашку, в другой — цепочку. — Это логично, потому что я уже точно не человек, а если не человек — то переродец, а если переродец — то должен быть прототип, потому что иначе не бывает. А поскольку давно установлено, что фольклорная группа, из которой происходит прообраз каждого переродца, зависит не от местонахождения, а от этнической группы, к которой принадлежал человек, других вариантов и не остаётся.

— А почему крест? Ну, почему артефакт в форме креста?

— Он никогда и ни у кого не вызывает вопросов.

Дрянин смерил взглядом Еву, которая оправляла юбку перед зеркалом на внутренней стороне дверцы шкафа, бросил рубашку на спинку стула, артефакт — на стол и шагнул к женщине.

— Ты чего? — Она закрыла шкаф и обернулась.

Серафим неопределённо дёрнул щекой, подцепил Еву костяшкой указательного пальца за подбородок — аккуратно, даже нежно, — и мягко поцеловал.

— Спасибо. Я оценил.

— Кощея? — Калинина удивлённо приподняла брови, провожая взглядом мужчину, который подобрал с пола оставшиеся вещи и быстро оделся. Потом достал что-то из ящика стола и молча протянул ей. Это оказались потерянные шпильки.

— Готовность общаться без личины, — спокойно ответил он и с ключом шагнул к двери.

— Неужели такая серьёзная разница? — улыбнулась Ева.

— Даже не представляешь, насколько. — Ответная улыбка вышла кривоватой, но развить тему женщина не успела. Выглянув в коридор, Серафим коротко сообщил: — Чисто.

— Ты бы не делал так без артефакта. Вдруг кто увидит! — рассмеялась она. Проходя мимо, приподнялась на носочки, чмокнула его в щёку. — Спокойной ночи.

К себе в комнату Ева возвращалась в приподнятом настроении, чувствуя, что не зря сходила. Дрянин, конечно, тяжёлый и местами неприятный тип, но ей с ним, как говорится, детей не крестить, а в постели он чертовски хорош. И кое в чём действительно прав: это было непривычное, но приятное ощущение — уходить не от едва дышащего бессознательного тела, а от живого мужчины. Лежать с ним, разговаривать, обмениваясь ленивыми прикосновениями после вспышки страсти… Настолько приятно, что затягивает.

С мужем поначалу было хорошо. Может быть, потому, что она его любила, и он её, по-своему, тоже. Потом… Потом ему стало не до неё, чувства кончились, а то, что осталось, не стоило доброго слова. И если сравнивать — пожалуй, сейчас с Серафимом были самые честные отношения за всю её жизнь.

Не нелепая и неубедительная игра в идеальную семью с мужем, не знакомство на одну ночь, когда любовники не помнили имён друг друга. Отличный секс — и никакого притворства. Она знает, что он подозревает её в преступлении, ждёт подвоха и легко может сдать полиции. Он знает — наверняка знает, не дурак же, — что ей нужна постель и, может быть, его расположение, чтобы избавиться от браслета. И никаких чувств, кроме взаимных подозрений и примитивного, но оттого не менее желанного удовольствия.

Глава четвертая. Посвящение и план занятий

Пара дней до первого сентября и традиционного начала занятий прошла бойко, суетно и, кроме хлопот, ничего не принесла. Серафим не сидел без дела и не то чтобы совсем не преуспел, за это время через него прошла масса информации о прошлом и настоящем, и вся она была полезна, в том числе и в расследовании, но по ощущениям — не приблизила к разгадке ни на волос. Обманчивое ощущение, он и не думал, что удастся размотать историю за вечерок, но всё равно отсутствие значимых результатов раздражало.

И даже не столько оно, сколько необходимость куда-то в этом потоке приткнуть студентов и лекции. Дрянин до сих пор не мог поверить, что добровольно на это согласился и очень скоро начнёт вести занятия, но всё равно привычно впрягся в незнакомое дело. Есть приказ и необходимость? Значит, надо выполнять и делать если не идеально, потому что в идеалы он не верил, то уж точно — так, чтобы не вызывало нареканий и необходимости исправлять.