Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ) - Демина Карина. Страница 25
В окно, затянутое плющом, света проникало мало. Даже сейчас, когда от плюща остались голые ветки. А летом наверняка тут вовсе темно.
И сыро.
И в этом полумраке лицо женщины кажется таким напрочь ненастоящим. Узкое. С чрезмерно длинным носом. С губами тонкими. С высоким лбом, в центре которого лежит синий камень. Камень поддерживает пара цепочек, и Бекшеев не может отделаться от ощущения, что именно этот камень и запирает силы женщины.
Она не стара. Хотя что-то толком разглядеть сложно.
А еще она видит.
Вот пусть и жмурится, щурится, скрывая под сенью ресниц бельмяные пятна, но все одно видит.
- Я… этого… - княжич кое-как поднялся. Надо же, а казалось, что не так уж сильно ему и досталось. Пара тычков, а поплыл. Вот и сейчас вроде стоит, но покачивается и ощущение такое, что того и гляди свалится. – Так… не оставлю. Я… сегодня же… отцу…
- Не волнуйтесь, - заверил Бекшеев. – Я сам ему сообщу. И ваш поверенный тоже.
Бекшеев глянул на часы.
Долгехонько.
Или это кажется просто? Чувство времени у него напрочь сбито. Но по ощущениям, сигнал он еще когда отправил. Но вот где-то хлопнула дверь.
- Тьма? – раздался обеспокоенный голос.
- Тут. Все в норме, - отозвалась Зима Желановна. – Эй, вы там кофе будете?
- Иди в… - княжич добавил нечто вовсе неповторимое. И опять закашлялся.
- Тебе, придурок, и не предлагаю. Сапожник, забери этого урода в участок.
Сапожник входил осторожно, бочком, прижимаясь к стене. И взгляд его внимательный зацепил всю комнату. Бекшеев готов был поклясться, что от этого взгляда не укрылась ни одна деталь.
- Да по какому… - взвился было толстяк, но замолчал.
- На Софью напал, - Зима потянулась и отряхнулась. А Бекшеев замер, не способный отвернуться. Он… он читал отчеты.
И хроники видел.
Превращения ведь запечатлевали, но одно дело – на экране, а совсем другое – вот так.
- Вы не имеете права! – тоненько и как-то обреченно произнес толстяк. – Это… это незаконно.
- Незаконно?
Черты лица разглаживались и в какой-то момент казалось, что вот-вот и вовсе исчезнут, что останется лишь гладкая ровная поверхность, сродни скорлупе яйца.
Жутко.
И завораживает.
- Незаконно, - голос Зимы звучал хрипло. – Пробираться в чужой дом. И угрожать.
- Угрожать? – очень тихо переспросил Сапожник. – Тебе?
- Софье. Говорил, что глаза ей выдавит. И пальцы отрежет.
- Он… он шутил!
Зима дернула шеей и потянулась. Бекшееву почудилось, что он слышит хруст костей.
- В конце концов, физического ущерба нанесено не было, - толстяк, кажется, приходил в себя. – Да, господин позволил себе некоторую… вольность.
Княжич стоял, слегка покачиваясь. И бледный до синевы. А еще растерянный. Он? Интересно, что с ним такого сделали.
- Но он готов в полной мере компенсировать ущерб! Пять тысяч…
- Пусть засунет себе в задницу, - Зима провела руками по волосам. – Забирай его. Протокол сам?
Сапожник кивнул.
- Но… но это неразумно! – толстяк качнулся было. – Я вынужден буду доложить князю… и вы… вы, господин Бекшеев, кажетесь мне разумным человеком. Вы понимаете, чем это может обернуться? Тут даже в суд обращаться не с чем… в конце концов…
- Заткнись, - Сапожник лишь качнулся и… и толстяк с визгом отпрянул. А потом, прижавшись к стене, затрясся мелко так. Противно.
А Сапожник подхватил княжича под локоть и ласково осведомился:
- Сам пойдешь? Или как?
Когда же княжич попытался сбросить руку, пальцы Сапожника сильнее её сдавили. А во взгляде мелькнуло что-то донельзя предвкушающее.
- Дай мне повод, мальчик. Просто дай мне повод…
- Он ведь и вправду выйдет, - Зима подавила зевок. А вот зубы у нее остались неровными, с выдающимися клыками. – Если не сегодня, то завтра…
- Пятнадцать суток я обеспечить могу, - пожал плечами Бекшеев.
- Градоправитель…
- Не станет вмешиваться. Он тут давно, моменты чувствовать умеет. А этот молодой человек заслужил те малые неприятности. Что вы с ним сделали?
- Я? – не совсем искренне удивилась Зима. Но поймав взгляд, отчего-то смутилась. – Так, придавила чутка. Через пару дней очухается.
Бекшеев о таком слышал. И… и одно дело отчеты, а совсем другое вот так.
- И меня сможете? – поинтересовался он, хотя ответ был известен.
- Если будешь нарываться.
- Кофе, - Софья Еремеевна Метельская решительно поднялась. – Утомил он меня.
Двадцать семь лет.
Провидица.
Дар слабый, переведен в активную фазу в сорок четвертом. Разогнан, что почти норма. Но да, ей повезло. Программу к тому времени не то, чтобы сворачивали, скорее она сама сворачивалась, потому что даже слабосильных провидиц не осталось.
Их и было-то немного.
Изначально.
- Чего он вообще хотел?
- Не предложите даме руку? – поинтересовалась провидица, и Бекшеев поспешил исправиться.
Пальцы белые, тонкие. И сама она… белая. Даже там, в полутьме. А на свету эта белизна теперь еще сильнее бросается в глаза, как и загар Зимы. Ноги с синеватым отливом.
Губы.
Снова сердце?
Почему-то у всех, кого разгоняли, сердце пошаливает. Побочные эффекты? Если и так, то вслух об этом не говорят. Хотя… вслух о многом не говорят.
А ей двадцати семи не дашь. С виду – не больше восемнадцати. И черты лица тонкие, одухотворенные.
- Представишь?
Это уже Зиме.
- Бекшеев, - сказала она. И замялась.
- Алексей Павлович, - Бекшееву стало даже слегка обидно. Ладно, там, много лет тому, когда их представляли друг другу, у нее не было повода запоминать его имя. Но сейчас-то…
- С ней случается, - Софья засмеялась тонко так. Нервно. – Не стоит обращать внимания. Просто… это не всегда важно.
Имя?
У Бекшеева, кажется, несколько иные представления о важном.
- Что этому уроду нужно было? – Зима предпочла проигнорировать услышанное. – И не говори, что он зашел случайно.
- Не случайно, - Софья вздохнула и как-то съежилась, что ли. Отчего возникло желание немедля спрятать её.
От всего мира.
- Но… сначала кофе. Только, если можно, она варит настолько отвратительный кофе…
- Боюсь, у меня получится не лучше.
- Стоит рискнуть. Клара говорит, что я слишком от всех прячусь. Это наша помощница. По хозяйству. Точнее та чудесная женщина, которая нас от хозяйства избавила… мы, боюсь, совершенно непригодны к его ведению.
Почти светская беседа.
- Она вообще появлялась? – уточнила Зима.
- Утром. Обед на плите. Ужин принесет позже. Сказала, что Мишки больше нет.
И в слепых глазах вопрос, на который отчаянно не хочется отвечать. Не только ему, потому что Зима отворачивается. И включает плиту.
- Нет, - говорит она. – Убили. И… я хотела, чтобы ты кое-что глянула. Но…
- Гляну, - только пальцы на рукаве Бекшеева дрогнули. А потом убрались. Софья устроилась в кресло, поставленное к самому окну. Сюда плющ не добрался, но само стекло было серым и мутным. И капли стекали по нему, будто кто-то там, снаружи, оплакивал бестолкового мальчишку.
- А ты… сможешь? – в голосе Зимы звучало сомнение.
- Гляну.
- Кофе, - Бекшеев натянул улыбку. Надо же, пригодилось умение держать лицо. – Варить кофе меня учила матушка, и весьма старалась, но даже она вынуждена была признать, что я необучаем.
Хмыканье.
И взгляд Зимы, устремленный на Софью. Задумчивый такой.
Бекшеев принял сковороду с песком, что стояла рядом с плитой. И джезва нашлась, темная, бронзовая, некогда покрытая узорами, но с возрастом они стерлись.
Песок нагревался.
Женщины молчали.
- Я делаю брачные прогнозы, - сказала Софья. – Как-то… само началось. Здесь еще… спросили совета. Точнее погадать. Я сейчас… с картами.
Статистика неумолима.
Чем выше уровень дара, тем ближе безумие. И искусственная стимуляция только ускоряет закономерность исхода.