Дело о похищенных младенцах - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 32

— То есть…

— Да нет, только мирными способами.

Захар не успел договорить, потому что к нашему столику стремительно подошел некий молодой человек. Он кивнул мне, затем вопросительно посмотрел на Захара.

— Это мой помощник, — пояснил Захар. — Будем считать, что договорились? Тогда запиши мою «трубу».

Помощник успел выложить на стол ворох каких-то бумаг. Сверху я заметил макет листовки с фотографией Кабанова.

— С телевидением и газетами я договорился, — доложил он шефу. — Все будут. Телевизионщики оборзели — «Новый канал» запросил полторы «тонны» за сюжет…

Я попрощался, несмотря на слова Захара «контора платит», положил на стол пару сотенных купюр и вышел на Невский. Весеннее солнце уже по-настоящему припекало, и некоторые смелые представительницы прекрасной половины уже рискнули перейти на почти летнюю форму одежды, демонстрируя стройные ножки, стосковавшиеся за зиму по алчному вниманию. Одни ножки я даже проводил долгим взглядом, до тех пор, пока они не скрылись за углом.

Нет, мы не будем поддаваться сиюминутной слабости. Кстати, о слабостях.

Девушка Марина из канцелярского меня определенно заинтриговала. Можно и наведаться. Правда, к девушке нужно идти с автографом классика, а его у меня вроде как нет. Но это не проблема. Что мешает взять книжку, нацарапать на титуле: «На память от автора», поставить загогулину, а в скобочках приписать:

«А. Обнорский».

Я намеревался повернуть к Дому книги, но от коварных замыслов меня отвлек назойливый звонок радиотелефона из кармана куртки. Обнорский спросил, где меня носит. Я сказал, что скоро буду, и направился в Агентство, благо от «Садко» до нашей конторы всего десять минут пешком. Еще я позвонил Шаху и попросил через знакомых гаишников пробить машину, на которой разъезжает Захар. Отдадим ему вместе с досье, чтобы жизнь медом не казалась.

Да, надо бы переговорить с Синьковым. Судя по всему, у него есть какие-то проблемы, а когда у людей проблемы, они при грамотном подходе могут оказаться разговорчивыми. Насколько я знаю, Синьков из числа шестидесятников, и даже в демблоке принадлежит к числу романтиков, до сих пор проповедующих приоритет общечеловеческих ценностей и прав человека. По нашим временам — белая ворона. Его более прагматичные однопартийцы давно осознали, что из этого не сколотишь ни политический, ни более осязаемый капитал. Права человека — не слишком ходовой товар, а политика — тот же бизнес, причем отнюдь не малый. И если на общечеловеческие ценности плохой спрос, то почему бы не торговать, скажем, правом собственности или лоббированием выгодных контрактов? Лозунг «Грабь награбленное!» безусловно плох.

Один раз уже пограбили, и ничего путного из этого не вышло. Но с другой стороны, предложение списать все шалости последнего десятилетия тоже весьма сомнительно. Ведь если кому-то списывают заводик стоимостью сто миллионов баксов, доставшийся в результате преступных махинаций, то, по этой логике, должны простить и вора, грабанувшего, допустим, дом владельца этого заводика. А иначе списание получается каким-то односторонним.

— Обнорский уже пять раз тебя спрашивал. — доложила Ксюша, как только я переступил порог конторы.

Бросив куртку на вешалку, я посмотрел на себя в зеркало. Надо бы побриться, но опять забыл. Да и подстричься, пожалуй, пора. В зеркале у себя за спиной я увидел Аню Соболину. С недавних пор мы избегали общаться друг с другом. Интересно, что она сейчас чувствует?

— Николай…

Я повернулся к Соболиной.

— Шаховский убежал, не дождавшись тебя, и просил передать это. — Она протянула мне страницу текста.

— С меня причитается. — Взяв бумажку, я открыл дверь в кабинет Обнорского.

Я обрисовал шефу общую обстановку, рассказал о встрече с Захаром и странной истории с Вавиловым.

Обнорский доклад одобрил:

— Контакт с твоим имиджмейкером, пожалуй, не помешает. Будем в курсе событий. Пусть Глеб срочно готовит досье.

Но история с Вавиловым Андрея не вдохновила. Он сказал, что мы вряд ли сможем из этого что-то выжать. Даже сказал, что это какая-то ерунда. Впрочем, пообещал обязательно использовать ее в одном из своих новых романов, работе над которыми шеф посвящал все свободное время. Но я заставил шефа поставить подпись на его последней книге. Автограф Обнорского Марине я все-таки обещал.

Электронный будильник пищал злобно и требовательно. Ровно семь. Эта гадина всегда пищит в это время. Я натянул одеяло на голову, но это не помогло.

В семь вставала Ольга. Готовила завтрак, поднимала Аленку и собирала ее в школу. Потом они вместе будили меня, и я отводил Алену в школу. Оля ложилась спать, дрыхла еще час, а затем ехала на работу.

Теперь меня будить некому. Кроме будильника, который пищит по привычке. Полгода назад, когда я снова пришел домой почти в полночь, Ольга в очередной раз заявила, что устала меня ждать, и ушла спать на диван. Еще она сказала, что я загубил ее молодые годы. Я подумал, что к утру это пройдет — все же двенадцать лет вместе, но утром она сама отвела Аленку в школу и сообщила, что они уезжают к ее родителям. Я молчал, потому что говорить мне было нечего.

Мы говорили об этом сто раз. У меня действительно такая дурацкая работа.

Они уехали. С Аленкой мы встречались по воскресеньям и гуляли по городу.

Будильник продолжал звонить. Я вылез из-под одеяла, нажал кнопку и снова нырнул в постель. «Он будет спать ровно два часа. Через два часа он проснется и поедет в ставку», — засыпая, подумал я.

В утреннем выпуске новостей показали подробный сюжет о приближающихся выборах. «Кампания носит крайне жесткий характер», — говорил ведущий. В качестве примера рассказывалось о нападении на агитатора Кабанова. Сам Кабанов призвал правоохранительные органы навести порядок в городе и сказал, что отправляется в Москву, где будет просить поддержки у президента. Я допил чай, выключил телевизор и собрался на работу. Но меня остановил звонок сотового телефона. Зараза, никаких денег на него не напасешься.

— Ну что, посмотрел? — Это был Шаховский.

— Ты о чем?

— Соболина должна была передать тебе…

Кстати, да. Я вспомнил, что вчера в приемной Аня дала мне какую-то бумагу от Шаха. По-моему, я сунул ее в карман.

— Старик, она передала, но я так замотался, что, честно говоря, забыл.

— Короче, ты просил посмотреть какую-то «тачку». БМВ-730 девяносто шестого года. Записана за бабушкой — божьим одуванчиком семидесяти трех лет. Сама, как понимаешь, она за рулем не ездит и машину в глаза не видела — дала кому-то на день паспорт за сто рублей. Но нарушал правила на этой машине до последнего времени гражданин Осокин. Этот Осокин — директор фирмы «Юг», входящей в одноименный концерн. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю.

Я, конечно, понимал. «Юг» является частью империи Лома. Лом, он же Ломакин Михаил Иванович, очень обижался, когда его называли лидером ОПГ, и считался одним из самых влиятельных бизнесменов нашего тихого городка. Вот и получается, что братва помогает демблоку. Хотя любимая песня всех кандидатов — все на борьбу с криминалом. Впрочем, чему удивляться: одним нужны деньги, другим — свои люди во власти. Обычный бартер. А деньги не пахнут.

— Ладно, Витек, это надо переварить. Увидимся в конторе. — Я выключил трубу.

Спозаранник всегда отличался высокой штабной культурой. Поэтому я не удивился, когда он торжественно вручил мне толстую папку-скоросшиватель с указателем «Кандидаты в губернаторы» на корешке и надписью «Уровень секретности 1» на обложке. Вообще-то Глеб, несмотря на скверный характер, хороший мужик. Говорят, что в нерабочей обстановке он не такой деловой и может даже улыбаться девушкам, которые обычно его боятся. А секреты — любимая фенечка Спозаранника. Правда, по-моему, никто не видел его документов со степенью секретности выше единицы.