Оборона дурацкого замка. Том 6 (СИ) - Ютин Макар. Страница 27

Саргон захлопнул дверь обратно, лично заблокировал единственный выход. Не Ци, как сделали новобранцы до этого, просто встал у прохода. Не слишком надежно, однако сил для побега у разбросанных по всему зданию бойцов откровенно не хватало. Большинство не могло даже стоять. Впрочем, некоторые успели достаточно прийти в себя, что качать права.

Цзяо довольно быстро поднялся на ноги. Меньше, чем за пять минут. Он, его топящий за справедливость здоровяк из четвертого, а также три или четыре защитника из тех, кто попрочнее. Ровно такое количество людей оправилось настолько, что смогло контролировать свои мышцы. Пусть они все еще оставались слабыми, как бабка перед корвалолом, пара часов отдыха вернут их в относительную норму.

К досаде Саргона, эта небольшая группка начала привлекать взгляды, становилась неким символом несгибаемости в глазах остальных новобранцев, которые успели пострадать гораздо сильнее: дольше находились под влиянием яда, имели более истощенные от недоедания тела. Однако их все устраивало, поддержка толпы сейчас всецело принадлежала Цзяо. Поэтому именно к его группе стали тянуться остальные новобранцы. Если не телами, то хотя бы взглядами.

И тот снова начал наглеть.

— Куда отправился твой десятник? Отвечай! — Нервным, хорохорящимся тоном начал Старший. Его трясло в равной степени от страха и от пережитого унижения. Однако, чем больше людей поднималось на ноги и вставало за его спиной, чем больше поддержки он ощущал, тем быстрее терял берега. Вернее, пытался нащупать границу терпения парня. А затем давить, давить, давить, пока мальчишка не прогнется.

— Мы требуем справедливости! — Выкрикнул чей-то слабый голос из толпы. Милосердие Саргона тут же оказалось забыто. Ведь он «должен» был их вылечить. А если учесть, что проникновение его Ци оказалось довольно болезненным (юный практик не считал нужным тратить энергию на анестезию), то становилось понятно: ни на какую благодарность здесь рассчитывать не стоит.

"Опять попытки меня прогнуть. Сколько ни прописывай им лещей, сколько ни раздавай пинков и зуботычин, все равно уродцы будут видеть перед собой везучего пацана. Нингаль бы побрала это клятое, насквозь иерархичное общество. Будь я угрюмым, волосатым мужиком с ядреной вонью из пасти, никаких вопросов ко мне бы и не возникло. По крайней мере, психологически всем этим ничтожествам стало бы куда проще смириться с собственным положением.

А пресмыкаться перед пацаном подобным деятелям, видите ли, претит. Ну ничего, есть у меня парочка соображений в запасе. Палка делает из обезьяны человека, если этой палкой хорошенько ее отоварить. И повторять процедуру из раза в раз, пока не поумнеет. Или не возьмет палку больше, чем у самого дарителя".

— Господин, они ограбили наше место! Ваш личный ларь полностью обнесен! — Раздался взволнованный голос одного из «охраны». Тот выбежал из казармы, как наскипидаренный. Лицо Цзяо пошло пятнами. Вероятно, именно так чувствовал себя Смауг, когда его дважды ограбил какой-то мохноногий поц. Или Ксин, когда пришел на место сгоревшей чайной.

Взгляды всех новобранцев скрестились на мешке у ног попаданца.

— Это наши вещи! Наши сокровища культивации! Как ты посмел забрать их просто так, без спроса? Это воровство! Правило Денежной Жабы… — Здоровяк не успел договорить: получил по лицу от флегматичного, исполненного достоинства юного воина. Мужик как стоял — твердо, непоколебимо, так и рухнул вниз подбитым дубом. Завозился у ног попаданца, замычал от боли, схватился за челюсть. И замер, когда увидел перед глазами занесенную ногу.

— Заткнись, червь. За все ваши козни, за все попытки убить или искалечить меня или мой отряд я приговариваю каждого из вас к смерти! — Пафосно объявил Саргон. Цзяо рядом силился рассмеяться, но его бледное, без единой кровинки лицо показывало, насколько глубоко он оценил степень угрозы. И точно также, глядя на своего патрона, восприняли слова странного, пугающего подростка остальные присутствующие.

— Ты не посмеешь, ты…

— Я только что убрал яд. Не до конца, — С открытой жестокостью улыбнулся Саргон, — Любое касание моей Ци снова запустит порчу. Одно движение пальцев, два вдоха для касания потоком каждого в этом зале. Кто хочет опять выблевывать свой желудок, плакать на полу и ссать себе в штаны? — Задал риторический вопрос попаданец. Люди молчали.

— Молчание — знак согласия. Хорошо, специально для ссыкунов из второго, третьего и четвертого отрядов…

«Сперва надо вовлечь их в диалог. Заставить переживать за свою жизнь, заставить проявить инициативу».

— Я не хочу, господин!

— И я!

— И я!

— Умоляю!

Люди вокруг жалостливо запричитали, принялись ходить вокруг фигуры Саргона кругами: никто не мог понять, что им надлежит делать, подходить к парню ближе или бежать от него со всех ног. Попаданцу пришлось вбросить в толпу еще несколько таких фраз, но уже смягчая акценты. Теперь он как бы показывал, что людям за его спиной опасаться ничего не стоит.

И новобранцы начали тихо, понемногу стекаться к нему. Продемонстрированная сила пугала. Продемонстрированная жестокость и насмешка над чужими жизнями — пугала еще больше. А закрытое пространство герметизировало их страхи, заставляло принимать такие решения, на которые мало кто согласился бы в здравом уме. Например, поддержать мутного пацана из закрытого отряда против Старшего. Настоящее безумие!

Однако люди все еще хотели спастись. Каждый из них успел пережить страдания и боль, упасть с вершин триумфа в бездну безысходности. А потом выйти из нее с помощью хмурого и стального цвета, который хирургическим скальпелем выдрал угрозу из тела.

Ужас и благоговение крепли в них с каждой минутой. Саргон из простого пацана в богатой одежде превращался в некое божество. Даоса-небожителя, культиватора, вроде коменданта крепости, командира Лагеря Новичков или куратора Первого Отряда. Исчез образ избалованного мальчишки. Осталось — серебряное пламя, ощущение плавленной стали под кожей и облегчение от выжженной порчи.

Саргон ошибся. На этот раз в худшую сторону. Он не верил и не доверял людской благодарности. Презрительно смотрел на ведомых, не имеющих собственного мнения людей. Вот только большинство новобранцев поддакивало Цзяо лишь по инерции или из страха. Чем больше тот выражал неуверенности, чем сильнее падал его авторитет, тем больше народу со скрытой радостью переходили на сторону чужака.

Тот был слишком силен, слишком отстранен и непонятен. А потому — социально приемлем. Всегда проще пойти на поклон к сильному чужаку, чем признать власть соседа, с которым всегда соперничали. Теперь людское эго играло на стороне Саргона: он дал достаточно поводов для самоуспокоения. Поэтому люди переходили на его сторону и со скрытым злорадством наблюдали за унижением вчерашнего хозяина жизни.

Не меньшую роль играл страх. Нового повторения мучительной агонии спустя такой короткий срок не хотел никто. Все еще стояла в памяти пронзительная, вытравляющая нутро боль. Слишком сладким еще казалось ощущение здорового организма. Поэтому к новому центру силы перешли все, кто только мог себе это позволить. Ползли даже те, кто не мог ходить.

Колебались лишь только личные стражи десятников. Тем более, что их непосредственные начальники как назло оказались недоступны: Чжао и доходяга все еще мучились от яда, так как нахватали не слишком много и Саргон не стал их лечить. Здоровяк из четвертого слег от удара. Остался лишь сам Цзяо, да семь, нет, уже шесть бойцов.

Седьмой, пращник из числа телохранителей подошел к нему самым последним.

— Куда ты идешь, падаль⁈ — Взревел Старший. Боец вздрогнул, комично втянул голову в плечи, начал было разворачиваться… Пока Саргон одним небрежным броском камня не залепил десятнику прямо в лоб. Ослабленный и усталый, тот не мог никак увернуться даже от настолько примитивной атаки. Сознания Цзяо не потерял, зато приобрел внушительную шишку на лбу, да опустился на одно колено.

Разумеется, боец тут же перебежал на сторону Саргона. А шестеро оставшихся стражей окончательно приуныли.