Дело о вражеском штабе - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 14
Каширин, правда, тоже вел себя очень подозрительно. Раньше он заходил ко мне поболтать как минимум раз в день.
Теперь только дежурные «привет» и «пока». Он должен был знать, что я приходил к нему домой и говорил с его соседкой, но никаких вопросов мне почему-то не задал.
Правда, мотива для убийства у Каширина не было. По крайней мере я такого не находил. Ревность — к кому? Ко всем мужчинам Корнеевской? Родион не похож на человека, убивающего из ревности. Грабеж — это вообще бред. Конечно, никто не знает, что было и что пропало из квартиры Корнеевской, поскольку, как я понял, этим вопросом милиция просто не занималась, но представить Каширина, убивающего женщину ради денег, я пока не мог.
Пока не увидел в руках у Каширина ручку. Точно такую же ручку с головой слона на колпачке я видел у Корнеевской.
Один бивень у слона был отломан.
Я привел Каширина в свой кабинет. Попросил показать ручку. Он дал. У этой слон тоже был без бивня.
— Это чья ручка? — спросил я мрачно.
— Корнеевской.
— Откуда она у тебя?
— Подарила.
— После смерти.
— До.
— Ты был у нее в день убийства, — решил пойти я в наступление.
— Не был.
— Тебя видели.
— Ну был.
— И отпечатки твоих пальцев нашли, — я блефовал, но Каширин, похоже, и не собирался особо отпираться.
— Ну и что.
— И на ноже.
— Каком ноже?
— Которым зарезали Корнеевскую.
— Вот это ты врешь, — сказал он и улыбнулся.
Ага, подумал я, значит, нож он забрал с собой и выбросил.
— Тебя не было дома в тот день. Где ты был? — продолжил допрос я.
— Это мое личное дело.
— Убивать людей — личное дело? — удивился я.
— Все, Леша, хватит меня мучить, иди к Обнорскому, — прекратил разговор Каширин.
Делать было нечего — надо идти к Обнорскому.
— Андрей, в убийстве Корнеевской много неясного, — начал я мягко. — Например, поведение Каширина…
— Не трогай дело Корнеевской, — оборвал меня Обнорский. — Я же тебе уже говорил. Займись лучше своими прямыми обязанностями, в последнее время от тебя толку — ноль.
Я размышлял над бредовостью ситуации. Получалась только одна более-менее логичная схема: Обнорский руководит бандой налетчиков, в которую входят Каширин и Горностаева. Обнорский, как всегда, осуществляет общее стратегическое руководство. Каширин входит в доверие в жертвам и проникает в квартиры.
Потом профессиональный киллер Горностаева ставит точку в этом кровавом деле, они забирают все ценное в квартире убитой и делятся с Обнорским. А милицейское прикрытие банды осуществляет майор Лишенко.
Да, эта схема все объясняет, решил я, и поведение Обнорского, и странные действия милиции, и исчезнувшую куртку Горностаевой, и наглость Каширина…
Размышления о том, куда мне идти с этой историей — в Генпрокуратуру или Бехтеревскую больницу, — прервал Соболин.
— Представляешь, что я узнал, — сказал он, — дело то по Корнеевской возбудили не как убийство, а как покушение на убийство.
Голова прояснилась. Если покушение на убийство — значит, Корнеевская жива. К квалификации преступлений в прокуратуре относятся серьезно, тут никакой майор Лишенко не поможет. Если она жива — значит, ранена.
Я быстро нашел практикантку без бюстгальтера Тоню и поручил выяснить, поступала ли в больницы в день предполагаемого убийства женщина с резаной раной. Сам направился в «скорую помощь».
К вечеру стало ясно, что ни Корнеевская, ни женщина, похожая на нее, ни в тот, ни в последующий день не была госпитализирована. В журнале «скорой» вызов на Московский значился, но сведений о состоянии больного и его дальнейшей судьбе почему-то не было.
Оставалось найти кого-нибудь из той бригады «скорой», что выезжала на Московский. Быстрее всех нашелся водитель.
— Да, — сказал он, — был такой смешной выезд. Приехали. Уложили нам носилки с трупом. Потом труп встал и ушел своими ногами.
Я клял себя на чем свет стоит: все это я мог выяснить на следующий день после убийства. Впрочем, теперь понятно, что никакого убийства не было — сплошная мистификация.
Я угробил три дня и не скажу сколько личных денег, но нашел ее.
Я поднялся на третий этаж «корабля» на Юго-Западе, позвонил, она открыла.
— Здравствуйте, Леша, — сказал она.
— Здравствуйте, Инга.
Тут я ее ударил. Не сильно. Ладонью по левой щеке. Не знаю зачем. Я до этого женщин никогда не бил. Но тут не смог удержаться. Хотя она, наверное, и не виновата была ни в чем.
Но ударил — и сразу отпустило. Захотелось шутить.
— Не плачьте, Инга, — успокоил ее я. — Один мой приятель, гаишник, говорит, что в ГАИ он пошел не для того, чтобы денег заработать, а чтобы на него все внимание обращали. Палочка красивая, полосатая и светится в темноте, жилетик зелененький, светоотражающий, бляха начищенная… Больше всего, уверяет мой приятель, гаишники обижаются, когда их не замечают.
Представляете, стоит он такой красивый с палочкой, а водитель мимо него — шмыг. Ну гаишнику обидно, он как будто на танцы пришел — а приходится стоять в сторонке.
А обиженный невниманием гаишник — это страшная штука, скажу я вам, Инга. А по поводу синяка не волнуйтесь. Теперь на вас еще больше внимания обращать будут…
Мы — я, Каширин и Горностаева — собрались у Обнорского.
И Обнорский мне все объяснил. Доходчиво, но поздно.
Дело было примерно так: Каширин по моей просьбе занимался изучением связей Корнеевской. Легенду он для себя выбрал своеобразную: изображал бандитствующего молодого человека. И представьте, кто-то из окружения предпринимателя Белова на этот образ клюнул. Свели нашего бандита Каширина с этим самым Беловым, представили как профессионального киллера. Ну а Белов «заказал» Каширину Корнеевскую. Белов хотел, чтобы Родион убил Ингу холодным оружием — ножиком или топориком, чтобы не подумали, что «заказуха». Обещал заплатить после дела пятнадцать тысяч долларов.
Каширин, естественно, рванул к Обнорскому. Обнорский — в РУБОП. Там решили, что Каширин должен на «заказуху» соглашаться. Вот так убийство и инсценировали.
— А что, мне нельзя было сказать? — закричал я.
— Нельзя, — строго сказал Обнорский. — Заказчик-то был на свободе. Его только вчера при передаче денег Родиону взяли. Теперь Белова обвиняют в организации убийства, которого не было.
— А при чем тут майор Лишенко?
— Черт его знает. В РУБОПе думают, что он какие-то дела крутил с Беловым, но, скорее всего, им ничего не доказать.
— А зачем эта Корнеевская со всеми ними спала? — задал я совсем уже глупый вопрос.
— Потому что женщина, — умно ответил Обнорский.
— Ну а где твоя куртка? — напоследок спросил я у Горностаевой.
— Я отдала ее женщине на паперти Никольского.
Мне оставалось только рыдать: то ли от ненависти, то ли от умиления. Но я решил рассказать байку:
— Один мой приятель, монах, однажды познакомился с женщиной…
Но они меня не слушали. Все отправились в буфет есть чебуреки.
А не слушали зря. Байка была очень поучительная.