Дело о взбесившемся враче - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 8

Ты так говоришь, словно эта Мария тебе очень нравится. А она, между прочим, как писали (врала я), — лесбиянка.

— Ну, тогда она мне точно нравится, — вдруг развеселился Борис. — У нас с ней, оказывается, много общего: я ведь тоже безумно люблю хорошеньких женщин.

И он накрыл меня подобно урагану…

Из дома мы вышли, когда начало смеркаться. Это были последние июльские белые ночи. Еще пара недель, и лето повернет к осени, вечера станут темными.

От леса в поселок ползли первые туманы. На траве лежала роса. Я ступила с тропинки на газон и как ошпаренная отскочила в сторону: мне показалось, что по ноге пробежало что-то мокрое и колючее.

Борис тут же наклонился и раздвинул розовый куст:

— Света, смотри, ежик!

Господи, да они тут все помешаны на колючей живности.

— Ах ты, мой проказник, Кеша!

Я его, Светочка, давно заприметил.

Живет у меня под хозблоком. Каждый вечер выходит на охоту, шляется где-то всю ночь, а потом возвращается. Мои парни ему блюдце с молоком даже завели.

— Это у него от молока вся шкура белая?

— Это не шкура, а иголки. Роса, наверное, посверкивает…

В этот момент за забором раздался гудок машины. Один из парней-охранников (истопник) выглянул за калитку и отозвал Бориса в сторону. После короткого разговора Борис подошел ко мне:

— Извини, милая, я не смогу тебя проводить, у меня встреча с партнерами. Ты ведь одна не заблудишься?

Он поцеловал меня и повел к калитке. В это время парни открывали ворота, в которые въезжали два джипа. Водитель первого понес по тропинке в сторону хозблоков какие-то пакеты.

Да, тяжела жизнь коммерсанта, решившего делать бизнес в России. Я уже давно смирилась с тем, что у богатых «первым делом — самолеты».

Идти к Василиске не хотелось. Но и гулять одной в потемневшем парке — тоже удовольствие не из приятных. Я потопталась в нерешительности на дорожке и, делать было нечего, пошла к Васькиной даче.

Впереди меня дорогу осветили две пары фар. Я едва успела отскочить в сторону — мимо пролетели, обдав грязью из лужи, два темных джипа. «Паразиты! Днем, что ли, не могут ездить? Одно дело — партнеры Бориса сидят сейчас, вопросы решают, другое — ночные хулиганы на дорогах… Жаль, номера не заметила — натравила бы на вас гаишников!»

Дома застала странную картину. На подоконнике с несколькими закладками лежал психотерапевтический справочник. А Васька на кухне поочередно открывала крышки с банок и совала туда нос: в муку, в соль, в песок, в крахмал…

— Муравьи, что ли, завелись? Ревизию делаешь?

Васька нервно отставила банки в сторону и, как мне показалось, прислушалась. Я тоже. Из спальни Нины Дмитриевны раздавалось тихое пение: «В белую ночь соловей нам насвистывал…»

Я никогда до этого не слышала, чтобы Нина Дмитриевна пела, и поэтому вопросительно взглянула на подругу. Она, не объясняя, вдруг набросилась на меня:

— Где тебя целый день носило? В десять вечера не загорают.

— По парку гуляла, там очень красиво.

— «В том саду, где мы с вами встретились…» — за стеной «сменила пластинку»

Нина Дмитриевна. Она пела тихо, спокойно, но от этого ее спокойного голоса у меня вдруг как-то нехорошо засосало под ложечкой. А Васька, как мне показалось, готова была вот-вот заплакать.

— Что все-таки с Ниной Дмитриевной?

— Да… Ежика нанюхалась… — Когда Василиске не хочется продолжать тему, она отшучивается совершенно подурацки.

Мы вышли на веранду, закурили.

Васька достала бутылку «Алазани».

— Выпьем?

Я кивнула.

— Да, Свет, — вдруг вспомнила Васька, — Соболин от твоей статьи в восторге: я не уходила, пока он не прочел. Сразу сдал в верстку. Говорит, что это будет «бомба». Завтра уже номер выйдет. Только он твою фамилию вычеркнул. Сказал, что с псевдонимом — спокойнее…

Мне показалось, что у меня даже началось легкое раздвоение личности: с одной стороны, хотелось снова ощущать на своем теле губы Бориса; с другой — послушать, как хвалят коллеги.

Интересно, что мне теперь скажет Обнорский? Как встретит?

— Пошли спать? — Васька встала с кресла.

Я взяла последнюю сигарету и вышла на крыльцо. Мимо меня, шурша травой, проковылял в лунной дорожке сверкающий ежик.

Ку— у-зя! Крыса белобрысая…

На этот раз новый охранник «Золотой пули» не обратил на меня никакого внимания. Но я из вредности все равно сунула ему под нос свое удостоверение:

— Как, вас еще не уволили за уклонение от задержания опасного преступника, пользующегося нашей ксивой?

Он аж нарды под столом просыпал.

В приемной Обнорский приобнимал Лукошкину. Завидя меня, он расцвел, как маков цвет:

— Вот это я понимаю! Молодец!

— Вы в том смысле, Андрей Викторович, что я хорошо выгляжу после отпуска? Что, загорела?

Обнорский неожиданно смутился:

— Я похвалить хотел. За статью. Уже с утра менты звонят не переставая.

— Вот если бы вы всем, Андрей Викторович, перед тем, как отправляете в отпуск, говорили на прощание такие нежные слова, как мне неделю назад, у вас в газете были бы сплошь талантливые статьи.

Лукошкина вопросительно посмотрела на Обнорского и вылетела из приемной.

— Ань, — смущенно побрел за ней Обнорский, — мы же еще договор с издателями «Золотой пули» не обсудили…

А я направилась в свой кабинет.

В кабинете раздался звонок от Гоши:

— Света — молодчина! Ты не представляешь, что происходит в городе.

— Мне уже Обнорский намекнул…

— Да даже Обнорский не знает всю глубину происходящего: кто ж ему расскажет… Сегодня с утра зампрокурора района по надзору за милицией тряс твоей газетой в прокуратуре и требовал принять меры!

— Ко мне?

— Почему к тебе? К ОМОНу района!

Вроде начальника снимать собираются.

Но главное — они теперь просто обязаны арестовать Лялю. Я с утра на Офицерский сбегал: там, представляешь, тишина. Ни одного наркомана нет… Свет, ты сегодня вечером — как? Может, посидим где?

Вечером мне хотелось к Борису, на Петровку, 38. Но и с Гошей до этого можно успеть мило пообщаться. Договорились на шестнадцать.

— У меня с источником «стрелка», — сказала я Соболину, подкрашивая губы и собирая сумочку.

А вот к шестнадцати часам Гоша уже не был таким радостным и счастливым, как с утра.

— Служебное расследование на работе проводят: пытаются выяснить, кто «слил» в редакцию информацию. На меня Рома-"рыжий" сегодня как-то очень внимательно посмотрел в коридоре.

А Колюня аж белый от страха. Ну да что я все о себе? Как у тебя-то?

— Да мне что? С утра поздравления принимаю.

— Ты вообще — смелая девчонка.

Хоть и очень красивая… — Гоша покраснел. Наверное, он такие слова никому еще не говорил. — Свет… А у тебя… Был кто-нибудь?

Я чуть со стула не сползла.

— Го-ша!…

— Извини… Я имел в виду — сейчас… есть?

Мне почти физически захотелось оказаться в Петровке у Бориса. При этом почему-то было жаль маленького Георгия Федоровича Астафьева. Я решила поменять тему:

— Что будешь делать?

— Да мне сейчас главное — выследить и взять Купца, — грустно сказал Гоша.

— Кто это?

— Крупный наркодилер. Я давно отслеживаю каналы поступления наркотиков в Питер. После того, как возьмут Лялю — а ее должны арестовать с минуты на минуту, — Купец должен забеспокоиться: ведь Ляля — один из его основных сбытчиков. Но мне трудно за ним уследить: у него два лежбища — в Питере и за городом.