Дело о заикающемся троцкисте - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 41

Когда мимо проходил Обнорский, мы рявкнули. Он обалдел. Сначала на его лице было написано одновременно крайнее изумление, смешанное с плохо скрываемым удовлетворением, а секунду спустя это выражение сменилось на хмурое. Видимо, он заподозрил, что его разыгрывают.

Только потом выяснилось, что не писал Обнорский такого приказа. Он был послан даже не с его компьютера, а с компьютера болеющего Модестова. С тех пор подобные нелепые сообщения с пугающим постоянством стали появляться на внутреннем сайте. Злоумышленник не ограничивался подделкой приказов Обнорского, он еще писал пасквили в стихотворной форме. Чаще всего героями злой сатиры становились Спозаранник, Повзло и Скрипка.

Спозаранник спозаранку сел крутить свою баранку,

Желтый свет увидел он и заехал под фургон.

Это творение появилось через день после того, как Глеб Егорович попал в аварию, попытавшись пересечь перекресток со взбесившимся светофором. Цвета на светофоре сменялись со скоростью света, но Спозаранника это не остановило, и он стал двигаться рывками: на зеленый мгновение — по газам, на красный — на тормоз. Как потом объяснил Спозаранник, если правила предписывают двигаться на зеленый, а стоять на красный, то он не видит оснований не делать так. Огромный фургон впереди был для него тоже не аргумент.

Такие же дурацкие стишки оказались посвященными и самому Обнорскому:

«Чтоб Агентство не пропало, классик вышел в Интернет, книжек написал немало, а приказов — как-то нет». Кстати, директору Агентства досталось больше всего.

И так не удалось установить вредителя, этим делом промышляющего. Каждый раз нелепые сообщения и глупые стихи посыпались с разных компьютеров, один раз даже с компьютера самого Обнорского.

Поимкой стихоплета с поличным было занято все Агентство, особую прыть проявляли компьютерщики.

Так или иначе, это происшествие сказалось на авторитетности всех сообщений, появляющихся на внутреннем сайте. Никто точно не мог определить, какое из них настоящее, а какое подложное. И единственным способом борьбы с этим было просто не выполнять их, что все и делали.

Поэтому я, прочитав приказ Обнорского, первым делом усомнилась в его подлинности. Выглядел он так: "Приказываю активизировать работу Агентства «Золотая пуля» в сфере поиска пропавших без вести.

Эти меры необходимы в связи с реорганизацией соответствующего отдела в ГУВД.

Для эффективности работы рекомендую создать группу быстрого реагирования из сотрудников, откомандированных из различных отделов. От архивно-аналитического — Соболину А. В., от репортерского — Горностаеву В. И., от расследовательского — Модестова М. С. Ввиду малочисленности группы быстрого реагирования разрешается привлекать для выполнения отдельных заданий Татьяну Петровну (специалист в сфере пищевых технологий) и Григория (специалист по охране и безопасности помещений). Обнорский".

— Ничего себе, — сказала я, растерянно глядя на Марину Борисовну. — Может, это подделка?

— К сожалению, нет. Я уже уточняла у Обнорского.

— Хорошо, а почему вы считаете, что нам придется расстаться? Тут же не написано, что надо перезжать в отдельный кабинет. Я здесь сидеть буду.

— В том то и дело, Анечка, что вы сидеть не будете…

Как я представила, что мне придется бегать целыми днями, подобно бешеной собаке или кому-нибудь из репортеров, мне стало плохо. Я без сил опустилась на стул. Но расслабиться мне так и не удалось — день был специально создан, чтоб погубить меня.

Дверь кабинета распахнул Григорий и предательским жестом показал на меня шумной группе товарищей:

— Вот наш ведущий специалист по поиску пропавших, Анна Владимировна. Ей все и расскажете! — Вахтер подбежал ко мне и шепотом сказал:

— Никого больше нету, ни Модестова, ни Горностаевой. Обнорский велел к тебе вести.

— Он сейчас на месте?

— Да…

Я выбежала из кабинета, заверив группу ищущих, что скоро предоставлю себя на их растерзание, и кинулась к Обнорскому.

— Андрей Викторович! За что? — взмолилась я, оказавшись у Шефа в кабинете.

Обнорский спокойно сидел, развалившись в кресле, и поигрывал кинжалом.

— О-о-о! И откуда такая прыть, совершенно вам не свойственная, Анна Владимировна?

— Пожалуйста, не надо. Я все равно не справлюсь. Я не умею. Там сейчас целая шайка посетителей, я не знаю, что с ними делать.

— Очень просто — снимать первичную информацию, — серьезно сказал Обнорский. — И вообще, что это за сопли: не справлюсь, не умею. Не умеешь — учись.

Сотрудники Агентства постоянно должны повышать свою квалификацию, иначе они не сотрудники, а так, шантрапа.

Когда Обнорский начинает хамить, это, как правило, свидетельствует о непоколебимости его позиции. Во мне кроме страхов пред грядущим заданием и дикой паники ничего не осталось, даже слов.

Я выразительно посмотрела на Обнорского и тихо вышла в надежде, что он понял мой взгляд.

…К счастью, вся шайка посетителей искала не разных людей, а всего лишь одного.

Группой они пришли так, для солидности.

Не знаю, правда, как солидности, но шуму они производили предостаточно. Они как цыгане столпились надо мной, одновременно галдели и размахивали руками:

Пропал, пропал, совсем пропал…

Он такой тонкий был, чувствительный…

Творческая натура…

Его похитили…

Только когда, растеряно озираясь, то на одного, то на другого, я задала вопрос:

«А сколько лет было ребенку?», все вдруг замолчали. От имени толпы решил выступить приятный молодой человек в синей джинсовой рубашке и с такими же синими яркими глазами. Он сказал:

— Правда, давайте по порядку. Кто-нибудь один… А то девушка уже совсем запуталась. Кто будет рассказывать? Лен, давай ты — ведь ты же все это начала.

— Да. — Женщина лет сорока пяти встрепенулась и всем своим видом выразила полнейшую готовность начать рассказ. — Я все начала, но мы все — друзья Саши, его фамилия Ягодкин. Мы с ним — друзья детства. Вместе росли, вместе учились, вместе женились. Он женился два раза и оба неудачно, где сейчас его жены — неизвестно даже. Ясно одно — они его даже не ищут. Он был особенный человек, очень творческий. Многие говорят, что он алкоголик. Да, он выпивал, но алкоголиком не был. Он мог привести любого человека к себе домой, ну, с которым познакомился у ларька, выпить с ним… Просто его интересовали люди. Такой он был странный: увлекался философией, графологией, историей. Вы понимаете, что это не просто алкоголик?

— Да, конечно, — понимающе закивала я, хотя не видела разницы между пьяницей-художником и рабоче-крестьянским «синяком».

— Пропал он после Нового года. Пропажу мы обнаружили где-то в конце февраля, просто не выходили после праздников на связь и не волновались. Но я знала, что он должен идти с моим сыном в театр двадцать

седьмого февраля. Но он не появился. Я стала ему звонить — трубку берут какие-то незнакомые люди. Обзвонила всех знакомых, — женщина показала рукой на группу поддержки. — Все тоже не знают, куда делся Саша.

— А что говорят в милиции? — осторожно поинтересовалась я.

— Ну вы же знаете, как они работают.

Сначала дежурный районного отделения милиции не хотел принимать заявление, потому что я, оказывается, не являюсь ему родственницей. Через несколько дней мне сказали, что обязаны принимать заявления ото всех, правильно? Ну вы же знаете?

— Да-да, — уверенно закивала я головой, хотя и понятия не имела о том, кто принимает заявления и от кого.

— Приняли, а через несколько дней я узнаю, что дело собираются закрывать. На каких основаниях, спрашивается?

— Да, на каких основаниях? — повторила я, взглянув при этом на парня в джинсовой куртке, он почему-то производил впечатление самого компетентного человека.

— Участковый сказал, что местонахождение Ягодкина установлено. То, что в его квартире живут посторонние люди, никого не насторожило.