Дело о заикающемся троцкисте - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 7

— Убийство сотрудника ФСБ не рядовое явление, — уклончиво ответил я. — Он в архиве работал?

— Да, в архиве.

— Скажи, Алексей Иваныч, а смерть Олега Гребешкова не могла быть связана со службой? Рассматривали вы эту версию?

— Разумеется. В нашем деле версию о связи убийства с профессиональной деятельностью рассматривают обязательно.

— И?

— У нас нет никаких оснований связать смерть Олега со служебными делами.

Тем более, как ты сам понимаешь, архив — это архив. Если бы он был опером или следаком… Тогда, разумеется, можно было бы предположить мотив мести. Хотя и это предположение почти из области фантастики. А архивист? Ну ты же сам понимаешь…

— А что он был за человек?

— Нормальный мужик. Историк по образованию. К нам пришел после универа. В девяностом году. Ты сам прикинь — девяностый год! Нас же тогда травили по-черному: палачи! Душители!

Бериевские недобитки… А человек пришел к нам. На оклад копеечный и перспективы туманные.

— А что же привело его к вам? Я бы понял, если бы он пришел на оперативную работу, за, так сказать, «романтикой чекистских будней»… Но в архив!

— Олег — историк. Очень увлеченный был человек… Рассчитывал в нашем архиве найти материалы по Троцкому.

— Нашел?

— Не — знаю. Но крайне маловероятно.

— А в вашем архиве, кстати, есть документы Троцкого — письма, дневники?

— Ты что — смеешься? Такие вещи в Москве.

— Точно?

— Точнее некуда, Андрей Викторович.

К нам не раз поступали запросы от музеев, из научных организаций… Дали бы с радостью, но ни одной бумажки с подписью Льва Давидовича у нас нет.

— Странно, — сказал я. — Может быть, уничтожены?

— Нет, Андрей, у нас ничего не уничтожается… На наших папках стоит гриф «Хранить вечно»… В Москве, в августе девяносто первого, жгли агентурные дела.

Но это другая песня. Это было, когда толпа на штурм главного здания КГБ СССР пошла.

— Да, я в курсе…

— Ну а теперь колись, инвестигейтор: хочешь заняться убийством Гребешкова?

— Да, — ответил я, — хочу… попробовать.

Острецов посмотрел с прищуром:

— Я, — сказал он, — тебя, Андрей Викторович, уважаю. И, разумеется, приветствую твое желание, но…

— Что «но»?

— Видишь ли, Андрей… Мы ведь провели собственное расследование. Нам, как ты понимаешь, небезразлично, когда убивают наших сотрудников. Поверь, что сделано все возможное. ГЛУХАРЬ!

…От Острецова я ушел в полном недоумении. Дело Гребешкова заинтриговало меня окончательно. Убийство сотрудника ФСБ — факт из ряда вон и, разумеется, «чекисты» рыли землю. А работать они умеют. Сколько бы комитет ни крыли, а профессионализм не отнимешь… и если чекисты не смогли поднять дело… то что же это значит?

— Глухарь это значит, — сказал Зудинцев.

— А может, и нет, — сказал Родион.

— Что ты имеешь в виду?

— Я так думаю: нашли они убийцу. Но решили: суд наш гуманный даст ему лет восемь-десять… А они сами приговор вынесли. И привели в исполнение.

— Э-э, брат Родя, — сказал Зудинцев, — куда тебя понесло… Это уже из романов господина Бушкова: тайные ликвидации и прочее… Бред!

— А я думаю, — ответил Родя, — что так все и было. И ежели мы хорошо изучим круг знакомых Гребешкова, то наверняка найдется человек, который после убийства этого архивиста «покончил жизнь самоубийством» или погиб в результате «несчастного случая». Или просто исчез. Нашли комитетчики мокрушника. Нашли — и грохнули!

— Глупости, — сказал Зудинцев.

А я не сказал ничего.

На следующий день я собрался поехать в университет. Убийство Олега Гребешкова меня зацепило. Если бы его забили пьяные гопники или если бы его квартира была ограблена — все было бы понятно… Но из его квартиры, как выяснил Зудинцев в Калининском РУВД, ничего не пропало. Ничего! Там, правда, и не было ничего ценного, но в домашней библиотеке убитого находилось несколько редких книг да еще видеокамера… Камеру-то грабитель мог бы прихватить. Но не сделал этого.

Из материалов дела следовало, что Олег Гребешков был человек неконфликтный, непьющий, врагов не имел. После развода с женой в девяносто первом году жил один… Те, кто знал Гребешкова, говорили: книжный червь. Питался одной архивной пылью.

Так кто же, черт побери, вогнал две порции дроби в тихого сотрудника ФСБ?…? Бывшая женушка? Любовница? Троцкист?? Муж любовницы?

Ерунда, все эти версии следственная служба ФСБ отработала. Если бы хоть что-то там было, они бы это раскрутили.

Но они перелопатили все ближнее и дальнее окружение Гребешкова и ничего не нашли. НИ-ЧЕ-ГО.

Впрочем, в ФСБ, скорее всего, не знают о существовании Троцкиста… Я понятия не имею, связан ли как-нибудь Троцкист с Гребешковым, но что-то мне тут не нравится. Пожалуй, я зря скрыл от Острецова историю со звонками Троцкиста.

Сегодня же позвоню и поставлю Алексея Ивановича в известность.

Я почти доехал до университета, когда запищал телефон.

— Алло, — сказал я в трубу и сразу услышал возбужденный голос Каширина:

— Шеф! Шеф, я был прав.

— Что такое, Родион?

— Я говорил, что среди знакомых Гребешкова обязательно найдется самоубийца?

— Ну говорил… Что дальше?

— Прошлым летом покончил с собой хороший знакомый Гребешкова.

— Это точно? — спросил я.

— Точнее некуда, Шеф. Вот тебе и ФСБ! Вот тебе и романы Бушкова.

— Это еще ничего не значит, Родя, — возразил я.

— Ага! Конечно. Комарницкий был преуспевающий бизнесмен, жил двумя этажами выше Гребешкова, а в июле прошлого года застрелился из охотничьего ружья…

Это ничего не значит, Шеф?

— … твою мать! — сказал я. — Ты где сейчас?

— Сейчас я собираюсь нанести визит вдове Комарницкого.

— Дождись меня, — сказал я. — Диктуй адрес, еду к тебе Я погнал машину на Гражданку. Я материл пробки, Родю, самоубийцу Комарницкого и ФСБ… Если они вычислили убийцу и вынесли ему приговор… Нет, нет, ерунда. Не может этого быть! Или может?

Я нашел дом на проспекте Науки, в котором жил Олег Гребешков и бизнес — мен-самоубийца Комарницкий. Возле подъезда сидел на скамейке Родя и ел мороженое.

— Ну что, — сказал Родя, — прав я был?

— Не знаю, товарищ Родя-… Может, они даже знакомы не были, — ответил я, опускаясь рядом с ним на скамейку.

— Хренушки! Еще и как знакомы — в шахматы каждую неделю играли.

— Откуда информация?

— Пошел по соседям. Может, думаю себе, зацеплю чего… И уже во второй квартире — бах! — мне одна бабуля и выкатывает: да что же это, говорит, за беда такая в нашем подъезде-то? В апреле Олега убили негодяи, в июне Савелий Григорьич помер, царствие ему небесное, а в июле Комарницкий застрелился.

Я сразу: что да как? Ну Савелий Григоръич нас не интересует — дедуле было восемьдесят семь годков и помер он естественной смертью. А вот Стае Комарницкий был преуспевающий бизнесмен тридцати двух лет. Жил двумя этажами выше Гребешкова, занимал аж две квартиры.

С Гребешковым был в хороших отношениях, по воскресеньям в шахматы они играли… А в июле прошлого года Комарницкий ни с того ни с сего вдруг забабахал себе в грудь из двух стволов. Нормальное кино, Шеф?

— Очень даже… Ты с вдовой договорился о встрече?

— Ждет.

Мы поднялись на седьмой этаж. Из-за стальной двери квартиры Комарницких раздался собачий лай. Родя поежился, сказал:

— Ох, не люблю я этих «друзей человека».

Дверь распахнулась, в просторном холле нас встретили хозяйка и две кавказские овчарки. Милые такие собачки, мне по пояс ростом. Родя незаметно переместился мне за спину.

Алла Комарницкая оказалась шикарной брюнеткой лет двадцати пяти. В ушках у нее поблескивали брюлики…

— А вы тот самый Серегин? — спросила она.

— Ага, — сказал Родя, — он тот самый.