Запретное целительство. Сеньорита Смерть (СИ) - Сотер Таис. Страница 31

И ласковые руки, касавшиеся его спины, в этот раз были холодными.

– Вы точно восстановили свои силы? – встревоженно спросил Корбин. – В обморок падать не собираетесь?

– Не беспокойтесь. Я использую минимум магии сегодня, и в этот раз не тороплюсь.

– Хм, тогда если вы не против, может, прогуляемся вечером в город?

– Разве на вас не покушались недавно?

– Ну... Мы возьмем охрану. Прихватим Эскобаро, Вико... Нет, Вико не надо. Сонди! Менталисты полезнее, чем порой кажутся.

– Стоит ли беспокоить сеньоров ради вашей прихоти?

Вашей прихоти. Обидно так-то. Будто от утренней прогулки получил удовольствие он один. Рихтер попробовал еще один заход.

– А вы слышали о синематогрофе? Совершенно чудесная вещь! Картинки оживают без всякой магии. Во дворце Фоскарини есть синематографический салон, и если мы попросим, оператор...

– Перестаньте, Корбин, пытаться делать вид, что я вам симпатична.

Рената Бьянки

Рихтер неожиданно резко вскочил, из-за чего я едва не упала с кушетки. Он вовремя удержал меня, схватив за плечо, и так и не отпустил. Ну что же за день-то такой. Все хватают, не спрашивая...

– Это абсолютная ложь! – горячо сказал маг. – Вы мне очень нравитесь. Даже слишком. Разве по мне не видно?

Интересно, что мне должно быть видно по полуголому мужчине, который упорно не даёт мне от него отодвинуться? Нет, даже не хочу рассматривать этот вопрос. И Рихтера рассматривать не хочу. Но единственное, куда я могу устремить взгляд, это на его грудь или потолок. И то и другое было бы странно. Поэтому я смотрела в зеленые глаза вытянутыми зрачками, и пыталась понять, как он умудряется выглядеть таким искренним и открытым, в то время как в своих мыслях уже отвел мне роль подозреваемой? Или, что ничуть не лучше, игрушки, с которой интересно повозиться, изучая, как она устроена. И в лучшем случае меня отбросят в сторону. В худшем — сломают.

– Бросьте, Корбин, – я не стала скрывать своего гнева. Стряхнула его руку, и к счастью, он не стал упорствовать и отпустил меня. – Думаете, я не понимаю, зачем вы расспрашивали в больнице Вико обо мне? Или к чему все эти вопросы о целительской магии? Если бы вы хотели моей помощи, то открыто бы её просили. Вместо этого вы ходите вокруг да около, пытаетесь обаять... Думаете, я в вас влюблюсь и покаюсь во всех грехах?

Рихтер вздохнул.

– Это не совсем так. Будем честными. Мне кажется, вы, и не только вы, но и Нери тоже, о многом умолчали, когда вас расспрашивали о моем покушении. И я мог бы вас запугать, Рената, или заставить рассказать всю правду. Возможностей у меня много, как и у Фоскарини. Но мне не хотелось бы вас обижать или причинять вреда. Я надеялся, что вы... со временем доверитесь мне, когда поймете, что у меня нет злого умысла.

Он не сказал ничего, о чём я не подозревала, но в груди всё равно всё сжалось, от обиды, смешанной с разочарованием. Как глупо. Неужели я действительно всё это время тайно желала, чтобы повелитель стихий был мной очарован? Хорошо, что всё не зашло слишком далеко.

– Я тоже буду искренней. Я не имею ни малейшего представления, кто на вас напал, и уж тем более у меня нет резона покрывать преступников. Да, я кое о чем умолчала, но это едва ли вам могло помочь. А вот подставить меня под удар, вполне. Вы хоть понимаете, что значит быть слабым магом без связей и поддержки?! Как страшно знать, что в любой момент те люди, что улыбаются тебе и заискивают, могут назвать ведьмой или кинуть в спину камень? Дело не только во мне или Нери. Все мы, лермийские маги и чародеи, привыкли держать рот на замке. Потому что в любой момент сказанное может обернуться против тебя.

– Почему? Из-за этого дурацкого страха перед малефиками? Я прочитал все книги, что нашёл в библиотеке, об этом «воплощении зла», и убедился, что это всё чушь и суеверия. Магия не бывает плохой. Она может быть опасной, да. Но не плохой и не противоестественной. Всё зависит от людей, что её используют.

Я промолчала. Мы говорили о разном, и были на разных сторонах реки. Да, наверное, его тоже боялись, и он, со своими странными глазами и могущественным даром, отличался от людей вокруг. Но Рихтер не считал свою силу проклятием, и мог не скрывать её. Он просто был собой.

А я... Неважно, был ли мой дар плохим, или была ли я плохой. Никто не будет слушать мои оправдания. Или что я никому не вредила и не убивала. Хватило бы и того, что я могу это сделать.

Рихтер едва ли знал, какие мысли проносятся в моей голове. Но на лице его появилась тревога и сомнение. Во мне ли, или в своих словах.

– Рената? Тебе кто-то или что-то угрожает? Скажи. Я попробую... помочь.

Он как-то совсем легко и почти незаметно избавился от почтительного «выканья», стремительно сокращая между нами дистанцию.

– Почему?

– Я говорил. Ты мне нравишься.

«Ты мне нравишься». Что за этим стоит? «Я тебя хочу» или «я тебя понимаю»... Поддержка или попытка завоевать доверие, ничего не отдавая взамен? В любом случае, звучало совсем не убедительно. И все же если я сейчас уйду от ответа, то дам повод Рихтеру еще глубже влезть в мои дела.

Пусть уж лучше получит, что хочет. И потеряет ко мне интерес.

Я глубоко вздохнула. В моем кабинете, в больнице Святого Антония, всегда пахло цветами, немного пылью, и лечебными микстурами. Здесь воздух был почти стерилен. И мне самой будто не за что было уцепиться. Я отвернулась от мага, бесцельно разглядывая старую, но добротную мебель, солидные корешки книг, слабо шевелящиеся шелковые занавеси на окнах.

– Это не то, чему учат в медицинских школах. Но те, кто рос в магических семьях, так или иначе сталкивался со слухами о запретном целительстве... и о тех, кто его практиковал. Освоить его может не каждый, и нужно пройти специальное обучение. И не каждый рискнет его использовать, вед запретное искусство несет огромную угрозу как для самого целителя, так и на тех, на кого направлено. Один человек, которого я знала, использовал свои знания во вред другим. Таких и называли малефиками. Только вот у всего есть причина. И последствия.

– Какие были последствия для него?

– Она сошла с ума. – Я допустила оговорку, и едва ли это скрылось от повелителя стихий, но он не стал ловить меня на слове или спрашивать больше. – Теряла разум, страдала от галлюцинаций, стала опасной для других. Но иногда у нее прояснялся разум, и она рассказывала о тех старых днях. И целителях, умеющих делать... всякое. В том числе и о тех, кто умел прикосновением выпивать источник. Или, как в твоем случае, лишать контроля.

– Ты говорила, что этому может научиться не каждый.

– Да. Нужно быть членом одной из... старых семей. Притом у каждой из семей были свои уникальные умения.. И упоминаний о них ты в своих книгах не найдешь. Всё сожгли еще тогда, во время последней охоты за малефиками. Да и самое важное не доверяли бумаге. Только передавали из поколения в поколение. Но все семьи, что практиковали подобное, давно уничтожены. Даже если потомки живы, знание безвозвратно пропало. По крайней мере, так считали всё это время.

– И почему Нери промолчал?

Опять в его интонациях недосказанный вопрос. Почему промолчала я. И чего я боюсь.

– Потому что если этих малефиков, или тех, кого ими считают, начнут искать, пострадают невинные. На всех целителей падет подозрение.

– Нельзя умолчать проблему. Чертик уже вырвался из табакерки. Есть ли способы распознать магов, практикующих это ваше запретное искусство?

– Не знаю. Говорю же, я лишь однажды встречала посвященного. И она давно умерла. Возможно, если целитель часто использует свой дар определенным образом, это скажется на нем самом. Его здоровье – физическом или ментальном, или характере. Ведь зло развращает, искажает саму суть человека, хочет он того или нет.

– Значит ты сама во все это веришь?

Я пожала плечами. Изменило ли меня возвращение Лучиано к жизни? Мне казалось, что нет. Едва ли я когда-нибудь смогу пожертвовать одной жизнью ради другой, или же убить невиновного. И все же я пусть и по мелочи, использовала умения, что успела передать мне бабушка, как например сегодня утром.