Ловушка миллиардера (СИ) - Магницкая Доминика. Страница 17

Ох, надеюсь, это не то, о чем я думаю.

— Расскажите, как вы познакомились, — Антон Михайлович пододвигает мне стул и лишь потом садится рядом.

С другой стороны Раевский плюхается, и я тут же чувствую прикосновение к своему бедру. Жесткая ладонь перехватывает кисть руки и несильно надавливает, чтобы привести меня в чувства.

Я-то в порядке. Это тебе, дружок, стоит успокоиться.

Резко вливаюсь в диалог.

— Ой, знаете, это такая забавная история. Прикиньте, я всего лишь в уборную забежала, а он на обратном пути меня перехватил. Сказал, что с первого взгляда влюбился, — от стыда заливаются щеки, но это даже хорошо. Сойдет за смущение. — Я сначала не поверила. Думала, лапшу мне на уши вешает, но кто же знал, что Тимурчик так богат. Я не смогла устоять.

По ходу взбалмошной речи замечаю, как краски покидают лицо шатена, а губы сжимаются от недовольства. О да, панибратство еще можно простить, но легкомысленность, с которой я напрямую заявляю о том, что мне нужны только деньги — точно нет.

Тимур прокашливается и трет переносицу, видимо, раздумывая над тем, как объяснить, что его невеста — полная идиотка.

Вряд ли наши истории совпадают, но я хотя бы не вру.

Ну, частично.

— Это, — дядя делает паузу, — очень неожиданно. Такие подробности племянник решил опустить.

— Ну, вы знаете, какой он у нас скромняга.

Я замолкаю, потому что между нами вклинивается официант и подливает шампанское в бокалы. Раевский пользуется этой возможностью и резко оттягивает прядь волос, вынуждая встретиться с ним взглядами.

На секунду мне кажется, что на дне зрачков мелькает что-то похоже на отчаяние, но хриплый шепот, в котором звенит сталь, тут же топит надежды.

— Ты забываешься, — обжигает дыханием, опуская ладонь на спину, — забыла о контракте?

Слабый ход.

Выгнув поясницу, неосознанно пытаюсь избежать его прикосновений, потому что от горячих рук бежит настоящий ток. И сейчас он направлен на уничтожение.

— Не угрожай мне, — тихо выпаливаю.

— Еще даже не начинал.

Раевский смотрит мне за спину и понимает, что у него еще есть минутка на то, чтобы меня образумить. Серые глаза жалом впиваются в тело и беспощадно режут на части.

— Я был добрым, но всё может измениться, если ты не прекратишь вести себя, как дешевка.

— Так я и есть дешевка, — вздергиваю подбородок, с трудом выдерживая его мрачный взгляд. — Ты не знал?

— Нравится выставлять себя посмешищем?

Отпускает волосы и ладонью касается основания шеи. Я вздрагиваю, почувствовав, как озноб ползет по коже. Резко зажмуриваюсь — лучше бы сжимал, кромсал и душил, а не нежно поглаживал, пальцами вырисовывая круги на обнаженной шее.

— Я всего лишь говорю правду, — выдыхаю, — ты не можешь заставить будущего юриста давать ложные показания.

— Зато я могу лишить тебя универа, дорогуша, и тогда о карьере ты будешь только по ночам мечтать, — холодная улыбка с трудом касается губ.

Он же не может, верно?

Пальцы мерзнут, но эта дрожь терпима. Я встряхиваюсь и, пользуясь тем, что под столиком никто ничего не видит, бью его каблуком по ноге.

Ни одна мышца на лице не дергается, только злоба в глазах продолжает тлеть.

Для храбрости берусь за бокал и делаю небольшой глоток. Сердце как бешеное колотится.

— Мирослава, — вдруг говорит Антон Михайлович, — так вы правда готовы выйти замуж за Тимура?

Поперхнувшись, едва не выплевываю шампанское на стол и беру салфетку, чтобы скрыть гримасу ужаса. Так и хочется спросить: «Какая свадьба, дядя?».

Кажется, даже Тимур удивлен этому вопросу, чего уж говорить обо мне.

Сипло выдавливаю.

— Конечно, это же билет в безбедную жизнь.

Всеми силами намекаю, мол, посмотри, меня только бабло и интересует!

Но мужчина почему-то сухо кивает, видимо, каким-то своим мыслям и поднимается из-за стола, обращаясь к Раевскому.

— Мне к организатору нужно, ты не проводишь? — попытка сгладить резкость. — Мирослава, наслаждайтесь ужином.

Тимур без вопросов следует за ним, напоследок бросив на стол в клочья разорванную салфетку.

Я вижу, как они скрываются в соседнем коридоре, и тоже крадусь следом. Ватные ноги с трудом переставляются, в голове шум гудит, а сердце трясется, как птичка в клетке.

Я решаю подслушать их разговор, даже не представляя, к каким последствиям это приведет.

Вознамерившись немедленно узнать хоть что-то полезное, я петляю между проходами, слыша лишь оглушительное биение собственного сердца. Вдруг поймают? Как оправдаюсь?

А к черту это. Семейка Раевских реально начинает напрягать, так что сами виноваты. Не оставили мне выбора!

Последними словами ругаю пышный подол, ведомая чистым инстинктом. Еще толком не понимаю, что происходит, но чуйка меня не обманывает — вовсе не к организатору они шли. Мужчины останавливаются неподалеку от балкона, что-то обсуждают и идут дальше.

Я — следом. Оказывается, здание еще больше, чем я себе представляла. Из-за эмоций не успела сразу рассмотреть. Боюсь подойти слишком близко, двигаюсь лишь на звук, краем глаза подмечая, как тень, отбрасываемая широкой фигурой Тимура, вдруг замирает рядом с винтовой лестницей. Очень близко ко второму балкону. Сквозняк беспощадно забирается под одежду и холодит кожу, заставляя трястись не только от страха, но и от озноба.

Удачно подворачивается глубокая ниша с окном, скрытая модными шторами синего цвета. В ней я и прячусь. Стоять посреди пустого коридора и ждать, что меня не заметят — полная глупость.

Выравниваю дыхание и, придерживаясь за стену, чтобы не рухнуть от усталости, прислушиваюсь к голосам.

— Я согласен, — сложно разобрать, кто говорит, но, судя по скучающей манере, это Антон Михайлович. Совершенно ни одной эмоции в голосе.

— Серьезно? — уже громче. Тимуру, как и мне, сложно держать себя в руках.

Вот только у нас разные позиции. Я — загнанный заяц, а он — волк, ощерившийся в оскале.

— Она подходит. Во всяком случае, лучше Катерины и других твоих расфуфыренных баб.

— Но Мира…

— Ты считаешь меня таким глупцом? — холодная усмешка подобна айсбергу, замораживающему всё вокруг. — Видно же, что она еще зеленая. И врёт неубедительно. Идеальный вариант, которым легко манипулировать.

Боль в груди становится сильнее. Я с трудом удерживаю равновесие и уже понимаю, к чему всё идет, но почему-то продолжаю слушать. Наверное, мне просто необходимо услышать эти жестокие слова, слетающие с его губ.

— Не говори о ней в таком тоне, — неожиданно резко цедит Раевский. — Даже тебе я такое не спущу.

Защитить пытается? Смешно же, ведь мой враг — не его дядя, а он сам, и все же…что-то теплое разливается глубоко в груди. Мне приятно, что, несмотря на внешнюю грубость и жесткость, я что-то да значу.

— Успокойся и поспеши ее обрадовать, — высокопарно заявляет шатен, — женись в ближайшее время. Больше нельзя тянуть.

— Не хочу торопиться. Из-за меня в ее жизни и так полный бедлам.

— Кто вообще говорил о ней? — презрительно выплевывает. — Не пускай всё под откос из-за какой-то девчонки.

— Дядя, — предупреждающе рычит Раевский.

— Ты хоть соображаешь, что из-за своей бесхребетности можешь на улице оказаться?

— Не драматизируй, — рокочет следом, — кроме наследства у меня и свои активы есть. Могу до конца жизни фигней страдать и о бабках не думать.

— Но просрешь бизнес, — недовольное цоканье, — племянник, я искренне не понимаю, зачем ты притащил эту девку, если собрался не доводить дело до конца.

Меня передергивает. С каждым словом я всё сильнее сжимаюсь, как от удара плеткой. Вытираю лицо, чувствуя влагу на щеках.

Слезы?

— Я женюсь на ней. Будь уверен. Только на ней и ни на ком другом, но не сейчас. Не ради наследства.

— Тогда ты идиот. Думаешь, я вечно буду твою задницу прикрывать? Что будет, если люди узнают о том, что у тебя никаких прав на компанию нет?

— И все же я настаиваю. Дай мне месяц.