Насилие истиной - Веснина Тиана. Страница 42

Летний ветерок покачивал ветвями душистых каштанов. Квартал, где жил некогда знаменитый актер Николай Лютаев, находился вдалеке от шумной дороги. Во дворе стояла послеобеденная тишина. Кирилл поднялся на четвертый этаж, звонок не работал, пришлось стучать.

«Эх, нужно было пораньше приехать, — досадовал сыщик. — Лютаев скорее всего где-нибудь пьет с сотоварищами». Но дверь неожиданно открылась. Перед Мелентьевым предстал высокий, согбенный мужчина лет шестидесяти пяти. Седой, с помятым лицом, сохранившем, тем не менее, былое благородство очертаний.

— Вам чего? — спросил он сиплым голосом и закашлялся.

— Вас! — ответил Мелентьев и, не дожидаясь приглашения, вошел в коридор.

— Ну, проходите, раз зашли, — сделал Лютаев отрывистое движение рукой. — Только я получил вашу повестку. Сами же назначили на завтра.

— Я не из милиции.

— А откуда? — удивленно застыл он посреди относительно чистой комнаты с более чем убогой обстановкой.

Круглый стол, покрытый выгоревшей клеенкой. Четыре стула. Два продавленных до пола кресла. Диван с прожженным сиденьем. Большой буфет рыжего цвета.

— Я — частный детектив Кирилл Мелентьев.

— Да ну! — хлопнул себя руками по бедрам Лютаев и с загоревшимися, словно у мальчишки глазами, переспросил: — Не врешь?

Кирилл покачал головой.

— Дожили! — словно радуясь, продолжал тот. — Шерлоки Холмсы по домам ходят. Туманный Альбион, да и только. А я ведь тогда, — он махнул рукой назад, как бы показывая, насколько давно, — мечтал сыграть частного сыщика… — помолчал. — Много чего мечтал…

— Николай Степанович, — приступил Кирилл к делу, — вам известно об убийстве вашей супруги Жаклин Рахманиной?

— Известно! — понурив голову, проговорил он. — Садитесь, — Лютаев выдвинул стул.

— Благодарю.

— И что, думаете найти убийцу? — взглянул он исподлобья на Кирилла.

— Уверен, что найду!

— Ох, молодость! Самоуверенность! Ох, и хватите через нее! — он с любопытством оглядывал Мелентьева. — А вы, того, не разыгрываете меня? Может, вы артист? Уж больно на сыщика не похожи. Они же попроще должны быть, ну, я имею в виду, лица попроще, чтобы не запоминались. Да и ростом… уж больно вы высокий. Как следить-то за преступником будете? Вот для кино вы — идеальный детектив, чтобы все женщины влюблялись и раскрывали вам тайны! — он рассмеялся, сверкая остатками зубов. Потом лукаво подмигнул. — Меня не проведете, я артист! Я чувствую!

— Увы, Николай Степанович, должен вас огорчить: потеряли вы свое чутье…

Лютаев впился взглядом в Мелентьева.

— Черт! Теперь не разберешь! Кто сыщик, кто преступник, кто депутат! Все смешалось!

— Значит, завтра вас вызывают в милицию? — решил уточнить Мелентьев.

— Да вот она, повестка, — указал Лютаев на листок бумаги, лежавший на буфете. И вдруг подскочил на стуле. — А кто заказчик ваш будет? Кому это понадобилось убийцу Жаклин искать?

— Вам знакомо имя Светланы Ферри?

— Она? — несколько удивился Лютаев. — Ну тогда, что ж…

— Как и когда вы узнали об убийстве Жаклин Рахманиной? — внимательно глядя на бывшего сердцееда всей страны, спросил детектив.

Тот в одно мгновение собрался и сосредоточенно ответил:

— Сегодня утром в новостях объявили и повестку принесли. Правда, в повестке не указана причина вызова, но оно и понятно.

Кирилл оглядел комнату. «Странно, с чего бы это Лютаев до сих пор трезвый, ведь я пришел в начале третьего», — возник у него вопрос.

— Где вы были ночью седьмого июня?

Николай Степанович с широкой улыбкой добряка охотно ответил:

— Пил! В соседнем дворе. Свидетелей полно.

Кирилл с не меньшим добродушием улыбнулся ему в ответ:

— Ну, посудите сами, Николай Степанович, могу ли я поверить свидетельским показаниям не вполне трезвых людей?

Взгляд сыщика задержался на обложке «Советского экрана», приклеенной к стеклу буфета. На ней был запечатлен хитроумный Петруччо, которому удалось укротить строптивую.

— Сильный фильм! — кивнул в сторону фотографии Кирилл.

— Неужто видели? — с большим сомнением спросил Лютаев.

— Конечно! Ведь это классика!

— Во как! Классика! — с явным удовольствием повторил актер. — Что? Как Толстого перечитывают, так и нас смотреть будут?

— Почему будут? Уже смотрят! Золотой фонд киноискусства.

— Золотой фонд! — передразнивая с неожиданной неприязнью в голосе, прошамкал Лютаев. — А что ж так к своему фонду по-свински относитесь? Вон, смотрите, как живу! — обвел он свою убогую квартиру, а затем двумя пальцами оттянул от груди вылинявшую тельняшку. — Спасибо морякам, подарили, а то и ходить-то не в чем было!

— Николай Степанович! Вы же сами такую жизнь себе пожелали! К кому же претензии?

— Сам пожелал, много ты понимаешь, молодой еще! Интриги, сволочи приятели-предатели…

— И единственный друг — бутылка! — иронично закончил фразу Мелентьев.

Из глаз Лютаева искры посыпались. Он подскочил, с необыкновенной прытью выхватил из-под себя стул и, замахнувшись на Кирилла, прорычал:

— А ну, убирайся! Частный прихвостень! Чтоб духу твоего…

Кирилл приподнялся, легко вырвал стул из его скрюченных злобой пальцев и сказал:

— Давайте поговорим спокойно, если вы заинтересованы в том, чтобы убийца Рахманиной был найден.

Лютаев мешковато свалился на стул, едва устоявший под его тяжестью.

— А что же мне быть не заинтересованным? — произнес он и немигающим взглядом уставился на детектива. Было заметно, что он о чем-то размышляет.

Все еще не выходя из задумчивости, Николай Степанович поднялся, подошел к буфету и вынул новую бутылку водки. Поставил на стол и пододвинул два стакана. Спохватился, выбежал на кухню и вернулся с тарелкой, на которой лежали помидоры, огурцы и ветчина.

— Помянем Жаклинушку!

Кирилл с тоской посмотрел на бутылку сомнительного производства, но выпить пришлось.

Закусили.

— Ты, парень как, не из ментов будешь? — пронизывая Мелентьева взглядом Малюты Скуратова, спросил Лютаев.

— Я же вам говорил, что веду расследование по просьбе Светланы Ферри и не имею ни малейшего отношения к милиции.

— Да вижу, вижу, — добродушно посмеиваясь, откинулся на спинку стула Николай Степанович. — Меня не проведешь, — погрозил он пальцем Мелентьеву. — Давай-ка еще выпьем.

Даже ради следствия Кирилл не мог пойти на такую жертву, но и сердить Лютаева ему не хотелось. Он тоскливо оглянулся. В открытую на балкон дверь увидел приготовленные к сдаче бутылки и несколько литровых банок.

— Воды бы! Жарко! — обратился он к Лютаеву.

Тот вышел на кухню. Кирилл тем временем схватил пустую банку и поставил ее у ножки стола.

Лютаев принес графин теплой водопроводной воды. Мелентьев через силу сделал несколько глотков.

— Ну давай! — быстро наполнил опустевшие стаканы Николай Степанович и, запрокинув голову, медленно, с наслаждением выпил.

Кирилл громко закашлялся и вылил содержимое стакана в банку. Затем на манер Лютаева запрокинул голову и сделал вид, что пьет.

Лютаев громко хрустнул огурцом.

— Вот ты мне скажи, положим, я потерял из виду человека… ну, не знаю, куда он делся! — для наглядности Николай Степанович живо задвигался на стуле и завертел головой, изображая тщетные поиски. — Вот ты бы смог его найти? — глазки его сощурились, губы распылились в ехидной выжидательной улыбке.

— Если вы сообщите мне какие-нибудь сведения об этом человеке, например, когда и при каких обстоятельствах он исчез, в чем был одет…

— Что? Ни фамилию, ни имя? Только в чем одет… когда и при каких обстоятельствах? А если еще скажу, что машина у него была?

— Машина облегчит поиск.

Лютаев, словно бобер, принялся покусывать свой кулак. Кирилл чувствовал, что хочет он ему что-то сказать, да не решается.

Николай Степанович начал осторожно.

— Слушай, а много тебе Светка Ферри заплатить обещала?

Кирилл рассмеялся, придав голосу максимум добродушия.