Зороастр - Эберс Георг Мориц. Страница 123

— Да, я имею право так говорить, потому что оставил в Египте обширные, принадлежащие мне, пастбища и, быть может, потеряю и хорошего сына.

Затем он несколько раз вздохнул, посмотрел более мягким взором на Ури, побледневшего во время его грозной речи, и сказал:

— Ты также хороший и покорный сын, так как оставил свое выгодное мастерство и дом в Мемфисе, желая повиноваться воле отца; благословение Всевышнего снидет на тебя. Хотя ты и послушался приказания, но все же не должен посягать уничтожить то, что нам удалось сделать с помощью Всевышнего. Тебе же Гавриил, скажу я, что мой сын, хотя и находится теперь среди наших врагов, но он не замедлит явиться сюда также, как и Ури, первенец Гура. Если же Осия до сих пор не пришел еще, то, вероятно, на это есть уважительная причина, стыдиться которой он не может, точно также, как и я, его отец. Я знаю его и доверяю ему и все рано или поздно узнают, что его задержало.

Тут старик остановился, чтобы перевести дух и поправить спустившиеся ему на лоб седые волоса; все хранили молчание; несколько минут спустя, Нун снова заговорил, обращаясь к Ури:

— Меня рассердило то, что ты показал такое маловерие; разве Господь недостаточно силен, чтобы избавить нас от всех бедствий, если только мы будем этого достойны? Никто не должен думать о возвращении в Египет; вы слышали, что сказал Моисей: если кто осмелится предлагать вернуться обратно, тот будет считаться злейшим врагом своего народа.

Тогда Ури подошел к старику и, протягивая ему руку, сказал:

— Не нужно никаких переговоров с египтянами. Я благодарен тебе, Нун: ты открыл мне глаза. Вероятно, и для меня наступит час, когда ты или кто-либо другой, знающий более чем я о Боге нашем, научит меня всему.

Затем он удалился со стариком, положившим ему на плечо руку, Мирьям же с восторгом выслушала последнее желание Ури — научиться познавать Бога, и ее душа так была полна благоговения к Всевышнему, что пророчице хотелось поделиться с кем-нибудь своими чувствами: кроме того, она обладала даром слова и ее речи глубоко западали в души слушателей; но в данную минуту она должна была молчать, в силу обычая; ей это было больно, но пришлось покориться. Затем Мирьям снова вышла на луг, желая узнать, не приехал ли Осия, но его еще не было, и пророчица, грустная и встревоженная, пошла домой и уселась на кровле вместе со своими друзьями… Но тут, казалось, никто не вспомнил о ней во время ее отсутствия, даже бедная Мильха! И Мирьям чувствовала себя покинутой и одинокой…

Когда же приедет Осия, когда кончится ее жизнь между чужими людьми, под чужой кровлей?…

Моисей и Аарон, взяв с собою внука Гура, удалились, но не сообщили Мирьям, сердце которой так страдало за евреев, куда народ направит свой путь.

Почему родилась она женщиной с умом и душою мужчины?

Затем Мирьям стала раздумывать, кто из этих добрых, окружавших ее людей, был к ней особенно привязан и ей казалось, что все к ней совершенно равнодушны, хотя и обращаются с нею дружелюбно и приветливо. Действительно, дети Елеазара жались все к дедушке и бабушке и Мирьям никогда не умела привлечь к себе ребятишек. Елизева распоряжалась хозяйством, указывала слугам, что следует взять с собой в дорогу и что оставить, Мильха сидела с кошкой на коленях и смотрела вдаль; два старших мальчика вышли на улицу; никто не обращал внимания на Мирьям, никто не говорил с ней.

Во время ужина Мирьям принуждала себя быть веселою, чтобы не портить радостного настроения детей, смотревших на предстоящее путешествие, как на особенное удовольствие, и, когда все встали из-за стола, она опять вышла на улицу.

Закутавшись в покрывало, Мирьям прошла опять в стан, но и там все шло своим обыкновенным порядком; только кое-где раздавалось благочестивое пение, а то все большею частью, или бранились, или вздыхали о своей неизвестной судьбе. А в тех местах, где Мирьям слышала, как бранили ее братьев, она ускоряла шаги. Пророчица боялась, что завтра, при выступлении в дальнейший путь с восходом солнца, число недовольных возрастет до такого количества, что осилит приверженцев ее братьев.

Она знала хорошо, что народ должен пробраться вперед, но ее заботила встреча с войсками фараона:

— Если сам Господь не поможет еврейским пастухам и рабочим, то им не устоять против хорошо обученных воинов.

Во всех концах стана были расставлены часовые с приказанием, лишь только заслышат приближение неприятеля, то затрубит в рог и тогда все мужчины, способные носить оружие, должны собраться в назначенном месте.

А Мирьям между тем все прислушивалась, не раздастся ли конский топот и не явится ли египетский воин, которого она ждала с таким нетерпением. С этою целью она все ходила у северной стороны еврейского стана, близ дороги, ведущей в Танис. В этом месте, по приказанию Моисея, были разбиты палатки тех евреев, которые считались наиболее искусными в военном деле. Здесь Мирьям думала найти полную уверенность людей в своей силе и храбрости, но лишь только она стала прислушиваться к разговорам сидевших около сторожевого огня воинов, как узнала, что известие о намерении фараона, сообщенное Ури проникло и туда. Большая часть этих людей были мужьями и отцами; все они оставили имущество в Египте: кто дом, кто землю, кто мастерство, а кто и просто службу; многие из них не прочь были бы снова вернуться в Египет. Мирьям, слушая это, готова была идти к ним, утешить их, уверить их в благости Божией и заставить беспрекословно повиноваться приказаниям Моисея, но и здесь, в стане, как и там, под сикоморой, она обязана была молчать.

Но вот мало-помалу огни стали гаснуть, разговоры прекратились, всем хотелось отдохнуть пред предстоящим путешествием.

И Мирьям в последний раз вернулась к дороге, ведущей в Танис; но там по-прежнему все было тихо, лишь только раздавался шум шагов расставленных часовых. Она взглянула на него и увидела по звездам, что полночь уже миновала; тогда в ее голове невольно зародились самые тревожные мысли. Осия столько времени жил между египтянами и, может быть, считает недостойным звания воина явиться на зов женщины. Ведь ей пришлось вытерпеть в тот день столько унижений, так почему же это горе не должно коснуться ее?

XIV

Сильно встревоженная и измученная этими мыслями, Мирьям решилась, наконец, отправиться домой, но прежде чем переступить порог, она снова стала прислушиваться.

Осия должен ехать оттуда.

Но не слышно было ничего, кроме шагов часовых да команды Гура, обходившего лагерь с вооруженным отрядом.

Ночь была теплая и звездная; так приятно посидеть еще под сикоморою и позабыться хотя на время в сладких мечтах. Скамейка под деревом стояла пустая. Мирьям направилась в последний раз к любимому месту, с которым ей завтра утром придется расстаться навсегда.

Но не успела еще она дойти до дерева, как вдруг остановилась и прижала руку к сердцу. Послышался топот копыт и, она не ошибалась, топот слышался с севера.

— Неужели это фараон со своими колесницами? Не следует ли позвать на помощь, разбудить мужчин? Или, быть может, приближается тот, кого она так нетерпеливо ждала? Да, да, да! Это топот копыт одного коня и едет один всадник: затем в палатках послышался говор, залаяли собаки, раздались голоса, оклики, а всадник приближался все более и более.

— То был Осия, она знала это наверно! То, что он один ехал верхом ночью и сумел освободиться от цепей, приковавших его к фараону и к его товарищам по оружию, было знаком его послушания! Любовь укрепила его волю и ускорила бег его коня. За все это он заслуживал награды, она не заставит его долго ждать, он успокоится в ее объятиях. Она знала, что Осия послушался ее зова и приехал к ней.

Вероятно, Осия хотел видеть ее, Мирьям, прежде отца, поселившегося в обширном доме своего внука Ефрема.

Но ведь в лагерь скоро не проедешь, задержки на каждом шагу. О, сколько мучительных минут прошло до тех пор, пока ей удалось увидеть всадника, который быстро соскочил с коня, а его проводник бросил поводья третьему, приехавшему вместе со всадником.