Зороастр - Эберс Георг Мориц. Страница 149

В то самое время, когда Гур и Иисус Навин заключили братский союз и потом ужимали у дверей палатки, трое пришедших попросили позволения поговорить с Нуном, их господином; одна из них была старая, отпущенная на свободу, невольница, оставшаяся в Танисе, остальные двое — ее внучка Хогла и Ассер ее жених, с которым девушка рассталась, чтобы ухаживать за дедом и бабушкой. Старый Элиав умер, а бабушка с внучкой с большим трудом догнали народ; старуха ехала на осле ее покойного мужа.

Нун с радостью встретил верных слуг и дал Хоглу в жены Ассеру.

Итак, этот кровавый день принес с собою благословение многим, но все же он кончился не совсем благополучно.

Пока в лагере горели огни, было шумно и весело; но надо заметить, что во все время странствования ни один вечер не обходился без ссоры, драки, а иногда даже и убийства. В подобных случаях всегда было трудно найти виноватого: всякий старался оправдаться и взвалить все на другого.

Точно также и в этот торжественный вечер Гур и его гости услышали шум, на который они сначала не обратили внимания; но когда вблизи их послышался страшный рев и затем яркий свет, то они, страшась за безопасность лагеря, встали, желая положить конец этому шуму.

Пройдя несколько шагов, они увидели, что собралась кучка финикиян, желавшая отпраздновать победу и почтить своего бога Молоха, которому был разведен громадный костер и в нем предполагали сжечь, как жертвы, несколько амалекийцев, захваченных в плен; кроме того, и евреи сделали изображение египетского бога Сефа, утвердили его на шесте, плясали и пели вокруг него, вместо того, чтобы благодарить Бога отцов их.

Правда, Аарон после победы собрал народ для молитвы и песнопения, но эти люди никак не могли отстать от своих старых привычек.

Иисус Навин бросился к финикинянам, уже связавшим свои жертвы, чтобы положить их на костер, но дикие язычники стали сопротивляться его увещаниям, тогда он велел трубить в трубы и, с помощью прибежавших ратников, освободил несчастных амалекийцев. Нуну, Гуру и Аарону удалось уговорить увлекшихся евреев бросить идола и лучше обратиться с молитвою и благодарением к истинному Богу.

Когда в лагере все успокоилось, Иисус Навин отправился в палатку своего отца и лег в постель, но не мог заснуть; он раздумывал о том, как трудно держать в повиновении столько людей и как скоро они забывают истинного Бога, сделавшего для них столько великих милостей, и впадают в идолопоклонство; но, однако, усталость взяла свое и он задремал. На следующее утро, с рассветом дня, Иисус Навин вскочил со своей постели и приказал трубить в трубы; воины, как и накануне, собрались очень скоро и полководец отправился во главе их по узкой долине между скал; прохладное утро освежило воинов, они шли молча, быстро подвигаясь к цели; но вот, наконец, взошло и солнце и осветило гору, и теперь, как и тогда, овладело ратниками чувство невольного трепета и благоговения.

Однако, они осторожно пробирались вперед, думая, что не засел ли враг в каком-нибудь ущелье, но его не было ни видно, ни слышно; они только разрушили свои жилища, опустошили садики и повалили в долине несколько прекрасных пальм. Иисус Навин взобрался на утес посмотреть, не скрылся ли где враг, но кругом все было пусто и не было видно никого.

Здесь хотел Иисус Навин сделать привал, как вдруг на одной из скал увидел человека исполинского роста.

Это был Моисей.

Он так погрузился в свои размышления, что не заметил приближения Иисуса Навина, а последний, боясь помешать ему, отступил несколько шагов назад.

Терпеливо ждал он, пока Моисей поднял голову и дружески приветствовал его.

Затем, они вместе стали смотреть на долину и на оазис, расстилавшийся у их ног. Потом они заговорили о народе и о Боге отцов. Иисус Навин, между прочим, заметил Моисею, что его пугает разнузданность евреев, но маститый вождь отвечал:

— В наши руки Господь вложил могущество, которое может заставить их нам повиноваться. Горе непокорным!

Несколько времени оба сидели молча. Иисус Навин первый прервал молчание, спросив:

— В чем заключается это могущество?

— В законе! — ответил Моисей и указал посохом по направлению горы.

Затем, он простился с Иисусом Навином и ушел. А полководец продолжал смотреть вдаль, и вот вскоре он увидел какие-то тени, сновавшие то туда, то сюда; это были остатки амалекийцев, искавших себе нового места для жительства; несколько времени он наблюдал за ними и увидел к немалому своему удовольствию, что они удалялись от оазиса, а потому и сам отправился в долину.

— Закон! — повторил он несколько раз.

И действительно, этому малодушному разнузданному народу недоставало закона, который бы держал его в известных границах. Размышления Иисуса Навина были прерваны шумом голосов, скрипом телег, мычанием и блеянием стад; явился народ и стал разбивать палатки; неприятель далеко, а в мирное время полководец не нужен.

Тогда Иисус Навин лег под тенью дерева и стал думать о судьбе народа и даст ли закон ему счастье в мирное время или нет? И чем больше он раздумывал, тем ему становилось труднее дать ответ на этот вопрос. А между тем ему казалось, что нужно еще что-то другое, чтобы народ мог быть вполне счастлив. Он сам не помнил, как заснул, и, вот, ему приснилась Мирьям, а с нею маленькая хорошенькая девочка, похожая на Казану; за ней шел белый ягненок, подаренный ей его отцом.

Пророчица предлагала ему золотую доску, на которой пламенными буквами было написано: «Закон», а дитя протягивало ему пальмовую ветку, которую он так часто брал с собою при мирных переговорах.

Взгляд на золотую доску наполнил его душу благочестивым трепетом, но пальмовая ветка, казалось, так дружески кивала ему, что он взял ее в руки; но едва только он это сделал, как образ пророчицы исчез в воздухе, подобно туману, рассеянному утренним ветром. Он грустно смотрел на пустое место и, наконец, спросил у девочки, какое значение имеет ее подарок для него и для народа.

Тогда она кивнула ему головкой, указала вдаль и сказала три слова, звук которых глубоко запал ему в душу, только он никак не мог добраться до смысла этих слов. Когда уже он проснулся, то не мог даже припомнить и самые слова.

Впоследствии, как он ни старался припомнить эти три слова, но не мог. Он посвятил себя всецело на служение народу; его племянник Ефрем достиг высоких почестей и сделался старейшиною колена; старый Нун дожил до рождения своих правнуков.

Дальнейшая деятельность Иисуса Навина, когда он завоевывал новую родину своему народу, известна всем.

Там, в обетованной земле, много столетий спустя, родился в Вифлееме Иисус Христос, давший всему человечеству то, чего Иисус Навин искал для еврейского народа.

Три слова, сказанные устами ребенка и которые великий полководец не мог припомнить, были: «Любовь, милость, искупление».