Зороастр - Эберс Георг Мориц. Страница 95
— Мне не надо мечей, — сказал Зороастр своим спокойным, звучным голосом.
Тогда верховный жрец с громким криком побежал к жертвеннику и схватил головню из священного огня.
— Это Ариман, дух зла! Он явился сюда, чтоб сразиться с Ормуздом в его собственном храме! Но огонь Премудрого уничтожит его!
Однако под пристальным взглядом Зороастра жрец внезапно остановился, рука его как бы застыла в воздухе и толстая головня, дымясь, упала на землю и рассыпалась по ней тлеющими искрами.
— Не искушай премудрого Ормузда, дабы он не поразил тебя своим гневом, — торжественно произнес Зороастр. — Внемлите мне, служители храма, и исполните слова, нисходящие с небес. Снимите с жертвенника жаровню и высыпьте на пол золу, ибо огонь осквернен.
Жрецы повиновались, безмолвные и трепещущие, только верховный жрец не мог двинуться с места.
Когда жрецы погасили жаровню, разбросали уголья по полу и затоптали огонь, Зороастр приблизился к жертвеннику и обратился лицом к каменной ступке, помещавшейся на краю залы, на восточной стороне. Он положил длинные тонкие руки на плоскую поверхность жертвенника и затем медленно сдвинул их, и вот, между его пальцев, внезапно вспыхнуло мягкое пламя; все выше и выше поднималось оно и остановилось, наконец, посредине, высокое и прямое, как огненное копье, разливая тихое, белое сияние, от которого померк свет лампад и озарилось неземным, ослепительным блеском бледное лицо Зороастра.
Он отступил от жертвенника и окинул жрецов сверкающим взором.
— Если вы истинные служители Ахуры Мазды, воспойте вместе со мною хвалебную песнь, — сказал он, — Пусть слышат ее небеса, пусть вторят ей звезды в заоблачном мире.
Тогда, подняв очи и воздев руки к небу, он запел торжественный гимн, и голос его, спокойный и чистый, покрыл собой голоса всех других.
«Тот, кто истинно правит именем непорочности, пребывает в воле Ормузда».
«Премудрый Ормузд ниспошлет дары людям за дела, которые они совершат в мире во имя правды Господней».
«Тот, кто печется о бедных, отдает царство Ормузду».
«Истина есть лучшее из всех земных благ».
«Слава в вышних, вечная слава Тому, Кто совершенней всех в небесах и воистину праведней всех на земле».
И на то самое место, где только что царили бесчинство, безумие и исступление, снизошел мир, столь же священный и безмятежный, как тихое пламя, зажженное чудесною силой на черном камне жертвенника. Один за другим все жрецы приблизились к Зороастру и упали к его ногам; и первым подошел к нему верховный жрец.
— Ты пророк и служитель Ахуры, — говорили они все поочередно. — Я признаю тебя верховным жрецом и клянусь быть истинным служителем храма и не выходить из-под твоей власти.
И под самый конец, Дарий, безмолвно стоявший поодаль, подошел к нему и хотел преклонить перед ним колени. Но Зороастр взял его за руки, и они обнялись.
— Прости мне то зло, которое я сделал тебе, Зороастр, — сказал ему Дарий. — Ты святой человек, и я воздам тебе такие почести, каких никто еще тебе не воздавал.
— Ты не сделал мне никакого зла, — отвечал Зороастр. — Ты послал за мной, и я явился, чтоб быть тебе верным другом и исполнить свою давнишнюю клятву, данную в шатре под Сузами.
Тогда жрецы сняли с Зороастра его ветхий плащ, заменили его белым одеянием и возложили ему на голову белоснежную митру, а царь вторично снял с своей шеи золотую цепь и собственноручно надел ее на Зороастра, и затем жрецы увели его во дворец.
XVI
Весть о возвращении Зороастра и о том, что царь возвел его в сан верховного жреца, вызвала у Негушты недоверие и недоумение. Она помнила его молодым, божественно прекрасным, мужественным воином, утонченным царедворцем. Она никак не могла представить его себе в жреческом облачении, руководящим пением богослужебных гимнов.
На следующий день Негушта вышла, по обыкновению, в сад, чтоб насладиться вечернею прохладой, сопровождаемая многочисленною свитой служанок, опахальщиц и рабынь. Она шла ленивою походкой, как будто ей трудно было отделять стройные ножки от гладкой тропинки; по временам она останавливалась, чтоб сорвать цветок, и все прислужницы тоже останавливались позади нее, не смея даже шепотом переговариваться между собою, потому что молодая царица была далеко не в мягком расположении духа. Лицо ее было бледно, веки отяжелели. Она знала, что человек, которого она так любила в давно минувшие дни, находится теперь близко от нее, и, несмотря на его жестокую измену, нежные клятвы все еще звучали, как дивная музыка, в ее ушах; а порой, в ночных грезах, она чувствовала на сомкнутых губах своих его сладкое дыхание и просыпалась с порывом радости, которая была предвестником новой печали.
Медленно шла она по аллеям из розовых кустов, вспоминая другой сад на далеком севере, где тоже цвели мирты и розы, вспоминая террасу, над которой так волшебно светила луна.
На крутом повороте аллеи, где нависшие кустарники заслоняли догорающий свет дня, она вдруг очутилась лицом к лицу с тем человеком, о котором думала. Его высокий, тонкий стаи в белом одеянии казался призрачным в вечерней мгле, а белоснежная борода и волосы окружали чудным сиянием худое изможденное лицо. Он шел медленно, заложив руки за спину и вперив глаза в землю; в нескольких шагах два молодых жреца следовали за ним мирною поступью беседуя вполголоса, чтоб не нарушить громкою речью размышлений своего начальника.
Негушта вздрогнула и хотела пройти мимо, несмотря на то, что она узнала того, кого когда-то любила. Но Зороастр поднял глаза и взглянул на нее с таким загадочным выражением, что она невольно остановилась. Таинственный, кроткий свет, горевший в его взоре, устрашил ее; во всей его величественной осанке было что-то неведомое, говорившее об ином мире.
— Привет тебе, Негушта! — спокойно произнес верховный жрец.
Но при звуке его голоса очарование исчезло. Молодая еврейка гордо вскинула голову, и черные глаза ее гневно сверкнули.
— Не приветствуй меня, — ответила она ему, — ибо приветствие лжеца подобно жалу змеи, внезапно уязвляющей во мраке.
Зороастр не изменился в лице, только лучезарные глаза его напряженно смотрели на Негушту.
— Я не лгу и никогда не лгал тебе, — спокойно ответил он. — Пойди отсюда, спроси ту, которую ты ненавидишь, обманул я тебя или нет. Прощай.
Он отвел от нее взор и медленно пошел далее, скрестив руки на груди и устремив глаза на землю. Негушта все еще не двигалась, глубоко смущенная непонятным для нее смыслом его речей.
Разве не видела она собственными глазами, как он держал в объятиях Атоссу в то злополучное утро в Сузах? Разве не знала она, что перед отъездом в Экбатану он послал письмо Атоссе, а ей не написал ни слова? Неужели все то, что она видела и знала, могло оказаться неправдой? У нее мелькнула ужасная мысль, что вся ее жизнь, быть может, разбита и загублена вследствие роковой ошибки. Но нет, повторяла она себе, ошибки тут быть не могло. Она видела; надо же верить тому, что видишь. Она слышала страстные слова любви, с которыми Атосса обращалась к Зороастру, видела, как руки Зороастра обвивали склонившийся к нему стан белокурой царицы; надо же верить тому, что видишь, что слышишь и знаешь.
Но в голосе и словах его: «я не лгу и никогда не лгал тебе» — слышалась проникающая в душу правда. Да, он не произнес неправды, но совершил ее, а ложь на деле преступнее, чем ложь на словах. И все же голос его звучал так правдиво и в этом голосе чувствовалось что-то… что-то похожее на смутный отзвук сожаления. «Спроси ту, которую ты ненавидишь», — сказал он ей. Он говорил об Атоссе. Ее одну ненавидела Негушта из всех женщин, его одного из всех мужчин.
Ома не раз спрашивала себя, любит она царя или нет. Она восхищалась мужеством, честностью Дария, его неуклонным постоянством в преследовании своих целей. А, между тем, Зороастр тоже обладал всеми этими свойствами и еще множеством других, хотя они проявлялись иначе. Негушта, оглядываясь на прошлое, вспоминала, как он был всегда безмятежен, какою необычайною мудростью веяло от него. Он казался каким-то особым существом, непохожим на обыкновенных смертных, до того дня, когда он пал — пал так низко, так позорно в глазах Негушты, что она возненавидела даже воспоминание об этой притворной безмятежности, мудрости и чистоте.