Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Эшли Майк. Страница 123

– Судя по всему, чудил парень, – продолжал Лестрейд. – Мистер Доулинг и брат его говорят, что в последнее время он был сам не свой.

– Хью Абергавенни тоже здесь?

– Нет, сейчас его здесь нет, – ответил Доулинг. – Но он прибыл сюда через несколько минут после меня. Я стал так беспокоиться за Джона после его ухода с Эссекс-стрит, что, набравшись храбрости, поехал к нему. Я собирался поговорить с Джоном. Как-нибудь образумить его. Я увидел свет в его окне, постучал к нему, но мне не ответили. В конце концов я убедил живущего внизу портного дать мне второй ключ. Взбежав по лестнице, я ворвался к Джону и застал его в жутком состоянии. Было ясно, что ему очень плохо. Не теряя времени, я устроил так, что его отвезли в больницу, и вызвал полицию. Едва я покончил со всеми этими делами, как появился Хью. Он объяснил, что рыскал по притонам в поисках Джона, но, не найдя его, направился сюда. Как и я, он надеялся, что Джон все-таки внемлет голосу разума и одумается. Жаль, что оба мы опоздали. Я убедил Хью поехать в больницу, говоря, что его место – у одра брата, но оба мы боимся, что надежды спасти его нет.

Внезапно Холмс хлопнул себя по лбу:

– Лестрейд! Кто-нибудь прикасался к той склянке?

– Да нет, – отвечал детектив, – зачем бы это делать?

– Мистер Доулинг?

– Я не дотрагивался до нее, сэр. Этикетка ясно говорила о содержимом. Боюсь, что Джон знал, что делает.

– Не Джон, – резко бросил Холмс. – Хью.

– Не понимаю, мистер Холмс. Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, – ответил мой друг, – что партнера вашего отравил его брат. Давайте-ка, Лестрейд, побыстрее поднимемся в квартиру. Сейчас наша задача – доказать нашу правоту.

* * *

Лишь поздним вечером нам с моим другом представилась возможность, сидя на Бейкер-стрит за виски с содовой, не спеша и подробно обсудить происшедшее.

Джона Абергавенни к тому времени уже не было в живых, скончался он от сердечной и легочной недостаточности, не приходя в сознание.

Хью был взят под стражу по обвинению в братоубийстве.

– Дело впервые заинтересовало меня, – сказал Холмс, – когда я заметил, как изменилось поведение Джона в ходе предъявляемых ему обвинений. Он легко признал свои огрехи в работе, которые могли быть результатом его ежевечернего пьянства, но это шло вразрез с его характером, а кроме того, объясняться могло и другой причиной, – он мог допоздна засиживаться за романом, который писал после целого дня, проведенного в конторе. Работу эту он держал в тайне от Доулинга, как из боязни, что последний подобного занятия не одобрит, так и из естественной неуверенности в себе и своем таланте. К рассказам же Бевингтона и Стюарта, суть которых так яростно отрицал Джон, я отнесся с изрядной долей скептицизма. Но с другой стороны, зачем бы стали лгать эти два свидетеля? Противоречие не давало мне покоя. Поначалу, обрисовывая вам всю картину, я прибегнул к аналогии с произведением Стивенсона: дело, казалось бы, обнаруживало черты дешевого приключенческого романа, персонаж которого ведет двойную жизнь – оставаясь респектабельным джентльменом, может вдруг преобразиться в чудовище порока. Бессмертная тема литературы!

Он сделал глоток из стакана.

– Мне понадобилась лишь одна встреча с Бевингтоном, как и со Стюартом, чтобы убедиться, что они не лгут. Показания их не вызывают сомнений. Следовательно, либо Джон и вправду вел себя неподобающим образом, как и описывали Стюарт с Бевингтоном, либо его кто-то изображал. Мне сразу бросилось в глаза сходство Хью и Джона – они похожи и лицом, и фигурой. Правда, у Хью нет усов, волосы его другого цвета и он лысеет, но любой актер, достойный этого наименования, с легкостью уничтожит такие различия.

– Но Хью же не актер, он писатель! – возразил я.

– Он адвокат и выступал в суде, – раздраженно продолжал Холмс. – Мало кто может тягаться с адвокатами по части умения играть роль! Тут значение имеет и профессиональная выучка, и постоянная практика судебных прений. Помните, Ватсон, как я говорил вам когда-то, что нет коварнее преступника, чем сбившийся с пути истинного врач? Так вот, могу добавить, что то же самое относится и к сбившимся с пути юристам. – Он невесело хмыкнул. – Надеюсь, что не предубежденность заставила меня оценить его творения как поверхностное и низкосортное чтиво. Меня удивляло только одно – почему этот набивший руку ремесленник вдруг замолчал и так долго не осчастливливал нас очередной дребеденью. Его объяснение, что писание нового романа заставляет его пропадать в судебных архивах, меня не убедило.

Я поднял бровь:

– Но разве не могло это натолкнуть его на новые сюжеты?

– Так почему же не натолкнуло? Почему он молчал так долго? Полагаю, что его просто постигло несчастье исписаться – он страдал оттого, что потерял способность писать. Он произвел на меня впечатление человека, пережившего свою славу, жалкой тени себя прежнего. Потому его и тянуло в место, ставшее родиной его былых успехов. Печальное зрелище – человек, которого обгоняют соперники помоложе, не столь мучимые честолюбивым желанием видеть свое имя в печати! Вы заметили его обтрепанные манжеты?

– Да, я решил, что это его дань богемным привычкам, дань, которую платит тот, кто предпочел перо писателя судейскому парику.

– Несомненно, что он и надеялся производить такое впечатление, – небрежно оборонил Холмс. – Наш приход его явно испугал, что укрепило меня в моих подозрениях. Но в глупости его не упрекнешь. Как старательно он рисовал перед нами свой воображаемый портрет, строя из себя писателя, которому вот-вот предстоит новый успех, продолжение блистательной карьеры! Мог ли я вообразить, что он желает зла брату, тому, кто, по мнению Доулинга, только и мог, что завидовать ему! Я беспокоился за Джона, но не понял, когда жизни его стала угрожать прямая опасность. Как только Хью узнал, что в дело вмешался я, он решил, что настал час действовать.

– Хладнокровный убийца! – Я содрогнулся.

– Мир юристов и судейских тесен и замкнут. Преступник знал Бевингтона и Стюарта или слышал о них. И он с легкостью обманул их, использовав в качестве пешек в своей игре. Он добросовестно творил миф о том, что брат его катится по наклонной плоскости, что его не оставляют мысли о самоубийстве. Посетив Доулинга, он убедился, что клевета его достигла цели, что ей поверили. Однако в спешке он совершил роковую ошибку. Поговорив с нами, он поехал к брату, вернувшемуся домой, чтобы остыть и успокоиться после того, что произошло на Эссекс-стрит. Он притворился, что сочувствует брату, которого Доулинг так обидел, обратившись ко мне. Они выпили. Улучив подходящий момент, он влил в стакан брата смертельную дозу хлоргидрата. Но, торопясь исчезнуть до того, как яд начнет действовать, он позабыл о склянке со следами…

– Его пальцев! – воскликнул я.

– Как это, по счастью, и установил сейчас Лестрейд. Помните, что не далее как в прошлом декабре комиссия лорда Белпера рекомендовала для идентификации преступников вместо антропологических измерений шире использовать метод, предложенный Эдвардом Генри, – то есть определять их по отпечаткам пальцев? О деталях, если вам будет угодно, можете справиться в моей записной книжке. Это исключительно правильное решение, которое я совершенно одобряю. Генри весьма здравый специалист, к тому же не забывший отдать должное мне и моей монографии в том руководстве по практическому применению метода, которое он представил в полицию. Не успел Хью Абергавенни вернуться на Кингс-Бенч-уок, как его осенила мысль о необходимости стереть отпечатки. Он примчался в дом брата, но, слава богу, там уже находился Доулинг, и Хью не имел возможности исправить ошибку, не вызвав подозрений.

– Каким образом вам открылась истина?

– Я понял ее, знакомясь с рукописью. Первая глава новой книги написана превосходно, а оригинальность сюжета слишком очевидна, чтобы быть плодом фантазии человека, никогда не поднимавшегося выше пошлой стряпни. Я сразу понял, что Хью Абергавенни лжет, утверждая свое авторство. Должно быть, рукопись эту брат дал ему, чтоб узнать его мнение. Хью сказал Джону, что произведение его никуда не годится, а сам же тишком переписывал его от руки. – Холмс вздохнул. – Я никогда не устану сожалеть о том, что не сумел спасти Джона Абергавенни, Ватсон. Но капелькой утешения послужит лишь то, что напечатанный роман станет памятником погибшему.