Противостояние эльфов (СИ) - Ризман Мира. Страница 116

— Вот уж не подумала бы, что милый дядюшка так безрассуден и готов броситься спасать чужую жену. Чем вы только его приворожили?

Рена ощутила, как по ней прошлись ревностным оценивающим взглядом, который недвусмысленно намекал на то, что её восприняли, как серьёзную соперницу в любовных делах. Это ей ужасно не понравилось! Из того, что уже удалось увидеть и узнать о Нэйдж, у Рены складывалась совсем нелестное и даже отталкивающее мнение о волшебнице. И виной тому было не только вызывающее поведение девушки, но и его недостойная подоплёка. Нэйдж относилась к тому неприятному типу женщин, которые ради мимолётного желания потешить своё самолюбие могли разрушить чужой брак или задурить голову незадачливому кавалеру, исковеркав тому судьбу. Рена догадывалась, что Нэйдж едва ли на самом деле нужен был Торик, но раздутый до непомерных размеров эгоизм девушки требовал непременно превзойти появившуюся конкурентку. Однако в погоне за очередной победой, та не учла, что далеко не все согласны тратить своё время на навязанные ей глупые и бесполезные игры.

— Боюсь, вы пали жертвой поверхностного суждения, — мягко заметила Рена, прежде чем чётко и внятно пояснить: — Меня и лорда Торика связывает исключительно деловое соглашение, потому, с вашего позволения, я вас оставлю. Исполнение моей части сделки не требует отлагательств.

Нэйдж нахмурилась. Вежливый ответ её явно озадачил, но пока она пыталась понять, в чём скрыт подвох, Рена воспользовалась возникшей паузой, чтобы покинуть гостиную. В полутёмном коридоре было значительно холоднее. Поёжившись и обхватив себя руками, Рена торопливо зашагала в сторону хозяйских комнат. Вокруг стояла звенящая напряжённая тишина. Мягко ступая, Рена не слышала своих шагов. Казалось даже, что весь мир застыл в тревожном ожидании.

Дверь в покои Торика была не заперта. Нырнув в полуоткрытый проход, Рена протиснулась в приватную гостиную. Большая комната со светло-серыми стенами и высокими потолками поражала лаконичностью убранства. Здесь было на удивление мало мебели. Всего несколько обитых чёрным бархатом кресел выстроились у камина, по углам которого стояли горшки с красными, как кровь, чайными розами. Но Рена лишь пробежалась по ним взглядом вскользь, потому что в следующий миг увидела то, ради чего вторглась в чужие покои. Её тело вздрогнуло, словно в него попала молния, от озарившего осознания. Напротив неё, в эркере стояла на высоких резных ножках старинная рианта. Рена медленно подошла к музыкальному инструменту, и её ладонь заскользила по гладкой крышке, украшенной позолоченными витиеватыми узорами из танцующих змей. Пальцы отыскали несколько щербинок, оставленных временем и неудачными попытками жука-древоточца полакомиться работой древних мастеров. Прикосновение к старому дереву будило потаённые страхи и смутные образы из Тёмного царства. Перед глазами Рены вновь восставали полуразрушенные дома, разбитые дороги и догнивающие деревья. Будто из небытия пахнуло сыростью и затхлостью. Неясный жалобный стон коснулся уха, в нём слышалась отчаянная мольба, которая не смогла оставить Рену равнодушной. Уступив жалобному призыву, она открыла крышку инструмента, обнажая ряд разноцветных струн. Ещё никогда прежде Рена не видела такого многообразия. Помимо обычных медных, серебряных и священных золотых, ритуальных алых, на деке было натянуто ещё несколько зелёных, голубых и чёрных струн. Взглянув на их необычное расположение, Рена с трудом догадывалась о возможном звучании. Она протянула руку, чтобы коснуться одной из серебристых струн, чтобы услышать общий тон инструмента, но палец дрогнул и прошёлся по соседней чёрной. Струна оказалась шершавой и колючей. Едва различимые острые шипы тут же рассекли тонкую кожу. Окропившись кровью, струна сама собой завибрировала, издавая жуткий глубокий пробирающий до костей звук. Он, казалось, проник в каждую частицу мироздания, оповестив о начале нового Танца.

Голова Рена наполнилась мечущимися образами и картинками. Она «видела», как Килара, остановившись перед пыльным алтарём в центре тонущего во тьме полуразрушенного храма, прошлась кинжалом по ладони Дарка, и его кровь полилась на покоящуюся на постаменте каменную змею. Древнее изваяние жадно впитывало кровавое подношение. Медленно, одна за одной, от кончика хвоста до украшенной костяным гребнем головы поднимались каменные чешуйки пробуждающейся змеи. Позади в таинственном алом тумане двигались две фигуры, облачённые в яркие платья — небесно-голубое и солнечно-золотое. Они кружились и вертелись, взметая вверх сверкающие брызги воды и всполохи дикого пламени. Там же, где капли встречались с искрами, плелись чёрные кружева мрака. Они исходили от включившейся в Танец Килары. Постепенно тьма, поглощая в себя воду и огонь, становилась всё плотнее и гуще. Закручиваясь, подобно набирающему мощь торнадо, она взбиралась выше и выше, почти достигая зияющих многочисленными дырами сводов храма. Наконец, когда, подобно поднимающейся на хвосте змее, тьма выбралась наружу, каменное изваяние на алтаре открыло глаза. Сердца Рены предательски дрогнули; страх, будто дьявольские силки, сдавил внутренности. Ожившая каменная рептилия царственно повернула голову к Дарку, и их взгляды встретились. Крик леденящего ужаса застрял в пересохшем горле. Дарк оцепенел, оказавшись во всепоглощающей власти древней змеи. Он тщетно сопротивлялся, но с каждой секундой его запал угасал. Их силы были неравны, а бесплодная борьба только изнуряла. И чем быстрее выматывался Дарк, тем мощнее становилось воздействие каменной змеи. Плескавшаяся в её глазах истинная тьма стремительно утягивала его в бездну бесконечного мрака.

Медлить было уже нельзя. Словно потянувшись за соломинкой, Рена дотронулась до золотой струны, но та, издав глухое дребезжание, безвольно повисла, потеряв натяжение. Это был дурной знак, взывающий к отступлению, однако его предупреждение осталось без должного внимания. Рена не допускала даже мысли о том, чтобы сдаться. И пугающие видения только подстёгивали её решимость. Дарк совсем поник: плечи опустились, словно кто-то взвалил на него непосильный груз, а колени предательски задрожали, обещая вот-вот подкоситься. Он слабел с каждой секундой, тогда как могущество тьмы только росло и крепло. Мрак подступал со всех сторон, вот-вот обещая окончательно раздавить. От собственного бессилия и безысходности Рена готова была взвыть в отчаянии.

Пытаясь сделать хоть что-то, она провела пальцами по струнам, ища ту, что откликнется на её призыв. Золотые, все как одна, отозвались лишь скорбным молчанием, серебряные и медные оставили после себя только тихий шелест, напоминающий нестройное шипение, звук алых больше походил на скрежет и скрип несмазанной телеги, незнакомые зелёные и голубые издали сдавленный нестройный писк, и только тяжёлые и пронизывающие вибрации чёрных имели хоть что-то общее с музыкой. Вновь пробежавшись по колючим раздирающим кожу струнам, Рена вслушалась в их изменяющееся звучание. Кровь, оставшаяся на шипах, сделала тембр более густым, насыщенным и в то же проникновенным. Струны, впитав в себя частичку Рены, настроились на неё, помогая и подсказывая, как вести мелодию. Эта была новая песня, никогда не звучавшая раньше. Конечно, некоторые её мотивы брали свои истоки в жутких и диких мелодиях Тёмного культа, но они так мастерски сочетались с только что созданными, что превращались в нечто совершенно уникальное. Как и в любой музыке чёрных струн, в ней хватало боли, скорби, гнева и отчаяния, но вместе с тем звенели ноты самоотверженности и любви. Рена вершила что-то невыразимое. Она отправляла взамен свою душу в ту самую тьму, что окутывала измученного и уставшего Дарка. В отличие от мужа, Рена не собиралась бороться, а вполне искреннее предлагала себя. Неразумная тьма, околдованная творимой музыкой, не заметила подмены. И вот уже тело Рены окутал кромешный мрак. Он начал проникать сквозь него, заполняя собой каждую клеточку. Рена растворялась в этой непроглядной тьме, медленно и безболезненно, словно она была льдиной, дрейфующей в океане и забравшейся в тёплые воды, с которыми, тая, теперь сливалась в единое целое. И только страх всё ещё удерживал её на поверхности, не давая забыть, кто она такая. Казалось, у неё осталось только имя, за которое Рена всё ещё цеплялась, сама не понимая почему. Но стоило ей внезапно задаться этим вопросом, как рядом раздался негромкий смех.