Выдумщик (Сочинитель-2) - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 63

— Пойдем, покажу… Эх, как же это я забыл-то…

— Что, что забыл? — в голосе Кати, которую Андрей повел куда-то в глубь квартиры, уже слышались отчетливые панические нотки. А Обнорский тащил ее не куда-то, а в спальню — доведя Катерину до кровати, Андрей с самым деловым видом начал расстегивать на ней юбку:

— Я совсем забыл, что мы с тобой сегодня еще не… «это самое»… Это большое упущение в нашей работе… Мой мозг нуждается…

— В колотухе хорошей нуждается твой мозг! — облегченно-возмущенно выдохнула Катерина. — Нет, ну что за урод! Я, как идиотка последняя, думаю, что он о чем-то серьезном — а он меня опять в койку тащит обманным путем!

Катя никак не могла привыкнуть к странной манере Обнорского внезапно переходить от самых серьезных разговоров к шуткам и розыгрышам, на которые «покупалась» постоянно.

— Койка, между прочим — это очень серьезно, — назидательным тоном ответил Обнорский, безуспешно ковыряясь в сложной системе крючков и молний на юбке. — Койку недооценивать нельзя — она, как говаривал старик Фрейд, является мощным стимулом в любых аспектах человеческой деятельности… И поэтому…

— И поэтому — не рви на мне одежду! — засмеялась Катя, ловко вывернувшись из рук Андрея, она расстегнула свою юбку одним неуловимым движением. — С Фрейдом я спорить не собираюсь, но новыми туалетами он меня не обеспечит… Ой… Не надо, не надо, я сама расстегну блузку, ты же сейчас все пуговицы поотрываешь…

— Спишем в оперрасходы, — рыкнул Серегин, заваливая Катерину на кровать. — До чего же вы меркантильны, сударыня!

Катя попыталась что-то съязвить в ответ — но Серегин уже закрыл ей рот поцелуем. Последние три дня пребывания в Стокгольме ознаменовались для Андрея примерно таким же угаром, как и первые…

Время летело стремительно и безжалостно, Обнорский разрывался между Ларсом с Цоем и Катей, между фильмом и набиранием «материала» об Антибиотике… Спать он, практически, перестал вовсе…

Между тем, черновой монтаж фильма «Русская мафия» завершился вполне успешно — вся творческая группа осталась очень довольна работой. Положительному результату, кстати, в огромной степени способствовала та информация, которую Обнорский «качал» с Кати — на монтаже Андрей, не стесняясь, использовал (в разумных пределах, конечно) новые знания, поражая коллег своей осведомленностью. Деньги шведского телевидения на командировку Серегина и Цоя не были потрачены впустую, ребята выслушали массу комплиментов — Андрей их потом честно переадресовал Катерине, которая выслушивала их снисходительно, делая вид, что они ее не волнуют, потому что «все эти фильмы про мафию — просто игрушки для взрослых людей». На самом деле в своей иронии Катя немного лукавила — Серегин чувствовал, что и комплименты были ей очень приятны, и, вообще, она, наверное, с удовольствием сама бы пришла на монтаж и познакомилась очно и с Ларсом, и с Сибиллой Грубек, которая работала вместе с Тингсоном в России, и с Цоем… Она испытывала голод по общению с нормальными, хорошими, чистыми людьми, занятыми интересным делом… К сожалению, из конспиративных соображений голод этот утолить не представлялось возможным — поэтому и все лавры толкового консультанта достались Обнорскому… По поводу своих вечерне-ночных отлучек Андрей, кстати, состряпал убедительную версию, которую и задвинул Тингсону и Цою. Серегин «колонулся», что несколько лет назад одна его подружка вышла замуж за шведского бизнесмена, и вот — любовь вспыхнула вновь, тем более, что муж-бизнесмен уехал в длительную командировку в Штаты… Ларс и Игорь оценили деликатность ситуации и с вопросами в душу не лезли, понимая важность сохранения инкогнито для пассии Андрея…

Многое уместилось в эти две недели в Стокгольме — Андрею под конец казалось, что он находится в шведской столице уже по меньшей мере несколько месяцев, настолько в напряженном графике он жил. А сон… Ну что — сон?… Отоспаться и потом можно…

Прощание с Катериной было бурным — что говорить, оба они как-то сильно «прикипели» друг к другу. Утешало лишь одно обстоятельство: Ларс, с которым Обнорский собирался писать книгу, оформил Андрею специальное приглашение — по нему Серегину должны были выдать «постоянную» визу в Швецию, а стало быть, особых препятствий для следующих визитов в Стокгольм не возникало. За исключением финансовых вопросов — авиабилеты до шведской столицы стоили недешево, и их приобретение существенно ударило бы по личному бюджету Обнорского.

Но тут уж на дыбы встала Катя — она устроила Андрею настоящий скандал и заявила, что предстоящие поездки Серегина в Стокгольм должны рассматриваться как «служебные» (в рамках работы «концессии Анти-Палыча»), а потому оплата перелетов не является личной проблемой Обнорского… К этому Катерина добавила, что щепетильность — это, конечно, хорошо, но она не должна перерастать в идиотизм… Андрей вякнул было, что он, вообще-то, собирается наведываться в Стокгольм не только по «служебной» надобности, но и по личной, однако Катя решительно поставила в дискуссии точку, заявив, что в этом случае стоит рассмотреть на собрании концессионеров вопрос о наложении моратория на «личную надобность гражданина Обнорского». Серегин на такую жертву, естественно, не согласился — и в результате ему была вручена сумма в пять тысяч долларов на транспортные и оперативные расходы… Андрей было попытался написать расписку в получении денег, на что в ответ Катя рекомендовала ему пообследоваться у психиатра. Обнорский намек понял, ломаться перестал, спрятал деньги в карман, но при этом спросил со вздохом:

— Ну, и что мне теперь отвечать людям, если меня спросят однажды — брал ли я когда-либо «бандитские деньги»?

— Скажешь, «брал, но по служебной надобности»! — отрезала Катерина. — И вообще, лучше бы ты щепетильность в некоторых других вопросах проявлял…

— Это в каких же? — удивился Андрей.

— В личных! — нервно ответила Катя.

— Пардон… Не понял… — помотал головой Серегин, хлопая глазами.

Катерина, надувшись и налив глаза слезами, долго не желала ничего объяснять — но Обнорского «заело», он насел на нее всерьез, словно бульдог, и где-то минут через сорок Катю все же прорвало. Она заявила, что иллюзий по поводу Серегина никаких не строит, что он — законченный бабник, которому уже наверняка не терпится поскорее вернуться в Питер к своим многочисленным «истомившимся в долгом ожидании шлюхам и журналюхам». Обнорский «выпал в осадок»!

Посоображав немного, он задал очень «умный» вопрос, нетактично сопровождаемый дебильным смешком:

— Постой, Кать, постой… Ты что, ревнуешь меня, что ли?

— Я? Тебя?! — Катерина аж подпрыгнула и с непередаваемым презрением очень твердо и очень неубедительно ответила: — Было бы кого… Очень надо…

Андрей почесал «репу», устало вздохнул и начал выяснять — почему его, собственно, «записали» в бабники и о каких «шлюхах и журналюхах» идет речь?

Жесткий «прессинг» дал результаты минут через тридцать — Катерина «колонулась», что накануне ночью пролистала «для общего развития» записную книжку Обнорского, «сплошь исписанную бабскими телефонами».

Серегин остолбенел:

— Ты рылась в моей записной книжке?! А зачем? Боже ты мой… Катя, но ведь это просто непорядочно… Это же просто… просто уму непостижимо…

— Да? А как ты в сауне «Гранд-отеля» в мой медальон залез? Это порядочно было? — немедленно отпарировала Катя.

Андрей даже руками развел:

— Ну, Катя… Это же совсем другое дело!

— Вот и у меня «другое»! — ее логика была даже не железной, а, скорее, чугунной.

Обнорский начал что-то объяснять, рассказывать, доказывать, взывать — в общем, повел себя очень глупо и чуть было не довел Катерину до истерики. Хорошо еще, что Андрей вовремя вспомнил высказывание одного своего бывшего сослуживца, старого «переводяги» майора Доманова (большого специалиста в женской психологии): «Если баба ревнует — словами ей уже ничего не объяснишь и не докажешь, даже пытаться не стоит. Доказывать всю несостоятельность ее подозрений нужно руками, губами и другими частями тела — короче, волочь ее в койку, невзирая на сопротивление и слезы».