Путешествие в Элевсин - Пелевин Виктор Олегович. Страница 16

Я поклонился – и покинул императорскую спальню.

Новая служба пришлась мне по душе.

Я жил вместе с рабами и прислугой в большом трехэтажном доме на территории виллы. У каждого из императорских слуг была здесь крошечная каморка (в таких домах сейчас живет половина Рима, и еще платят втридорога за аренду). Не слишком роскошно для циркового чемпиона, но удобно – император был совсем рядом.

Я приходил сюда только спать – а поскольку моя комнатка помещалась на последнем этаже, шум чужих совокуплений и свар мне не мешал. Впрочем, шуметь здесь боялись.

У входа в наши кирпичные соты стоял прилавок с горячей едой, расписанный фазанами и петухами. Еда в подогреваемых горшках была отменной – нам доставались остатки императорских пиршеств. Я ел дроздов и красноперок каждую неделю, а жареный кабан или индейка были самым обычным делом.

Фалерном нас не баловали, но молодое кислое вино было чистым и полезным для здоровья. Воду, которой его разбавляли, пил сам император – местного родника хватало на всех.

Все было хорошо, вот только мучили странные сны, где меня допрашивал худой старый жрец в черном. Вместе с ним мы зачем-то пускали изо рта сладкий дым в потолок большой черной комнаты.

Это был какой-то экзамен. Я силился его сдать и не мог – жрец выпытывал нечто непонятное, и каждый раз я просыпался в тоске и страхе. Но ни единого слова из наших разговоров в моей памяти не оставалось.

Видно, мою душу звал назад Вавилон.

Утром, помывшись и обрив лицо, чтобы не оскорблять своим видом гостей принцепса, я надевал чистую тунику, спрыснутую дорогими духами, и смешивался с придворной толпой.

Охрана знала, кто я – по императорскому приказу мне был открыт доступ повсюду. Но центурион преторианцев Формик (у него правда было такое имя, хотя на муравья он походил не особо) в первый же выход отобрал у меня меч, который я целый день перед этим прилаживал под одеждой.

– Тебе можно ходить повсюду, такой приказ есть, – сказал он. – Но распоряжения о том, чтобы ты тайно носил меч, не было.

– Моя цель охранять принцепса, – ответил я. – Как я буду делать это без оружия?

– Когтями и зубами, – засмеялся Формик. – На самом деле императора охраняем мы, и этого достаточно. А если нас не хватит, у принцепса есть еще германцы. Они подчиняются только ему самому.

– Со мной будет безопаснее.

– А вдруг ты сам захочешь на него напасть? Ты хорошо дерешься, Маркус, но нужды в тебе нет. Ты просто императорская игрушка, так что тихо завались куда-нибудь за кушетку и отдыхай. Это мой тебе совет.

– Кто может мне разрешить носить меч?

– Я или император.

Формик был полным мужчиной лет сорока с небольшим, и больше напоминал своими завитыми волосами юриста или менялу, чем воина. Вероятно, прежде он был хорошим бойцом – но взятки и близость к кормилу власти изменили самую его суть. Так бывает с дыней, слишком долго пролежавшей в теплом месте: она незаметно подгнивает изнутри. Ну а про магистратов каждый знает сам.

Порфирий не сказал ни слова о том, должен я быть вооружен или нет. Сам я не смел подойти к нему по этому вопросу. Император же не снисходил до разговора, хотя иногда приветливо кивал издалека, увидев меня между колоннами палестры или рядом с пиршественным столом. Ничего, думал я, ничего – оружие в нашем деле не главное…

Я старался держаться ближе к принцепсу, но не настолько близко, чтобы мой вид раздражал его. Когда он спал, я ходил по коридору мимо его летней спальни, и тогда стража награждала меня двусмысленными улыбочками, словно я был одним из Антиноев (хотя ухмыльнуться в лицо реальному Антиною никто из них не посмел бы в жизни – sic erat paradoxum).

Покушение случилось через месяц после того, как я заступил на вахту.

Этот день, как позже отмечали историки, с утра был отмечен тревожными знамениями. Небо покрыла странная пыльная дымка – солнце сквозь нее казалось красным. Отчего-то с раннего утра вокруг императорской виллы громко кричали вороны, их я слышал сам. Говорили также, что в Риме орел камнем упал с неба и расшибся о крышу храма Юпитера.

Все это, конечно, вполне могло случиться и по естественным причинам. Даже падение орла: птицы, как люди, могут умереть внезапно. Знаками эти события стали только после того, как произошло покушение на императора. Я уверен – случись оно в любой другой день, и предвещавшие его знамения нашлись бы точно так же. В конце концов, что особенного в утреннем вороньем грае или закрывающей солнце дымке? Если никого не убивают, мы забываем их на следующее утро.

Но в этот день я и правда ощущал тревогу с самого рассвета (хотя такое случалось и прежде). Я встал раньше обычного, поел вчерашней зайчатины из остывшего за ночь термополия (обычно я приходил позже, когда воду опять нагревали), выпил немного вина. Пора было идти на обход.

Мне очень хотелось взять с собой меч. Я в очередной раз дал себе слово получить разрешение у Порфирия и пошел по своему обычному маршруту.

Было слишком рано для визитеров. Повсюду сновали одни рабы и слуги. Отдавал можжевельником дымок с кухни – она отстояла далеко от императорских покоев, но в растопку добавляли благовонные травы, чтобы случайно не оскорбить высочайшее обоняние при смене ветра. Я любил этот утренний запах. Все выглядело как обычно.

Кроме одного. В галерее, куда выходила дверь летней спальни, не было преторианской стражи. Это показалось мне странным. Иногда караул снимали, чтобы солдаты не видели императорских гостей – но тогда им на смену заступала германская стража. Сейчас германцев не было видно тоже.

Я пошел по коридору быстрее, чем обычно – и задержался у двери.

Из спальни императора доносился хрип, одновременно яростный и как бы сдавленный… Очень странный и тревожный хрип, то переходящий в повизгивание, то затихающий. Но я знал, что с императором Антиной, и мое воображение тут же нарисовало сцену, способную объяснить такой звук, причем во всех мерзких подробностях.

Я не знал, как следует поступить – пройти мимо? Постучаться?

Вот стучаться не стоило точно. Уже одно то, что я стоял возле двери, прислушиваясь к звукам высочайшего разврата, было достаточным основанием, чтобы судить меня по закону об оскорблении величества.

Разумнее было пройти по коридору как можно тише и дождаться завершения невидимого безобразия так, будто я ничего не заметил. Но хрип вдруг стал громче, и в нем прорезалась настолько пугающая нота, что я, больше не раздумывая, распахнул дверь.

Император лежал на своем ложе – вернее, не лежал, а яростно извивался. На его ногах торжественной жабой сидел евнух Дарий, схватив принцепса за голени. Лицо Дария выражало благоговение и ужас: он, несомненно, понимал, что цареубийство – вещь серьезная. Массажист Нарцисс удерживал императора за руки. Это выходило с трудом – Порфирий был силен, но Нарцисс все же превосходил его мощью. Антиной XL тем временем душил императора розовой шелковой подушкой с вышитым на ней Купидоном.

Подушка была маленькой, Порфирий яростно крутил шеей, и время от времени ухитрялся сделать новый вдох, после чего удушение возобновлялось. Так и возникал этот прореженный визгом хрип, который я услыхал в коридоре.

Антиной глупо подхихикивал – похоже, напился для храбрости. Он оказался слабым звеном всей затеи: душитель из него был никакой. Но ни Нарцисс, ни Дарий не могли прийти ему на помощь. Они едва удерживали Порфирия на месте. Антиной, впрочем, рано или поздно справился бы с задачей, если бы никто не помешал.

Но боги были против.

Я схватил пьяного мальчишку за волосы и сильно дернул, заставив выронить подушку. Он выхватил откуда-то кинжал – скорее ножик – и замахнулся на меня. Я ударил его кулаком в висок, потом еще раз, и он, потеряв сознание, упал на пол.

Порфирий закричал:

– Стража! Стража!

Я навалился на Дария и принялся стаскивать его с императорских ног. Тот почти не сопротивлялся, но вес его тела делал задачу сложной. Наконец это удалось – и освободившийся Порфирий сцепился с Нарциссом в борьбе.