Меч мертвых - Семенова Мария Васильевна. Страница 41
Искра только вздохнул. Он, может, и дохромал бы как-нибудь до места священного поединка – охота пуще неволи! – но этого ему, не заслужившему полного воинского достоинства, не будет позволено. Только старшей дружине, опоясанным кметям, избранникам Бога Грозы, разрешается лицезреть Его справедливость…
…Рассвет третьего дня был таков, что казалось – опять вернулась зима. Ночью подморозило, да так крепко, что мокрые клочья прошлогодней травы, уже казавшиеся кое-где из-под снега, заледенели насквозь и хрустели, ломаясь под копытами лошадей. К утру небо покрыли рваные одеяла облаков, и рассвет неохотно пробивался сквозь них, такой зябкий, словно не день Рождения Мира должен был вскоре явиться, а второй Корочун. Торгейр и Замятня дождались солнечного луча, проникшего в узкую полоску чистого неба у окоёма, и босиком ступили на маленький плот, и даже при скудном свете было заметно, как покраснели от холода их нагие тела. Замятня был вызван на поединок. Он и нанёс первый удар.
«Если падёт произнёсший непроизносимые речи, – в который раз вспомнилось Харальду, – люди говорят, что его убил собственный язык. За него не мстят и не жалеют о нём. Если же падёт ответивший поединком на оскорбление …»
Слова древнего закона были отшлифованы временем, как прибрежная галька морскими волнами: легко западали в память и легко вспоминались. Харальд знал много законов своей страны, потому что был сыном конунга, и ему предстояло вершить суд над людьми. Но законоговорители помнили больше, и ни один вождь не считал зазорным прибегать к их познаниям.
« …то пусть за него будет заплачен выкуп, равный половине обычного выкупа за убийство …»
Это указание совсем не хотелось допускать в мысли. Торгейр Волчий Коготь был сыном ютландского ярла и жил в доме у Хрольва Пять Ножей сперва как заложник, потом как приёмыш. Он был старше Харальда, но ненамного, и тот, сколько помнил себя самого, столько помнил и Торгейра. Хрольв учил их обоих владеть мечом и секирой, и Харальд вечно злился, когда у «паршивого юта» получалось лучше, чем у него…
…Руку Замятни не иначе направлял сам злокозненный Локи. Он достал Волчьего Когтя почти сразу – вторым или третьим ударом. Если до сего дня они и видели друг друга с оружием, то лишь коротко и случайно, но Замятня обошёлся без пробных наскоков и прочих уловок, которыми пользуется воин, разведывая силу и слабость соперника. Он сразу рванулся вперёд и сразу пустил в ход всё своё страшное мастерство. Эгиль берсерк, сидевший в седле колено в колено с Харальдом, зарычал сквозь зубы: живот Торгейра опоясала узкая кровавая полоса. Сын конунга не позволил себе восклицания, ибо вождю прилична сдержанность, однако далось это ему нелегко. И он сразу вспомнил предупреждение маленькой ведуньи, о котором рассказал ему Искра. Харальд вырос в доме провидицы Гуннхильд и никогда не пренебрегал мнением женщин. Особенно таких, которые доказали свой ум. Он любил Торгейра и изо всех сил гнал слова Кудельки прочь из своих мыслей, но они возвращались. По телу прокатывался зябкий озноб, и его тут же сменяли волны удушливого жара. Лишь ноги в кожаных сапогах ощущали ровное, уверенное тепло конских боков…
Дома Торгейр Волчий Коготь никому не уступал в умении защищаться и нападать, да ещё и говорить при этом только что сложенные стихи. На сей раз его умение не помогло ему. Он сразу зажал живот левой рукой и чуть не сбросил Замятню в воду с плота, и Харальд поначалу даже решил было, что его рана была всего лишь царапиной… Торгейр стоял к Харальду спиной, но потом течение повернуло качавшийся плот, и сын конунга увидел, что из-под ладони Волчьего Когтя широкой полосой сбегает тёмная кровь. Течёт по ногам и пятнает надёжно связанные брёвна…
Торгейр ещё пытался нападать, ведь бывает же, что и смертельно раненному удаётся умереть победителем… Харальд каждый раз напрягался всем телом, словно это могло помочь, ладонь в рукавице стискивала кожаные поводья… Становилось всё очевиднее, что удачи Торгейру не было. Он тяжело дышал и болезненно вздрагивал при каждом вздохе, его кожа блестела от крови и обильного пота, а движения становились всё медленнее. Харальд ещё на что-то надеялся, когда всё тело Волчьего Когтя потрясла мучительная судорога. Вот он опустил руку с мечом, его колени начали подгибаться…
Замятня уже изготовился для окончательного удара, но Торгейр на него не смотрел. Много прошло по свету людей, и не все они оставили потомкам свои имена. И даже когда говорят о великом воителе или вожде, всех его жизненных поступков не перечислит никто. Но про каждого немалого человека в Северных Странах непременно расскажут, как умер.
Волчий Коготь обернулся к своим, нашёл их глазами, и на берегу услышали его голос.
Договорить Замятня ему не дал. Он знал язык Северных Стран. И то, что умирающему приоткрывается судьба, а пожелания или проклятия, произносимые в последние мгновения жизни, подобны приговору Богини Судьбы. Торгейр не успел сказать, где именно он собирался ждать своего удачливого противника для нового, более справедливого, по его мнению, боя. Меч Замятни с силой ударил его в плечо возле шеи и глубоко разрубил тело. Кровь струями брызнула из вспоротых жил и багровыми кляксами покрыла лицо и грудь победителя. Торгейр свалился на мокрые брёвна, и душа покинула его плоть, сотрясаемую страшными последними судорогами.
Харальду пришлось бороться с конём – тот прижимал уши, храпел и порывался скакать прочь, не разбирая дороги. Может быть, только благодаря непослушному зверю сын конунга сумел совладать и с самим собой. Он ведь не видел мёртвыми ни Гуннхильд, ни своего воспитателя Хрольва, и до этого мгновения что-то в нём упрямо отказывалось верить в их смерть. Люди, которых он любил, словно бы умерли для него вместе с Торгейром, на окровавленных брёвнах плота, медленно увлекаемого к морю чужой гардской рекой.
Всё же он увидел, как Замятня утёр с лица липкую кровь и нагнулся за мечом Торгейра. Это была завидная добыча – Волчий Коготь по праву гордился отличным франкским клинком, взятым в бою. Как раз когда пальцы Замятни коснулись узорчатой серебряной рукояти, рука Торгейра – по сути, рука уже мёртвого тела – дёрнулась ещё раз. Ладонь раскрылась и подтолкнула меч к самому краю плота. Замятня не успел схватить его. Вода негромко плеснула – меч, словно насмехаясь, канул и пропал в глубине.
Верные воины из малой дружины Замятни приветствовали своего боярина криками, но большинство людей на берегу – и датчане, и ближники князя Вадима – хранили молчание. Божий Суд совершился, но что-то было не так. Никто не пытался оспаривать справедливость Богов, но многим казалось – она была странным образом не полна.
Победитель спустился в воду и поплыл к берегу, оставив мёртвое тело в одиночестве на плоту. Харальд толкнул усмирённого коня пятками, подъехал к Вадиму и сказал ему:
– Конунг, твой человек победил и тем снял с себя обвинение в убийстве моего воспитателя, Хрольва ярла по прозвищу Пять Ножей. У меня нет причины держать зло на твоего вельможу, а на тебя – и тем более. Однако погибший был мне другом и почти братом, конунг. В моём роду никогда не брали виры за родственников и побратимов, и я не стану требовать с твоего ярла половинной виры за убийство, как положено по закону. Я должен был бы отомстить за Торгейра Волчьего Когтя, но его погубило ложное обвинение, которое он взялся отстаивать. Бывает и так, что достойный человек отстаивает скверное дело. К тому же это не он произнёс непроизносимые речи, и все видели, что перед лицом смерти его мужество было так же велико, как и мужество твоего человека. Я не вижу причин называть его нидингом, конунг, и намерен забрать его тело, чтобы дать Торгейру Волчьему Когтю достойное погребение. И тебя не назовут несправедливым, если ты со мной согласишься.