Страх - Константинов Владимир. Страница 17

Геннадий Федорович Устинов прекрасно понимал, что за всем этим стоят могущественные силы, которым не может противостоять даже областная администрация. Все шло к тому, чтобы окончательно раззорить завод и продать его за бесценок, что называется, с молотка. Подобное уже не раз и успешно было проделано с Североникилем, Красноярским алюминиевым и другими предприятиями-гигантами. Тогда-то и объявятся новые хозяева завода. А может быть даже не они сами, а их подставные люди. Устинов, как мог, боролся с новым внешним управляющим, а когда понял, что его сил в этой борьбе явно недостаточно, организовал Общественный комитет по спасению завода, куда вошли многие люди, кому была небезразлична судьба родного завода. Если бы не этот комитет, завод уже давно постигла бы печальная участь остальных быть проданным за бесценок олигархам — этим новоявленным русским ротшильдам и роквеллерам.

Конечно, будущие хозяева завода, остающиеся пока в тени, не могли простить все это Устинову, мешавшему претворению в жизнь их планов.

— Так вы, Людмила Сергеевна, считаете, что Устинова убили именно из-за этого? — спросил Калюжный, когда Гладких закончила свой рассказ.

Она не определенно пожала плечами.

— Вполне возможно.

— Что значит — вполне возможно? Вы-то сами в этом убеждены?

Но вместо прямого ответа, Людмила сказала:

— Инженер отдела комплектации Евгений Огурцов случайно оказался свидетелем разговора между Самохваловым и одним из «фирмачей».

— Фирмачей?

— Так мы называем работников созданных Самохваловым фирм.

— Ясно. И о чем же был разговор?

— Об устранении Геннадия Федоровича.

— Что, так прямо говорилось о его убийстве?

— Я уже точно не помню, но смысл был именно таков. Вам лучше об этом расскажет сам Огурцов.

— А где мне его найти?

— На заводе. Он по прежнему работает в отделе комлектации.

— А кроме вас, он ещё кому-то рассказывал об этом разговоре?

— Не знаю, но не думаю.

— Почему?

— Такое не доверишь каждому. Мы с Женей были близко знакомы — учились в одном классе. И вообще, у нас с ним очень доверительные отношения.

— Понятно. — Во время всего их разговора Калюжному показалось, что Людмилу все время подмывало сказать что-то очень и очень важное, но она никак не решалась. Поэтому спросил: — Вы, кажется, хотели ещё что-то сказать?

Она бросила на него короткий взгляд, покраснела и после довольно продолжительной паузы проговорила:

— Нет. Все что знала, я уже сказала.

Но Огурцова на заводе Эдуард Васильевич не нашел. Никто не мог сказать и где его найти. Попробовал позвонить ему домой. Бесполезно. Его телефон не отвечал.

Калюжный решил побеседовать с работниками технического отдела. Но люди на его вопросы отвечали неохотно, боялись сказать лишнее. И он их понимал. Очень даже хорошо понимал. Завод был единственным источником их существования. Потерять работу никому не хотелось.

После поздки на завод Эдуард Васильевич откровенно растерялся. Что же теперь ему делать? Оснований для возбуждения уголовного дела по убийству Устинова у него было явно недостаточно. Но и оставить все как есть он теперь не мог. Нужно будет связаться с Искитимской территориальной прокуратурой. Может быть у них что есть по этому заводу.

Глава восьмая: Говоров. Новые обстоятельства.

Вечером, стоило мне выйти из прокуратуры, как я был подхвачен под руку своей Ксантиппой.

— Говоров, ты порядочный свинтус, — заявила Марина.

— В каком смысле? — спросил я отстраненно и попробовал было освободить руку. Но не тут-то было. Она держала её так, будто это было последнее, что осталось ей в жизни.

— Ты почему ушел из дома?

— Извини, дорогая, но ты очевидно заспала обстоятельства вчерашнего вечера? В таком случае я тебе их напомню. Ты мне указала на дверь и в совершенно ультимативной форме потребовала убираться. У меня не было альтернативы.

— Стоило ли обращать внимание на истерику неуравновешенной женщины? — она, будто дурачась, повисла у меня на руке и громко, ненатурально рассмеялась. Но вид её говорил, что ей совсем, совсем невесело. Лицо опухшее, подурневшее, глаза красные, наплаканные. Мне её было искренне, по-человечески жаль. Но… Но что случилось, то случилось и изменить уже ничего невозможно.

— Стоило. Истерики у тебя стали повторяться с прогрессирующей последовательностью. Как сказал когда-то Цицерон своему оппоненту Катилине: «Квоусквэ тандэм (до каких же пор)». Там где испробованы все средства, необходима хирургическая операцию. А потому, мы правильно сделали, разбежавшись.

— Прости, Говоров! Прости! Я исправлюсь! Я буду хорошей. Я буду паинькой! — проговорила Марина, продолжая смеяться. Только теперь этот смех больше смахивал на истерику. Факт.

— Прекрати! — строго сказал я, но это не возымело действия. У неё уже началось что-то вроде судорог от смеха.

— Черт знает что такое! — Я с силой выдернул руку и зашагал прочь, сопровождаемый её истеричным смехом. Я опасался, что она броситься за мной и прямо на улице закатит очередной скандал. Но этого, к счастью, не случилось. Отойдя на приличное расстояние, оглянулся. Марины нигде не было.

«А может быть это был всего-навсего её фантом?! — невольно подумал. Не дай-то Бог если общение со мной ему понравилось и он возобновит контакты. Воевать с фантомами я ещё не научился.

Утром следующего дня, придя на работу, я решил вызвать по телефону свидетельницу Виноградову, видевшую Степаненко и его гостей непосредственно перед убийством. Из её скудного объяснения, записанного Ромой Шиловым было трудно что-то понять. Я набрал её номер телефона.

— Алло! Слушаю, — раздался приятный и мелодичный женский голос.

— Вас беспокоит следователь Говоров из областной прокуратуры. Мне с вами необходимо побеседовать. Вы не могли бы подъехать?

Довольно продолжительная пауза.

— Я бы с удовольствием, но только у меня ужасно болит голова. Должно быть инфлюэнца. — Все это сопровождалось томным вздохом.

И эта «инфлюэнца», и этот вздох. Я мысленно представил обладательницу всего этого. Да, меня ждал нелегкий разговор с нею. С такими дамочками умеет разговаривать Дима Беркутов — легко и быстро ставит их на место. Я же совершенно не умею, не знаю с какого боку к ним подойти.

— Это надолго? — спросил.

— Что?

— Ваша инфлюэнца?

— Ах, не знаю, Это должно быть от всех этих переживаний. Просто ужас какой-то! — вновь вздохнула Виноградова и неожиданно предложила: — А знаете что, приезжайте вы ко мне. Я буду рада поближе познакомиться. — Голос её стал каким-то очень странным, вкрадчивым и воркующим.

— Поближе — это как? — наивно спросил.

— Узнаете, — рассмеялась она.

Я был несколько шокирован и озадачен её поведением.

— А как же ваша инфлюэнца?

— Ах, это… Я приму что-нибудь от головы.

— Хорошо, — сдался я. — Называйте адрес.

Она назвала. Я записал.

— Буду через сорок минут, — пообещал я и положил трубку.

Мой «шевроле» после разлуки с Марининой «вольво» бегал с превышением скорости. Как истинный француз, он был весьма легкомыслинен, любил смену впечатлений и терпеть не мог постоянства.

Ровно через сорок минут я уже жал пальцем на кнопку дверного звонка коттеджа мадам Виноградовой. И вот дверь распахнулась и я понял, что мои предположения относительно её внешности полностью сбылись. Передо мной стояла молодая женшина лет двадцати восьми — тридцати, пухленькая и примиленькая, в сильно декольтированном ярком шифоновом платье, таком воздушном, что больше напоминало пеньюар куртизанки эпохи Людовика Четырнадцатого. А её наивные зеленые глазки пятилетней девочки взирали на меня удивленно и одновременно разочаровано.

— Здравствуйте, Любовь Сергеевна! Разрешите представиться — следователь Говоров Андрей Петрович. Я вам звонил.

— Здравствуйте! — в замешательстве проговорила она. — А где этот… прежний?