Катализатор для планеты (СИ) - Мраги Лина. Страница 24

Сглатывая слёзы, я собрала наши пожитки и взгромоздила мальчишку на плечи. Нести на руках я бы его не смогла, а так, он устроился на шее, вцепившись ручонками в мои волосы, и вполне удобно сидел. Так мы и покинули «баобаб». Я шла без привалов очень долго, только один раз остановилась, чтобы умыться и набрать воды из ручья. Мышонок был голоден, а я тем более, но еда закончилась.

Местность, по которой мы продвигались, была пересечённая: то редкий лес, то небольшие овраги, то высокие холмы, поросшие кустарником. Реку я держала в поле зрения и думала о том, как поймать рыбу без наживки, удочки и сети, притом руками, которыми от вспухших ран, ничего нельзя взять. И уже начала разрабатывать план очередного заплыва, когда заметила следы. На сочной траве чётко обозначились продольные полосы, перекрывающие одна другую, а между ними местами земля была взрыта.

Я остановилась, не веря собственным глазам. Здесь проехали телеги или повозки, а земля взрыта от копыт! Волна облегчения прокатилась с головы до ног. Люди! Следы были свежие, а трава ещё сильно примята. Я, конечно, не следопыт, но проехали они недавно. Только бы догнать! Я погладила мальчика за свисающую ножку:

― Видишь, Мышонок, здесь были люди. Потерпи, мы их догоним обязательно. Вряд ли они будут двигаться ночью, должны сделать привал. Сверху донеслось уже и моё любимое:

― Та-ма!

― Да, дорогой, они «тама», идём.

В погоне за уходящей надеждой, я несколько раз срывалась на бег, но тормозила. Во-первых, ребёнок на плечах ― я боялась, что свалится. Во-вторых ― становилось плохо, начинался жар и подкашивались ноги. Поэтому я останавливалась, тяжело дыша, стояла несколько минут и двигалась дальше. Колею было хорошо видно, и я насчитала повозок пять или шесть судя по следам, хотя, возможно, их было гораздо больше.

Вечер был в самом разгаре, когда мы догнали караван. На краю перелеска я остановилась, прислонилась к дереву из последних сил и решила немного понаблюдать, а заодно перевести дыхание. Мне было уже совсем плохо. Очень хотелось пойти прямо к ним, но, как говорится «бережёного бог бережёт».

Телег было десять. Точнее, это были не телеги, а высокие крытые кибитки. Лошадей уже распрягли, и они паслись неподалёку живописным табуном. Горели костры, сновали люди и, главное... женщины. Их я отличила по длинным юбкам и более ярким одеждам и заметила всего лишь три или четыре изящных силуэта. В общей сложности человек десять-двенадцать, плюс пара ребятишек, носилась вокруг костра. «Цыганский табор какой-то»,― пришла мысль.

Стоять уже было невозможно: от лихорадки колени подгибались, хотелось упасть и больше никогда не подниматься. Но тут Мышонок больно дёрнул меня за волосы и завопил:

― Та-ма, И-ина! Та-ма, Ина!

Он махал ручонками и готов был слететь вниз. Я только и смогла выдавить:

― Узнал, значит... Это... твои? Я так... понимаю?

Ребёнок порывался слезть, но я придержала его уже совсем негнущимися пальцами:

― Сиди, мы идём, ― и пошла.

А дальше всё было как в тумане. Я брела, спотыкаясь, и думая о том, чтобы не рухнуть до тех пор, пока нас не заметят. Первыми засекли нас собаки. Здоровенные псы неслись с громким лаем, только мне даже страшно не было. Я упала на колени и пульсирующими от боли руками сняла мальчика. Хотела спрятать его за спину, но он вырвался и побежал прямо на собак. Зверюги остановились, взрыв лапами траву, а потом заскулили и замахали хвостами.

«Донесла!.. Я его донесла! Донесла...»― только эта мысль и осталась в голове. Внутри всё пылало жаром, огнём и болью. Как сквозь мутное стекло я видела бегущих людей. Какая-то женщина, с очень красивым лицом, схватила малыша и, заливаясь слезами, качала его на руках что-то крича и приговаривая. Меня кто-то трогал, тормошил, о чём-то спрашивал, но сил говорить и даже думать не осталось. Я обводила мутнеющим взглядом суету вокруг, а потом стало темно и тихо.

― Ну здравствуй, милая,― сказал знакомый голос.― Давно не виделись.

Я открыла глаза в библиотеке, лёжа на широкой мягкой кушетке:

― Привет, Мозг... рада тебя видеть. Я умерла или ещё в процессе?

― Тьфу, на тебя, глупая! Умерла... Да только попробуй! Не смей даже думать об этом, а то я тебе...― и погрозил пальцем.

― И что ты мне сделаешь?― я улыбалась во весь рот.― Ты же живёшь в моей голове, и я сама сейчас нахожусь в своей голове, хотя до сих пор не понимаю, как это возможно.

― Придумаю что-нибудь, не сомневайся.

― Ты придумаешь! Ты ― мозг, ты умный!

Мозговой сидел рядом в привычном образе пожилого профессора, в любимом бархатном халате и с непонятно зачем ему нужным, дурацким моноклем в глазу. Он держал меня за руку и ласково поглаживал:

― Как ты себя чувствуешь?

― Вроде хорошо,― я поднесла ладони к глазам.

Воспаления не было, остались только закрывшиеся ранки, чистые и сухие. Сжав несколько раз кулаки, я убедилась, что всё в порядке. Боли нет, и через какое-то время останутся только шрамы.

― Да...― я невесело усмехнулась.― Если и дальше так пойдёт, то скоро на мне живого места не останется, одни рубцы... Превращусь в какого-то монстра.

Профессор засмеялся:

― Не превратишься. Да и всё это такие мелочи!

― Ага, мелочи! А замуж как выходить? Кто ж меня такую страхолюдину возьмёт?!

У профессора выпал монокль:

― Замуж?!

― А вдруг?!― я округлила глаза и приподнялась на локтях.― Если дома, на Земле у меня был плачевный опыт, то кто знает, может, здесь что-то получится?!

Ответом стал гомерический хохот. Мозговой, качаясь в стороны, смеялся, роняя слёзы.

― И что такого забавного я сказала?― и дёрнула его за рукав.― Хватит ржать уже, в моей голове всё-таки сидишь.

― Но в моей би... би... библиотеке,― он продолжал хохотать.― Ох, Кари, девочка моя, с тобой не соскучишься!― и он интеллигентно промокнул глаза белоснежным платком, который вынул из кармана.

― Только-только в себя пришла, чуть богу душу не отдала, а уже замуж... Потрясающе!― он ещё никак не мог успокоиться.

—Да ладно!― я отмахнулась.― Я пошутила! Какая из меня жена... Я здесь никто и звать меня никак: без роду, без племени, нищенка-бродяжка... И детей иметь не могу, кому я нужна... Просто ты сидел с таким торжественно-похоронным видом, что захотелось тебя рассмешить... А если серьёзно...― голос охрип.― То если и выходить замуж, то дома или не выходить, но тоже дома. Я хочу домой, понимаешь? Я чужая здесь, тут всё дико и непонятно для меня, другой мир, совсем другой...

Профессор вздохнул и, притянув к себе, обнял. Я уткнулась в мягкий халат и заплакала. Он глади меня по голове, как я недавно Мышонка, и тихо шептал:

― Я всё понимаю, всё. Гораздо больше, чем ты думаешь, но пока ничем не могу помочь. Нет никакой информации о том, как выбраться отсюда. Однако она где-то есть, должна быть, я уверен. Быть не может, чтобы не нашлось решение рано или поздно. И мы его найдём обязательно! Будем искать и думать! Думать и искать!

― Ты же будешь помогать, правда?― я ещё хлюпала носом.

― Конечно, дорогая... Конечно, буду... Я с тобой, всегда с тобой, успокойся.

От Мозгового исходил какой-то очень странный, едва уловимый запах. Что-то знакомое было в этом аромате, но в то же время я не могла подобрать никаких ассоциаций, кроме того, что он мне очень нравился. Было в нём что-то волнующее, притягательное и какое-то... родное, что ли. Я сделала глубокий вдох, а потом спохватилась: «Прямо как Карелл… заразилась его нюхачеством». И отодвинулась от профессора. Он прищурился и спросил:

― Ну что? Всё в порядке?

― Да, в порядке, спасибо.

― Не за что. А теперь тебе пора!

― Куда пора?

― Как куда?! Жить!― и щёлкнул меня по носу. От неожиданности я вздрогнула... и проснулась.

Я ехала. Точнее не я, а повозка или кибитка, в которой я лежала. Вокруг ясный день, а на ветру слегка хлопает толстая светлая ткань, покрывающая деревянный каркас; на натянутых шпагатах висит одежда и какие-то тряпки, приятно пахнет сушёными травами и топлёным молоком. Я привстала и огляделась. Моё ложе представляло собой самую настоящую раскладушку на одного человека. Спальная часть состояла из густой сетки и деревянного основания, а не из более привычного для меня, алюминиевого. Толстый матрас, застеленный чистой простынёй, на котором я и почивала, подушка и лоскутное одеяло также имелись. Приподняв его, я убедилась, что лежу, слава богу, не голая, а в той же самой одежде.