Откровение (СИ) - Майер Виктор. Страница 51

Между тем Темгон сдержал своё обещание и примерно через пару месяцев опять заговорил со мной о необходимости появления в обозримом будущем наследника моих способностей и о том, приглядел ли я себе в жёны подходящую кандидатуру из девушек племени. Отрицательный ответ заметно расстроил его, и он объявил, что ему, похоже, придётся брать это дело в свои руки. Я иронично пожелал вождю удачи на таком, как мне тогда казалось, нелёгком поприще и решил навсегда выбросить досадную проблему из головы, а вечером того же дня меня неожиданно посетила Самира... Не буду подробно излагать наш многочасовой диалог, мои доводы и сомнения, а также её горькие слёзы и откровенные слова любви, скажу только, что после столь эмоциональной беседы я перестал ночевать в одиночестве. Признаться, поначалу мне было немного не по себе, когда меня посещали неприятные мысли насчёт того, что это Темгон вынудил соблазнительную соплеменницу к подобному решению, а все её речи были лишь умной, просчитанной игрой, но уже совсем скоро я увидел, как она прямо-таки светится от счастья, и наконец-то понял, что очень долгое время не замечал очевидного, — все эти годы Самира страстно желала стать моей женой и по этой причине не удостаивала своим вниманием сородичей мужского пола. Мы стали жить в одной палатке и делить постель, и я прилежно старался отвечать ей взаимностью, при этом тщательно скрывая, что Линда по-прежнему не выходит у меня из головы и только тайные мечты о ней наполняют моё главным образом безрадостное существование хоть каким-то значимым смыслом. Тем не менее Самира со временем сумела изменить моё скептическое восприятие действительности. Её любовь, забота и нежные ласки смягчили мой негативный настрой, и жизнь в пределах звёздного ковчега перестала казаться мне совершенно безнадёжной и лишённой внятной цели. Для меня наступили самые лучшие годы с момента встречи с народом странников, но продолжались они, к сожалению, не так долго, как бы мне этого хотелось.

Так уж вышло, что первоначальный мотив, побудивший Темгона высказать свою настоятельную просьбу, для того чтобы склонить меня к любовной связи с женщиной из его племени, в итоге послужил одним из поводов для разлада между мной и Самирой. Для меня время летело незаметно, однако она за достаточно продолжительный срок так и не смогла забеременеть, и если в первые два-три года наших отношений это обстоятельство не вызывало у неё серьёзной озабоченности, то по прошествии пяти лет мне уже было трудно не обращать внимание на то, как сильно изменилось её поведение. Самира стала замкнутой и нелюдимой, а на лицо её, прежде такое милое и жизнерадостное, словно легла мрачная тень. Я чувствовал, под каким неимоверным давлением со стороны своих соплеменников ей приходится существовать, и иногда даже замечал осуждающие взгляды людей, направленные на неё. В конце концов я рассказал об этом Темгону, так как уже действительно начал опасаться, что они будут её открыто осуждать. Он пообещал приструнить ретивых сородичей, но я понимал, что это станет всего лишь отсрочкой, ведь все они (и сам вождь в том числе) ждали положительного, в соответствии с их представлениями, результата наших с ней отношений и наверняка возлагали всю ответственность за неудачу на бедную женщину. Через несколько дней после моей беседы с Темгоном она сама затронула эту щепетильную тему и вдруг заявила, что нам надо поставить нашу палатку подальше от других членов племени. По её мнению, это именно они своими наговорами и завистью мешают нам зачать ребёнка, и если мы удалимся на некоторое расстояние от них, то порча и сглаз обойдут нас стороной. Естественно, такое объяснение показалось мне абсурдным и смешным, тем более из уст целительницы, прекрасно знающей, как устроен человеческий организм, но, видя её отчаяние, я не стал возражать и сделал то, о чём она просила.

Мы перебрались на окраину становища, и первое время только палатки моей охраны окружали нас, но и это продолжалось недолго, поскольку уже две ночи спустя Самира потребовала, чтобы и они тоже убирались. Единственным человеком, от присутствия которого ей так и не удалось избавиться, был Моглурн. Он наотрез отказался покидать меня, и никакая сила не могла убедить его нарушить клятву телохранителя-смертника Великого Номада, которую непоколебимый воин дал сам себе много лет назад. Моей настойчивой подруге пришлось скрепя сердце уступить и смириться с тем, что его палатка будет, как и прежде, располагаться всего в нескольких шагах от нашей. Мне, в принципе, было ясно, что данный шаг — наше добровольное уединение — не способен хоть как-то повлиять на ситуацию. Думаю, Самира тоже отлично это осознавала, но хваталась за любую соломинку в надежде стать матерью, а я всё больше склонялся к выводу, что кто-то из нас двоих бесплоден, и вовсе не удивился бы, если бы этим человеком оказалась не она. В некоторой степени меня вполне удовлетворяло такое стечение обстоятельств, потому что я втайне боялся влияния вездесущего излучения преобразователя материи на наши организмы и допускал вероятность рождения физически неполноценного ребёнка. Прекрасно зная, как странники поступают в подобных случаях, меня каждый раз пробирала дрожь при одной только мысли об этом...

Последующие два года прошли практически без изменений, лишь одержимость Самиры в безуспешных попытках забеременеть увеличивалась с каждым месяцем, а я предвидел неминуемое приближение катастрофы в наших отношениях и не имел ни малейшего понятия, как это предотвратить. В итоге между нами разразился грандиозный скандал с нелепой женской истерикой, судорожными рыданиями и безосновательными обвинениями всех и вся с её стороны. В те минуты я был рад, что странники в становище не слышат этих постыдных звуков, ну а за Моглурна мне даже не стоило волноваться — он скорее дал бы отрезать себе язык, чем стал бы делиться с кем-нибудь личными проблемами своего повелителя. С большим трудом мне удалось успокоить Самиру, но она вдруг в один миг помрачнела и осунулась, как будто жизненная сила покинула её тело, и тихим равнодушным голосом заявила, что я должен отпустить её, так как ей не суждено быть моей возлюбленной и матерью моих детей, и поэтому у нас ничего не выходит. Я попытался вразумить её и уговорить не верить всяким бредням, слухами и глупым суевериям. Самира, не перебивая и не сводя с меня печального взгляда, внимательно выслушала мои неумелые и, очевидно, неубедительные доводы, а потом с тоской в голосе произнесла: «Кай, ты же сам себя обманываешь! Я часто слышала по ночам, как ты во сне шептал её имя, и мне каждый раз приходилось сжимать всю свою волю в кулак, чтобы не разбудить тебя и не задать один единственный вопрос: кто эта женщина, чей образ никак не позволяет успокоиться твоей душе? Я знаю только её имя, и теперь оно будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. В твоём сердце нет места для меня, ведь его давно уже заняла Линда...»

Я ничего не сказал в ответ, понимая, что все мои оправдания в тот момент, безусловно, звучали бы жалко и неискренне. Мы оба осознавали это, и моё долгое молчание сыграло, наверное, решающую роль. Не обронив ни единого слова, Самира быстро собрала в сумку свою одежду и немногочисленные личные вещи и покинула мою палатку, чтобы больше уже никогда не вернуться. На следующий день она сообщила Темгону, что отныне не является моей женой и собирается всецело посвятить себя врачеванию и заботам о здоровье сородичей. Тот сразу же пришёл ко мне и потребовал, чтобы я образумил, по его мнению, «глупую женщину», но я возразил, что она свободный человек и вправе поступать так, как ей вздумается. Тогда он предложил мне взять себе другую соплеменницу в жёны, более молодую и покладистую. Это было для меня уже чересчур; я обругал его и выставил вон, заявив, чтобы он оставил меня в покое и в дальнейшем не смел делать подобные предложения, иначе мне придётся покинуть странников, и никто — даже его собственный сын-фанатик Моглурн — не сможет встать у меня на пути.

Скорее всего, мой гневный вид всё-таки убедил упрямого вождя и высказанная мной угроза возымела действие: с тех пор мне уже не доводилось слышать речей о наследнике Великого Номада. Я вновь стал жить в центральной части становища, а Самира поселилась в одной палатке со своими ученицами и обходила меня стороной, стараясь не встречаться со мной взглядом. Хорошо понимая её боль, я не стремился к сближению и пытался как можно реже контактировать с ней, хотя, конечно же, полностью избежать этого было нельзя, ведь мы как-никак жили в одном племени. Такое неопределённое и мучившее нас двоих положение длилось ещё три года, пока народ странников не проник на территорию Новых Земель и не завершил там свой Бесконечный Вояж. Самира стала одной из первых женщин, покинувших Лагерь и отправившихся в Приют вместе с детьми, стариками и тяжелоранеными бойцами. Для меня и тем более для неё не было секретом, что она поступила так ради того, чтобы не только время, но и расстояние позволили ей залечить душевную рану. Получилось ли у неё? Смогла ли она побороть свои чувства? Этого я не знал и не пытался узнать, поэтому сам никогда не бывал в Приюте, ограничиваясь лишь новостями о текущем состоянии дел от тех воинов, кто навещал поселенцев или возвращался оттуда после курса лечения.