Дело Саввы Морозова - АНОНИМYС. Страница 6

С другой стороны, раз уж он оказался в «Палкине», грех не пообедать. Тем более сейчас, когда дома живут только сам Загорский и его верный помощник. Из соображений безопасности всех остальных слуг он из дома удалил, так что Ганцзалин теперь и швец, и жнец, и на дуде игрец. Однако, несмотря на его китайское происхождение, повар из помощника неважнецкий. Правда, оплошности свои он весьма остроумно оправдывает отсутствием в России настоящих китайских ингредиентов. Вот только Нестору Васильевичу почему-то кажется, что ингредиенты тут ни при чем, дело совсем не в ингредиентах.

– Твоя стряпня и в Китае была бы так же ужасна, – попенял Ганцзалину статский советник.

– Это еще бабушка натрое сказала, – отвечал китаец, как всегда переврав пословицу.

Так или иначе, давиться ганцзалиновской стряпней – не русской и не китайской – Загорскому изрядно надоело, так что он был даже рад, что зашел в ресторан. Как говорят англичане, если вам достался лимон, сделайте из него лимонад. Даже если Морозов не явится на рандеву, можно будет, по крайней мере, прилично пообедать. А стряпню Ганцзалина пусть лопает сам Ганцзалин!

– Любезный. – Статский советник поднял правую, здоровую руку, и в ту же секунду к нему подскочил расторопный официант.

Загорский начал уже было называть блюда – тартар, салат оливье, томленые щи по-старорусски, – как в зале появилась невысокая коренастая фигура.

Ага, сказал себе Нестор Васильевич, издали разглядев татарское плоское лицо и азиатский прищур глаз, явился – не запылился. Морозов, видно, знал, как выглядит Загорский, потому что, окинув взглядом зал, без сомнений двинулся прямо к нему. Что ж, господин мануфактур-советник [7], я вас ждал, теперь придется подождать и вам. И, не обращая никакого внимания на подошедшего к столу миллионера, продолжал подчеркнуто неторопливо листать меню… Когда наконец официант отошел, Нестор Васильевич поднял на купца равнодушный взор и смотрел на него теперь без всякого интереса.

Впрочем, равнодушие его было напускным – фигура Морозова способна была вызвать интерес и у менее любознательного человека, чем статский советник. Миллионер, меценат, благотворитель, человек расчетливый, но способный на необыкновенную щедрость, старообрядец по рождению, а по убеждениям – почти либерал, ярый поклонник научно-технического прогресса, Савва Тимофеевич будил воображение не только в праздных умах обывателей, но и в среде аристократии.

Из уст в уста передавалась история, когда московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович выразил желание поглядеть новый дом мануфактур-советника на Спиридоновке, спроектированный знаменитым архитектором Шехтелем и поражавший роскошью всю Москву. Морозов, разумеется, не возражал. Однако, когда великий князь явился в гости, дома он Савву Тимофеевича не застал – тот демонстративно уехал на Никольскую мануфактуру, которой управлял после смерти отца, Тимофея Саввича.

Когда фраппированные знакомые попрекнули мануфактур-советника за то, что он так невежливо обошелся с генерал-губернатором, тот отвечал, что Сергей Александрович желал увидеть вовсе не его, Савву Морозова, а лишь его дом. И таким образом, вполне смог исполнить свое желание. К чести великого князя следует сказать, что он на Морозова не обиделся и даже вошел с ним в приятельские отношения, которые продолжались вплоть до трагической гибели генерал-губернатора от бомбы, брошенной террористом Иваном Каляевым.

Под стать Морозову была и его жена, Зинаида Григорьевна. Начать с того хотя бы, что, прежде чем выйти за Савву Тимофеевича, она была замужем за его племянником. Однако это не помешало ей бросить первого мужа и выйти за мануфактур-советника – дело в старообрядческих семьях почти фантастическое. Впрочем, новые купцы из числа старообрядцев уже не так крепки были в вере, а некоторые и вовсе о ней не вспоминали. Тот же самый Савва Тимофеевич, как известно, говорил: «Меня гимназия научила курить и в Бога не веровать».

Что же касается Зинаиды Григорьевны, то сия экстравагантная особа на Нижегородской ярмарке ухитрилась выйти на бал в платье, шлейф которого оказался длиннее платья царицы Александры Федоровны. Мало того, Морозова украсилась еще и брильянтовой диадемой, чрезвычайно похожей на корону, которую носила Ее Императорское Величество. Говорят, императрица было сильно задета таким поведением Морозовой, которая, как ни крути, была всего-навсего купчихой.

Вероятно, именно осознание того, что она купчиха и, несмотря ни на какие миллионы, не сравняется с аристократами, толкало самолюбивую Зинаиду Григорьевну на разные размашистые, но дурновкусные поступки. Модный мужицкий писатель Максим Горький, близко друживший с Морозовым, рассказывал налево и направо, что будуар Зинаиды Григорьевны забит, как беличья нора, фарфором и необыкновенно дорогими китайскими безделушками. Бессмысленное тщеславие жены раздражало Морозова, однако он и сам был самолюбив. Ему не раз предлагали дворянство, но он от этой подачки отказывался. В деятельном купеческом сословии видел он достоинства не меньше, а может быть и больше, чем во всех сиятельных аристократах, вместе взятых.

И все же положение его было странным, межеумочным. Пожалованное ему высочайшим указом звание мануфактур-советника, по виду почетное, в Табели о рангах соответствовало всего-навсего коллежскому асессору или ротмистру в кавалерии, в то время как, например, статский советник Загорский носил на себе почти генеральский чин.

Человек не только очень богатый, но также и хорошо образованный, любивший литературу, музыку, живопись и театр, со стороны высшего света Морозов чувствовал лишь пренебрежение, сложным образом перемешанное с любопытством, которое испытывает естествоиспытатель, глядя на диковинное насекомое. С пренебрежением этим он учился бороться разными способами – от резких отповедей и язвительных замечаний в адрес недругов до ернического смирения, которое, как легко догадаться, было паче гордости.

Сейчас, глядя в лицо мануфактур-советника, Загорский читал в нем все вышеперечисленное и еще какой-то странный, глубоко спрятанный надлом. Ему на миг вдруг стало жалко этого очень богатого и не очень, кажется, счастливого человека.

– Господин Морозов, я полагаю? – спросил он, слегка наклоняя голову.

Мануфактур-советник угодливо поклонился, лицо его расплылось в неожиданно елейной улыбке.

– Простите, что отвлекаю от обеда-с. Если не вовремя-с, так я могу и в другой раз.

– Отчего же, – сдержанно отвечал статский советник и кивнул на стоявший за столиком свободный стул. – Прошу садиться.

– Душевно благодарен вам за ваше снисхождение-с. – Савва Тимофеевич, посверкивая хитрыми монгольскими глазками, опустил упитанное тело точно в стул.

Подоспевший официант с поклоном положил перед ним меню.

– Мне того же-с, что и его высокородию, – подобострастно проговорил Морозов, одаривая Загорского и официанта одинаково глуповатой улыбкой.

Официант несколько озадаченно кивнул и растворился в белоснежном накрахмаленном воздухе ресторана.

– Итак, – проговорил статский советник, – кто же именно хочет вас убить?

Морозов заморгал небольшими своими (почти свинячьими, подумал Загорский) глазками, приподнял бровки, изобразил изумление. Какое, позвольте, убить, откуда это и почему убить? Кому он нужен, человечишко мелкий, неинтересный, совсем неавантажный. Говорите, сестра сказала? Да что ж сестра, она и не то еще соврет – известно, дура-баба, ум-то куриный.

– Ну да, – кивнул статский советник. – И вы ехали в Петербург из Москвы затем только, чтобы сообщить мне, что сестра ваша, между прочим почетный член Московского общества истории и древностей, дура-баба и курица? Не слишком ли расточительная трата времени и сил для делового человека?

Морозов моргнул и заявил, что бешеной собаке семь верст не крюк и он еще бы дальше поехал, лишь бы понравиться важной персоне вроде господина Загорского. Сестра – что ж, без всякого его согласия обеспокоила Нестора Васильевича, он ужо ей ижицу-то пропишет, чтоб не своевольничала… Баба – человек совсем без понятия, куда ей соваться в мужские дела?!