Зверочеловекоморок - Конвицкий Тадеуш. Страница 7

Она меня, честное слово, ни капельки не интересует. Прыгает, как коза, и ведать не ведает, что ее ждет через три недели. Вообще-то, я не прочь был бы оказаться в этот момент с ней рядом. Даже если б она мне руки целовать стала, ничего бы ей не помогло. Хотя… как знать? Может, в конце концов я бы позволил себя упросить. Но все равно это бы уже не имело смысла.

Поздно. Я ведь уже давно принял решение. И я направился в свой двор. Попозже, может, еще выйду на улицу, погляжу, как развиваются события.

Во дворе я увидел дога, который сидел на ступеньках перед нашим подъездом и вылизывал брюхо.

— Привет, старик, — сказал он еще более грубым, чем прежде, голосом. — Я звонил-звонил, но никто не открыл.

— Я думал, ты больше не появишься.

— Ты что? У меня дома были кое-какие дела. Хочешь, мотанем сегодня?

— Куда?

— Не придуривайся, старик. Туда, где мы были в прошлый раз.

— Я еще не обедал.

— Не хочешь — не надо. Обойдемся без ваших милостей.

— Ну, вообще-то, ненадолго можно.

— Я тоже не могу надолго.

В этот момент мимо нас прошли родители Буйвола, навьюченные огромными сумками с провизией. У матери было злое, ожесточенное лицо. Ничего удивительного.

— Слышишь? — сказала она мужу. — Пес разговаривает с мальчишкой человеческим голосом.

— У тебя что, других забот нету? — печально вздохнул отец Буйвола.

Дог проводил несчастных сочувственным взглядом. Верно, уже прослышал про их беду. Покачал головой, уронив капельку слюны на цементную ступеньку. До чего же он все-таки смешной. И как только сам не замечает?

— Ну что? — спросил он вдруг, очнувшись от задумчивости.

— Может, подымемся на чердак? Туда редко кто заходит.

— Давай. Мне все равно.

Мы долго поднимались по лестнице, потому что чердак был на девятом этаже.

— Что ты думаешь насчет этой кометы? — спросил я где-то на полдороге.

Пес на мгновение остановился. Огромный язык почти касался каменного пола.

— А ты веришь в реинкарнацию? — тихо спросил он.

Я молчал, озадаченный этим вопросом. Но он, видно, решил, что я не понимаю слова «реинкарнация».

— Это переселение душ. Кто-то умирает, а его душа, его естество переходит в кого-то другого. Усек, старик?

— Вечная жизнь, разновидность бессмертия. Читал об этом давным-давно, когда был маленький.

Дог помрачнел. Сердито вылупил на меня свои глазища, похожие на свежеочищенные каштаны.

— Ты в это не веришь?

— Слишком многое приходится принимать на веру. Ну и кем же ты был в предыдущем воплощении?

Пес-изобретатель переступил с ноги на ногу и пошел вперед.

— Я был лордом, — коротко бросил он.

— Звали тебя, что ли, Лордом?

— Знаешь что? — неприязненно проворчал он. — Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Я был обыкновенным английским лордом. Надеюсь, по мне это еще заметно.

— А зовут-то тебя как?

— Себастьян.

Я разочарованно умолк. Теперь уже было ясно, что я имею дело со снобом. Сноб — это тот, кто притворяется, будто он лучше, чем на самом деле.

Мы вошли на чердак. Там было темно и тихо. В нос ударил едкий запах пыли и паутины.

— Ну как? — спросил я.

— Сойдет. Присядем у стены, там побольше света.

И довольно грубо выругался, поскользнувшись на какой-то старой газете. Я невольно усомнился в его благородном происхождении.

— Видишь меня?

— Вижу, — сказал я, садясь. — У тебя с нижней губы слюна капает.

Дог быстро и смущенно утерся своей костлявой лапой.

— Понимаешь, мне кажется, я откуда-то знаю эту долину, — тихо сказал я.

Он едва заметно улыбнулся:

— Ни о чем не спрашивай. Когда-нибудь ты все поймешь. Готов в путь?

— Готов.

Что бы я сделал, если б у меня был миллион долларов? Целый миллион. Откуда? Это совершенно неважно. Может, выиграл бы в лотерею, может, получил наследство или премию, а может, заработал честным трудом.

Значит, так. Главное — сохранять спокойствие. Прежде чем начать тратить эту кучу денег, нужно позаботиться об их сохранности. Например, положить в банк, может быть швейцарский. Но ведь банки частенько лопаются, даже самые надежные, то есть государственные. Так что, пожалуй, лучше купить акции крупного предприятия (как поступают все солидные люди). Хотя — если хорошенько подумать — это тоже рискованно. Ведь цена акций постоянно падает. Как ни откроешь газету, где-нибудь оплакивают крах на бирже. Самое простое было бы спрятать все свое богатство под половицу. Но кто в таком случае гарантирует его безопасность? Ведь дом может сгореть, деньги могут украсть или произойдет какая-нибудь неожиданная девальвация. Короче, с самого начала с этим миллионом хлопот не оберешься.

Да что я волнуюсь заранее? Есть у меня миллион, и хорошо. Итак: первым делом я бы нанял роскошный реактивный лайнер и усадил в него всех — маму, отца, пани Зофью, эту, в джинсах, Буйвола, может, нашего классного руководителя и, пожалуй, кошмарное чудовище, то есть Цецилию, тоже, ну и, разумеется, Себастьяна. И полетели бы мы на далекий южный остров, где нас бы уже ждала шикарная гостиница на берегу океана. Каждый получил бы отдельный номер с видом на пляж, даже Себастьян. Дамы обнаружили бы на столиках изящные конверты с крупными суммами, потому что они обожают покупать разные тряпки, побрякушки, духи. Мужчины тоже бы кое-что нашли, но поменьше — на что им.

Итак, жили бы мы там в свое удовольствие, может, месяц, может быть, два, но не дольше, потому что и хорошее в конце концов надоедает. Еще я бы мог всем подарить подарки: кто захочет — машину, кто не захочет — не надо. Отцу наверняка, Буйволу и классному руководителю — тоже.

Маме просторную мастерскую, уйму холстов и красок. Пани Зофье целую аптеку для похудания, Буйволу абонемент в лучший ресторан, а Цецилии — настоящего мужа, возможно тихого застенчивого аборигена с этих самых южных островов.

А себе? Себе тоже машину или велосипед, приличные часы, магнитофон. Впрочем, зачем экономить? Я бы купил себе все, что только можно купить. Хотя мне мало чего нужно, большая часть вещей на меня нагоняет тоску, и от этого я иногда сам на себя злюсь. А еще я бы мог тайком делать добрые дела. Подошел бы, например, к нищему, старательно изображающему слепого: прошу, тут изрядная сумма, надеюсь, вам хватит на безбедную жизнь. Благодарить себя, ясное дело, не позволил бы, даже фамилии своей не назвал бы и быстро ушел, оставив убогого в шоке от изумления и радости.

Возможно, я бы построил современную детскую больницу. С садом, с бассейнами, с телевизорами в каждой палате, с елкой на Рождество, с зайчонком на Пасху. Но откуда потом брать деньги на ее содержание? Вот когда начнутся сложности.

Итак, я бы всех одарил и себя не забыл, и что дальше? Жить только ради того, чтобы заниматься благотворительностью, довольно-таки бессмысленно. Какой-то высокий смысл тут, может, и есть, но мне это дело вскоре наскучит. Ну понаслаждаюсь я год, два или даже три, а потом что? Ведь больше, чем можно съесть, я не съем, смотреть одновременно на несколько пар часов не сумею и сразу на двух автомобилях разъезжать не смогу. К тому же, как известно, все, что легко дается, быстро надоедает.

А постоянные волнения и страхи, что деньги падают в цене, что банки объявляют о своем банкротстве, что гангстеры убивают миллионеров? Зачем мне это все? За какие грехи?

По правде сказать, даже приятно не иметь миллиона долларов.

Мы с догом стояли в какой-то обшарпанной подворотне. Со стен там и сям обвалилась штукатурка, деревянные рамы дверей полуистлели, в каменном полу не хватало плит. Нас огибал вытекающий на солнечную улицу поток людей. Где-то гремел патефон. Я увидел мигающую надпись из электрических лампочек на доме во дворе, ярко освещенный вход и над ним большую цветную картину на листе фанеры. Это был маленький старый кинотеатр, откуда после сеанса выходили зрители.

— Где мы? — спросил я.

Себастьян прижался к стене, опасаясь, как бы кто-нибудь не наступил ему на ногу.