Окольцованная птица - Копейко Вера Васильевна. Страница 10

Что ж, было из-за чего. Точнее — из-за кого.

Его звали Дима. Он был на год старше ее. Он приехал в Ужму к бабушке, потому что мать вышла замуж за югослава и укатила в Белград. Не то чтобы ее муж не хотел брать с собой мальчишку, просто мать сама решила, что так будет лучше. Дима согласился с ней. Он учился в их школе второй год, упакованный с головы до ног во все, что только может пожелать душа подростка. У него были джинсы, куртки, кепки, у него была магнитола, но самый шик был ноутбук, неведомый предмет в этих краях. Югославский муж, не имеющий никакого представления об оснащенности северной глубинки, сделал царский подарок парню, почему-то свято веря, что он может подключиться к Интернету и по электронной почте сообщать матери о своих успехах.

— Интернату? Да зачем же они тебя туда собираются засунуть? — волновалась не на шутку баба Аня Полякова, бабушка Димы.

Ульяна не удержалась и улыбнулась, когда снова увидела эту сцену, как будто не прошло полутора десятка лет.

Баба Аня была крутая, она и выпороть могла внучонка, хотя он был вдвое длиннее ее. Но он, такой нежный мальчик, садился на корточки и говорил ей, подставляя голову:

— На, бабуля, оттянись как следует. От сердца отляжет, давление упадет.

А уж когда она жалела его, то не слезами обливала — что в них толку, говорила она, одна вода, — она пекла полведра пирогов с грибами, капустой и картошкой и кормила внучка.

Прослышав про «интернат», она быстро поставила квашню, тесто вздулось, как подушка из утиных перьев, и баба Аня напекла ведро пирогов.

Дима молчал, оставляя ее в полной уверенности, что мать и ее новый муж хотят замучить ребенка и забрать его у нее.

— Отдать в интернат! — то и дело восклицала она, награждая тесто крутыми кулаками, от чего оно становилось тугим и упругим, как ей и надо было.

Когда Дима и Ульяна пришли домой после школы, а они дружили с самого появления парнишки в селе, и навалились на пироги, бабушка сидела и любовалась молодым аппетитом, подперев щеку рукой.

— Да разве в интернате-то… — Она махнула рукой, не договорив. — Там одни бандюки. Не отдам я тебя туда.

Дима поднял глаза от пирогов, отъехал от стола на стуле и, раскачиваясь на двух ножках, задумчиво произнес:

— Вот если бы на самом деле в Ужме был Интернет…

— Да не надо нам сюда бандюков-то! — запротестовала бабуля. — Не надо нам интернатов никаких.

— Что такого, баба Нюра? Я ослышался? Я ведь говорю про Всемирную паутину, Интернет…

— Да еще с паутиной! — Она совсем рассердилась. — Ее сорвать надо поганой метлой…

Неизвестно, чем бы закончилась беседа бабушки и внука, не вмешайся Ульяна. Она все расставила по местам.

— Баба Аня, весь этот интернат-Интернет он затеял из-за ваших волшебных пирожков. Спасибо вам большое, а я его забираю с собой. Чтобы вы отдохнули от этого парнишки.

Она подмигнула ему и повела за дверь.

— Знаешь, мне нужна твоя помощь, — сказала она, когда они вышли во двор.

— Пошли в мастерскую, там и поговорим, — произнес он, довольно поглаживая себя по животу.

Ульяна, вспоминая сейчас тот день, ощутила волнение, пожалуй, такое же, как тогда. Он нравился ей, ужасно, но она не хотела признаваться в этом себе самой. Девчонки гонялись за ним толпами, он был всеобщий любимец, хотя обычно деревенские не любят городских.

— Ласковое дитя двух маток сосет, — приговаривала обычно баба Аня, но на лице ее светилось одобрение.

Он сделал ей на компьютере сертификат, она ничего не сказала матери об этом, потому что та начала бы говорить о правилах, о законах, а Ульяна хотела результата. Причем немедленного.

Подумать только, ее клюкву расхватали в полчаса!

Почему ее не побили торговки? Наверное, просто из жалости — девочку бросил отец.

Но когда она догадалась об этом, она решила поступить по-другому — обошла всех продавщиц, которые выносят к поезду ведра, и всем раздала бумажки с показателями дозиметра.

Ужма стала единственным местом в тайге, где растет экологически чистая клюква!

Мать пришла в ужас, когда к ним домой начали нести сметану, молоко, куски соленого сала, а когда начался забой скота, то печенку, грудинку и много чего еще.

— Как тебе не стыдно, — ворчала мать, — мы не побирушки.

— Мам, но они же от всего сердца. Я ведь помогла им продать все до клюковки. А потом, ты разве не помнишь, когда отец привозил с охоты уток, ты сама посылала меня раздавать всем соседям?

— Но то раздавали мы. А это — нам дают.

— Да чем же они хуже нас? Они такие же люди, как все в Ужме.

— Мы не такие, как все… — говорила мать, не уточняя разницу.

Когда Ульяна расписала в письме обо всем этом отцу, он разразился похвальным письмом и своим любимым пожеланием: «Только вперед и только в таком духе!»

Ульяна не написала отцу о другом — о том, как она сама расплатилась за этот сертификат. А она за него расплатилась с Димой. Хотя и по своей воле.

Это было перед ее отъездом из Ужмы, как она думала, навсегда. Отец настоял, чтобы они с матерью переехали в город, в областной центр, где он по своим каналам раздобыл им двухкомнатную квартиру в центре. Он настаивал на том, что Ульяна должна окончить городскую школу и поступить в институт.

Но любовь нагрянула не весной, как водится в природе, а в начале осени, когда были уже собраны чемоданы, завязаны узлы, упакованы в коробки книги. Поезд будет под утро, ложиться спать бессмысленно. Мать ходила из угла в угол, осматривала сарай, баню, двор — все ли в порядке. Этот дом принадлежал сельсовету, ему он и отходил. Скорее всего в нем поселят новую учительницу, опытного математика, которая с семьей переезжала сюда из соседнего района.

А Ульяна попросила Диму сходить с ней напоследок в ее любимое место, в лесную избушку, в которой отец раскрыл ей свою сердечную тайну.

Собиралась ли раскрыть она в той же избушке для себя еще одну тайну жизни? Она не призналась бы, что да, она хотела, надеялась и боялась.

Как это бывает, она знала.

Потому что в деревне об этом знают все — кругом живая природа, и любовь во всех ее проявлениях не секрет. Но как это будет у нее, она не знала. Не знала она и о том, было ли это у Димы, которому шестнадцать.

В домике горьковато пахло рябиной, кто-то развесил гроздья на веревочке на окне вместо занавесок-задергушек.

Ульяна посмотрела и чуть не расплакалась от волнения — словно знак, словно разрешение: мол, если хочешь — люби, никто не увидит, только он.

А он тоже посмотрел на эту уже волглую рябину, слегка сморщенную, и просто обнял Ульяну.

От него пахло цветочным мылом, потому что баба Нюра не переваривала порошки, а стирала белье мылом.

— Как ты хорошо пахнешь… — вдыхала она.

— А ты как хорошо…

Его губы оказались умелыми и быстро нашли ее губы. Они были теплые и мягкие, как у теленка. Ульяне понравились его губы.

Ей понравилось и то, как работали его руки, ловко справляясь с пуговицами на рубашке.

— Ты такая классная девчонка.

Она улыбнулась и положила ему руку на грудь, подергала редкие волосинки.

— Слушай, у тебя… уже это было?

— Ага.

— Здесь? — От внезапной ревности она отстранилась от него, и он чмокнул губами в воздухе.

— Не-ет, дома. Это долго рассказывать. А у тебя не было? — спросил он, и девушка почувствовала, как Дима улыбнулся.

— Не-а. Но я хочу, чтобы было. Это ведь все равно будет.

— Не боишься?

— Нет, — сказала она и потащила его за собой на лавку. Спине сначала было жестко, он навалился на нее, спина уже ничего не чувствовала, потому что новые ощущения перекрыли все — и внезапное ликование, и боль…

Ульяна, глядя на тот свой поступок отсюда, из взрослой жизни, не осуждала себя. Она просто взрослела так, как могла взрослеть только она: она научилась зарабатывать деньги, и она захотела получить «сертификат» взрослости. Дима был самым подходящим человеком для этого.

Она уехала из Ужмы и больше никогда его не видела…