Тест на любовь - Копейко Вера Васильевна. Страница 4

Теперь понимаешь, чем ты меня одарила? Ты подарила мне еще двадцать лет жизни. А если бы я построил свой домик в тридцать лет, то мне до конца осталось бы именно столько. Моя теория тебе скорее всего покажется дикой. Но со временем ты поймешь, насколько я прав».

Гонорар из Америки стал для Ольги настоящим потрясением. Она никак не могла придумать, на что бы памятное его истратить.

— Слушай, Ольга, — сказал ей Слава, — ты давно хотела издать свой альбом. Издай его на эти деньги.

Ничего лучшего придумать было нельзя…

При этом воспоминании сердце Ольги заныло.

Мысль была отличная. Конечно, она так и поступила…

Но… но почему во всем столько боли? Ну почему все, что она получала от жизни, было какое-то корежистое, мятое, измолоченное и не оставляло ей чистой, ничем не тронутой радости?

Кукушка снова фыркнула и в который раз скрылась в своем гнезде, словно выражая недовольство.

Все, все в прошлом. А сюда она приехала сейчас, чтобы навести порядок. Закрыть домик — неизвестно, сколько времени она не появится здесь. Слава сюда не приедет. А как он любил приезжать сюда — здоровенный бородатый мужик с сачком крался сквозь высокую траву, чтобы накрыть еще одну жертву. Ольга усмехнулась. Специалист по бабочкам.

Славу любили женщины, и он их, так что он недолго пробудет один. Странно было бы не поддаться обаянию здоровья, юмора, силы и еще чего-то, чему Ольга не могла дать определения. Просто у нее нет таких слов. Про это можно думать лишь наедине с собой, поднимаясь с постели, когда он, отвернувшись на другой бок, засыпал, а она улыбалась от счастья… Итак, этот домик — все, что осталось от их общего прошлого. Больше он никогда здесь не появится. Никогда. Сердце сжалось, на глаза навернулись слезы.

Она вдруг вспомнила его коллекцию бабочек под стеклом, которой восторгались все приходившие к ним в дом. Большинству людей мир давно перестал казаться цветным, и они замирали, глядя на стену. Боже, неужели такая красота водится в Подмосковье? В средней полосе России? Не на Севере? Не в Африке? Не в Океании? А как тщательно все наколото, как расправлены крылышки, как дотошно выверено и выписано черной тушью чертежным пером — с любовью — по-латыни и по-русски, указано, где и когда их настиг сачок энтомолога Ярослава Воронцова.

Ольга радостно смеялась и гордо сообщала — вот эту они вместе отловили в Ботаническом саду в Останкино, вот эту под Зеленоградом, да-да, такого махаона! Она сфотографировала крылышки особым объективом — рыбьим глазом, — и никто в жизни не догадался бы, что это такое! Она подбирала самую чувствительную пленку, способную передать тончайшие переходы красок. Мастерски сделанные снимки охотно брали в журналы и на выставки, покупали агентства. Ольга Геро — это было хорошее имя в фотографии.

Когда на Ольгу свалилось известие о том, что ей предстоит, она была потрясена. Это конец. У них со Славой нет будущего. Не станет же она держать его при себе, превратившись в инвалида? Здорового мужика, который хочет детей, нормальную семью…

Ее сердце билось в горле, она не могла дышать, когда дома, оставшись наедине с собой, думала, как ей поступить.

Сколько она проживет — никто не знает. Но то, что она больше не будет настоящей женщиной, а лишь оболочкой женщины — совершенно ясно. Конечно, он никогда не скажет ей таких слов, даже не намекнет. Но она будет постоянно ждать их, искать двойной смысл в словах, взглядах. Ему станет скучно с ней. Нет, она не вправе лишать смысла его жизнь. Теперь Слава будет от нее свободен.

Куст можжевельника за окном дернулся, кровь ударила в виски, и в них застучало. Ольга непонимающе смотрела в окно. Потом догадалась — дело не в можжевельнике, а в кресле. Обычно в кресле ее качал Слава, а теперь она качнулась сама и не заметила.

Больше он никогда не будет ее качать ни в этом кресле, ни в другом. Потому что…

…Ольга никогда не забудет день, когда вышла из поликлиники, где седая врачиха сочувственно посмотрела на нее и, не скрывая ничего, сказала:

— Готовься, девочка.

Больше ничего не надо было добавлять, эта женщина наблюдала ее весь последний год.

— Тяжело, конечно, ты такая молодая.

— Может, еще все обойдется?

— Да нет, к сожалению, не все… Для мужа, конечно, тебе кое-что оставят.

— У меня нет мужа.

— Может, и к лучшему, что нет. — Она покачала головой. — Страшнее всего обмануться в ближнем.

Сердце Ольги колотилось, ее подташнивало.

А если сказать Славе все как есть?

Но он может остаться с ней. Он может даже… снова предложить ей выйти замуж за него. Официально.

На секунду ей стало легче. А что, если ей согласиться? Если он предложит? Почему она так боится его жалости?

Она шагала по ступенькам вниз, в гардероб.

В конце концов, может, она не сразу умрет. Не скоро. А если скоро, то он останется один. И снова может жениться.

О Господи, одернула она себя. Ты хочешь жалости? Ты хочешь заставить его мучиться? Его, мужчину в расцвете сил? Ведь ничего не будет по-прежнему. Их любовь не может быть прежней… Она будет просто калекой… Она начнет очень быстро стареть, кожа сморщится, тело станет дряблым, потому что организм будет работать в затухающем режиме, как говорят врачи. Она вступит в свою последнюю фазу женской жизни раньше времени. Намного раньше.

О нет, только не это. Другое дело, если бы они прожили вместе полжизни. Но они соединились не так давно и хотели друг от друга радости, удовольствий. Поэтому…

Ольга вышла из поликлиники с лихорадочно горящими щеками и, сама не зная почему, пошла не к метро, а в другую сторону. Она, в общем-то готовая к этой новости, была потрясена. Вот и все, да?

И если отбросить личную жизнь, любовь, что ей осталось сделать? Ольга переставляла ноги, не думая о том, куда и зачем идет. Она просто шагала и шагала.

Да что это она? Какой дурацкий вопрос — что ей осталось сделать? Она еще не сделана главного в жизни. Она не достигла успеха, к которому стремилась всегда. Персональная выставка в фотоцентре ей снилась всю жизнь, так неужели мечта не исполнится? Сколько раз ей грезились стены, увешанные ее работами, ранними, более поздними, нынешними… Толпы зрителей, восторженные отзывы… Там есть на что посмотреть. Где она только не снимала — ей повезло, она много видела, и не только через объектив фотокамеры. Не зря же Ольга Геро получала призы и грамоты на международных выставках.

Она переставляла ноги, шла и шла вперед, кто-то толкал ее, но она не обращала внимания, устремив невидящий взгляд прямо перед собой. Серые глаза Славы, его большие сильные руки, золотистые волоски на запястьях, жесткая борода.

— У меня борода, как у фокстерьера, — смеялся он, щекоча ее щеку. — Видишь, трехцветная — рыжая, черная и седая, — зазвенело у нее в ушах.

Боже мой. Вот он, приговор. Больше она не будет с ним никогда. Нет, она не обременит его собой.

Она шагала и шагала, не глядя по сторонам, перед глазами было совсем не то, что должно было быть на самом деле.

…Он держит ее в объятиях, от него пахнет дымом, он только что ворошил поленья в печке, а небритая щека теперь колет ей щеку, жесткие губы, слегка потрескавшиеся, солоноватые на вкус. Наверное, пересохли, лопнула кожа и сочилась кровь, подумала она. Они лежат на топчане, который сами сколотили по совету мистера Уиклера. Он расписал до деталей, как остругать доски, чем набить матрас. Они даже сшили одеяло по его указанию — из кусочков разной ткани, в деревенском стиле. Как было тогда весело, как здорово.

Ольга шла и шла по улице. В голове внезапно зазвучал Славин голос:

— Ольга, пойди-ка сюда.

Голос влюбленного Славы. И она снова ощутила трепет влюбленной женщины.

— Я обниму тебя. Слушай, какой замечательный дом мы выстроили с тобой. А потом построим другой. Ты говорила, мистер Уиклер сейчас живет в новом доме — в викторианском стиле? Пошлю-ка я тебя к нему, пусть расскажет, как его строить. Нам скоро понадобится большой дом. Я думаю, вчетверо больше. У нас ведь будет куча детей… Им нужен простор.