Ассистент (СИ) - Скоробогатов Андрей Валерьевич. Страница 12

— Я тут! — объявила она. — Они снова меня накачали, прогнали через аппараты, затем сказали, что я ни к чему не пригодна, и мой статус понижен до обычной военнопленной.

Я посмотрел в щель, но там ничего не было видно.

— В смысле, ни к чему не пригодна? Ты там где?

— Да здесь я… меня ещё отвели в душевую, я причёсываюсь. А не пригодна я к программе «Династия». Я даже догадываюсь, что это такое, читала как-то.

— И что это такое? Просто меня в неё как раз взяли.

— Оу… Ой… Эльдарчик… Да уж, повезло тебе.

Она наконец-то показалась в поле зрения — в свежей пижаме, с мокрыми волосами, вставшими жёсткой щёткой. Тело кое-где после душа осталось влажным, и пижама прижималась к телу.

— В общем… У японцев же низкий процент сечения. Ну то есть у них там всякие айны и окинавцы были, всё, что от них удалось собрать — это два, три процента у отдельных сёгунатов. Да и навыки все однотипные — хилерство, гипноз, иногда телекинез. И только когда они уже начали колонизировать всё подряд, океанию, Индонезию, Индокитай — вот тогда начали выдёргивать что побольше и поинтереснее. С артефакторством так вообще только в девятнадцатом веке познакомились, вот тогда и начался технический бум.

— Хм. Я, кажется, уже начинаю понимать. Евгеника?

— Похоже на то. Писали, что «Династия» — это эксперимент по получению максимально-высокого процента сечения и уникальных навыков путём смешения всевозможных рас. Что-то вроде австрийского «Уберменш», слышал?

— Слышал, — усмехнулся я. — Правда, скорее, немного в другом случае.

— Во-от. Японцы — жуткие расисты, и эта идея им пришла очень поздно. Все эти устои, комплекс превосходства, прочее… Только когда «Великая Полусфера» стала полу-независимой. Правда, я думала, что он завершился ещё лет двадцать назад. Видимо, мы попали под вторую волну.

— То есть они будут бесконечно собирать у меня… — я взглянул вниз, а Самира тут же просунула руку в щель и быстро провела у меня по штанам.

— Ой… Не знаю, что это я… Нет, Эльдарушка. Собирать тут бесполезно. Тут только по любви… По-настоящему. Природным образом.

— В смысле?

Я точно видел соответствующие рекламные объявления и помнил, что в этом мире уже давно изобрели технологию искусственного оплодотворения.

— Парадокс Браун. Первый сенситив, рождённая искусственным путём. Дочь пожилой пары из влиятельного рода, которая по всем расчётам должна была иметь не меньше восьми процентов сечения — как оказалось, имеет меньше одной десятой. Не помню точно… кажется, всего один сотый из пробирки набирал один процент. Только вот этой вот штукой…

Её рука снова пролезла в щель, уцепила меня за край пижамных брюк и потянула вниз за резинку.

— Значит, по любви?

— Ну, или из-за особых гормонов, которые выделяются при половом акте, я не знаю… Эти же исследования все засекречены. Хотя, говорят, что степень симпатии будущих родителей сильно повышает потенциальный процент у плода… Слушай, я тут поняла… Мне тоже не хватает тактильных ощущений от твоего тела.

Затем сделала то же самое и с трусами. Надо ли говорить, что завёлся я достаточно быстро.

— О, как интересно… — сказала она.

— Что тут интересного? Как будто раньше не видела?

— Ни разу при свете не видела… честно… Погоди, я тоже разденусь. Мне бы хотелось… чтобы ты с меня это снял…

Что было дальше? Признаться, за последующие дни мы испробовали все возможные изощрения, которые позволяла конфигурация стены, наши тела и мои морально-нравственные ограничения. Разумеется, всё это временами походило на взаимное издевательство, потому что полноценного акта мы совершить так и не могли, но иного варианта не было. В условиях, когда развлечений не так много, остаётся самое древнее и естественное для существа из отряда приматов.

Однако этим моя сексуальная жизнь в этой лаборатории безумных извращенцев не ограничилась. Увы.

На утро меня привели к Каяно. Усатый офицер смотрел хмуро, с едва скрываемым презрением.

— Вы представляете, чем вам предстоит заниматься? — спросил он через переводчика.

— Ну, «Династия» подразумевает что-то связанное с продолжением рода. Раз вам понравились мои навыки и мои гены — видимо, придётся кого-то… Хм. Ну, трахать, что ли.

Каяно хмыкнул.

— Я посмотрел камеры. То, чем вы занимались с вашей соплеменницей — возмутительно! Этому нет никаких оправданий. Вы теряете генетический материал на какие-то… девиации.

— Значит, вам нравится подглядывать, господин Каяно? — усмехнулся я.

Хотел добавить что-нибудь ещё более едкое, с упоминанием его физической формы и либидо — но не стал. Во-первых, я не любитель распускать язык на тему возраста, а во-вторых — мне и без этого подошли и влепили пощёчину.

— Мы будем вынуждены разлучить вас, — продолжил Каяно.

— Мне казалось, что вы посадили нас рядом именно для этого.

— Увы, нет. Она представляет меньшую ценность для науки.

— Для науки… а сначала вы сказали, что мы потребуемся для обмена.

Каяно неохотно кивнул.

— Вы точно понадобитесь для обмена. Как и госпожа Елзидер. Это единственная причина оставлять её в живых.

— Не единственная, полковник. Вы не думали о том, что другие женщины не будут вызывать у меня желания? Что для акта соития необходимо чувство влюблённости, так?

— Вы получите нужные стимуляторы, — поджал губы Каяно.

— Я правильно понимаю, что стимуляторов может оказаться недостаточно? Что все ваши предыдущие эксперименты показывали недостаточные результаты. А вы не думали, что причина в том, что бесполезно изучать боязнь замкнутых пространств у лабораторной крысы в тесной клетке? Что вы забыли про один важный компонент — любовь.

Каяно дослушал часть фразы переводчика, затем захлопнул блокнот, в который строчил что-то, и прервал меня:

— Довольно. Вы сегодня же приступаете к первому пробному акту. Госпожа Елзидер останется рядом с вами, но только в случае, если её присутствие рядом не будет вредить качеству генетического материала.

Меня накормили плотным обедом. Дали подышать какой-то странной ингаляцией, затем та самая лаборантка, которая брала у меня пробы семени, отвела меня в душ и побрила меня в причинных местах.

А затем меня отвели по лестницам в новый блок, в котором я раньше не был. Впереди я увидел коридор с тюремными камерами — с такими же бронированными стёклами, но куда более тесные, с кучей лиц в окнах и грозными тётками-надзирателями, дежурившими с автоматами на входах и выходах.

Меня же не довели до камер и развернули в боковую комнату. Эта комната отличалась и от моей собственной комнаты, и от всего, что я видел до этого в бункере. Розовые обои. Японские гравюры с осьминогами и полуобнажёнными гейшами. Икебаны по бокам огромной, в половину комнаты кровати. Огромные, чистые перины.

И маленькая, испуганная девушка-азиатка в кружевном белье.

Дверь за мной захлопнулась.

— Эх, — пробормотал я. — Что ж, Эльдар Матвеевич, приступим.

Глава 8

На самом деле, я увидел в её глазах облегчение, когда она разглядела меня. И, возможно, даже какую-то симпатию. В целом, мой вид вряд ли вызывал опасения по поводу тяжести предстоящего процесса, я выглядел дружелюбным, хоть и слегка раздражённым.

— Задалавствуй-те, — прокартавила она.

— Как тебя зовут?

— Аи, — она приложила ладошку к груди.

— Ты говоришь по-русски?

Она испуганно посмотрела на меня и покачала головой.

— Ясно. Эти черти заставили тебя выучить одно слово на русском… так, ну, попробуем. Nǐ huì shuō zhōngwén ma?

— Shì de! — она оживилась.

Мы немного разговорились. Я верно угадал — девушка была из какого-то китайского субэтноса. Половину слов я не понял, но обрывков фраз было достаточно.

— Восемнадцать лет… Меня готовили.

— Откуда ты?

— Родилась тут, — она тыкнула пальцем в пол. — Потом родители — ферма. Потом снова сюда.

Она говорила ещё какие-то длинные фразы, из которых я понял, что за ней следили всё детство, она жила за каким-то забором. И что к ней не подпускали мальчишек: понимать ли это буквально или в переносном смысле — я не понял.