Из-за денег (сборник) - Шекли Роберт. Страница 36

И вместе с охватившим Уэлтона ужасом он внезапно осознал объективную истину: больше никогда в своей жизни он не поднимется на борт авиалайнера, никогда не полетит в теплые края в поисках красивой жизни. Он, однако, попытался поставить ногу на ступеньку трапа, но так и не смог сдвинуться в сторону избавления от реальной действительности.

Стоя наверху трапа, стюардесса зазывающе махнула рукой, но, убедившись, что с пассажиром творится что-то неладное, быстро спустилась вниз. Поль повернулся и бросился от нее бежать. Это было бегство и от свободы — от той свободы, о которой он мечтал и которая была так близка. В паническом ужасе Уэлтон бежал в сторону аэровокзала, где надеялся найти теплоту, свет и спокойствие. В это мгновение позади оглушительно взревели моторы самолета, и Поль закричал, зажав уши ладонями, чтобы не слышать этот рев.

Чьи-то легкие, но сильные руки обхватили его в здании аэровокзала и повели к санитарной машине.

Дональд Вестлейк

Уступи дорогу

Детектив Абрахам Левин из 43-го участка района Бруклин сидел за своим столом в служебном кабинете и тосковал о сигарете. Пальцы его левой руки самопроизвольно сжимались и разжимались, чувствуя себя неуютно без привычной бумажной трубочки, набитой изнутри табаком. В правой руке он держал карандаш, который время от времени машинально подносил ко рту. Он даже не осознавал, что делает, пока не почувствовал на вкус песчаную шершавость ластика, прикрепленного к концу карандаша. Левин открыл ящик стола, бросил туда деревяшку и попытался сосредоточиться на новостях лежащего перед ним иллюстрированного журнала.

Казалось, что весь мир обернулся против человека, желающего бросить курить. Вокруг него повсюду другие личности дымили сигаретами непринужденно и как бы между прочим. И эта их непринужденность выставляла в неприглядном свете причины решения бросить курить. Попытайся отгородиться от курильщиков с помощью телевидения или радио, и реклама сигарет с ее заманчивыми трюками сведет тебя с ума. Левин давно заметил, что самым популярным выражением во всех развлекательных романах была фраза «Он зажег еще одну сигарету». Государственные деятели и другие знаменитости попадали на прицел теле-кино-фотокамер непременно тогда, когда они затягивались сигаретами. Он только что прочел третий раз в журнале сообщение о том, что папа Иоанн XXIII стал первым прелатом Римской католической церкви, который позволил себе курить на публике.

В раздражении Левин закрыл журнал, но с обложки на него уставился, ухмыляясь с сигаретой в краю рта, губернатор одного из среднезападных штатов. Детектив закрыл глаза и подумал, что он превратил себя в посмешище на склоне лет. И в самом деле, пожилой человек, бросающий после многих лет пристрастия к куреву эту привычку, смешон даже в собственных глазах, а его существование превращается в долгую цепь маленьких неприятностей. В Голливуде могли бы отснять отличную комедию о моих терзаниях — продолжал размышлять Левин — с участием известного комика Харди. Только Харди умер недавно от сердечного приступа.

Абрахам Левин из своих пятидесяти трех лет двадцать четыре прослужил в полиции и уже восемь лет страдал стенокардией. По ночам он обычно долго не мог заснуть, прислушиваясь к молчанию, которое наступало за каждым восьмым или девятым ударом его сердца. Поднимаясь по лестнице или поднимая что-нибудь тяжелое, он тут же замечал, как ему не хватает воздуха, и как пауза в груди становилась короче — на седьмом, шестом и даже на пятом ударе.

Наступит день — говорил он себе, — и мое сердце пропустит два удара кряду, и в тот день Абрахама Левина не станет. Потому что уже не будет третьего удара. Никакого не будет. Навсегда.

В соседней квартире, рядом с его дверью, по ночам плакал грудной ребенок, и Левину казалось, что своим плачем эта новая жизнь как бы напоминала ему о необходимости уступить в скором времени ей дорогу.

Четыре месяца назад он прошел медицинское обследование. Врач тщательно прослушал его сердцебиение, проверил анализы, своими действиями напоминая опытного механика, который взялся определить, подлежит ли капитальному ремонту старый автомобиль, или уже пришла пора выбросить его на свалку.

На прошлой неделе Левин снова обратился к врачу и пожаловался на спазмы в груди и перехват дыхания при волнении. Доктор прописал ему кое-какие лекарства, получил свой гонорар и сказал: «Если вы хотите помочь вашему сердцу, вам следует бросить курить».

За три дня он не выкурил ни одной сигареты. Левин впервые в жизни вдруг начал понимать, почему так кричат арестованные наркоманы, лишенные возможности удовлетворить свою пагубную потребность. Он понемногу стал стыдиться самого себя за такую сильную зависимость от чего-то, столь бесполезного и столь вредного. Три дня он уже выдержал. Выдержит и дальше, каким бы смешным себе не казался.

Открыв глаза Левин снова посмотрел на ухмыляющегося, с сигаретой во рту губернатора и бросил журнал в ящик письменного стола. В кабинете, кроме его напарника Кроули, который с удовольствием покуривал, сидя напротив за столом, стоявшим рядом с канцелярским шкафом, никого не было. Ритчи и Макферлейн, два других детектива из их смены, находились на вызове и скоро должны были вернуться. Левину хотелось, чтобы позвонил телефон или еще что-нибудь произошло, чтобы отвлечься от мысли о курении и занять свой ум и руки. Он с тоской вновь осмотрел комнату, в то время как пальцы его левой руки продолжали непроизвольно сжиматься на столе, одинокие и странно пустые.

Стук в дверь оказался настолько слабым, что Левин едва услышал его, а Кроули даже не поднял головы от бумаг. Но напряженные до предела нервы Левина улавливали любой звук. Он посмотрел, увидел в затуманенном стекле двери короткий силуэт и сказал:

— Войдите.

Кроули очнулся.

— Что?

— Кто-то стоит за дверью.

Левин снова чуть громче отозвался, и на этот раз дверная ручка нерешительно повернулась. В кабинет вошел ребенок.

Это была девочка лет десяти, в розовой кофточке и красной юбке, черных башмаках с медными пряжками и шерстяных белых чулках. Ее очень светлые волосы, тщательно промытые, причесанные и уложенные на голове, перевязанные красной шелковой лентой, падали красивым шлейфом до талии вдоль ее спины. Ее глаза имели голубой, ярко голубой цвет, и кожа ее овального лица была безукоризненно чистой. Эта девочка как будто являла собой живую рекламу детской одежды или готовую иллюстрацию для домашнего женского журнала. Словно Алиса в стране происшествий, она наивными любопытными глазами уставилась на служебный кабинет и детективов 43-го участка, чья работа заключалась в том, чтобы хватать глупых и мерзких типов и передавать их другим субъектам для наказания.

Девочка внимательно осмотрела обоих детективов. Один из них, Кроули, явно соответствовал этому неприглядному помещению, заставленному старой мебелью. Большого роста и плотного телосложения, с квадратным лицом и тяжелой челюстью он производил внушительное впечатление, подкрепляемое, к тому же, холодным выражением глаз и неулыбающимися, всегда сомкнутыми губами. Кроули считали жестоким полицейским, он хорошо играл эту роль и почти был таким же на самом деле.

Другой детектив, Левин, явно казался не на своем месте. Полный, среднего роста, в просторном коричневом костюме, круглолицый, с мягкими глазами и большими губами он всем своим видом как бы выражал собственные заботы, сомнения и слабое здоровье. Седеющие волосы, коротко подстриженные на военный манер, только подчеркивали округлости его внешности. Нет, Левин не походил на сурового полицейского. Скорее, на неудачливого мелкого бизнесмена, на доброго, бедного дядюшку.

Может быть, поэтому девочка обратилась именно к нему.

— Могу я с вами поговорить? — Ее голос был таким же робким, как стук в дверь. Казалось, при первом неосторожном жесте она в испуге убежит.