Неизвестный Бондарчук. Планета гения - Палатникова Ольга Александровна. Страница 87

– Знаешь что? Давай не будем творчества касаться.

И мы сидели – о том, о сём, и обо всём – час, полтора, и всё равно сворачивали на творческие темы, потому что он этим жил.

Архипова: А я дачу Бондарчуков люблю больше их городской квартиры. Очень мне нравилось, что они посадили у себя на участке южные плакучие ивы. В Подмосковье такой славный уголочек Украины. Всегда, когда приезжала, шла на них полюбоваться. Недавно Ирина Константиновна сказала, что осталась только одна ивушка плакучая, но вся семья хлопочет над ней, бережёт от наших среднерусских морозов и ветров, и этот чудесный украинский пейзаж – кусочек малой Родины Сергея Фёдоровича – жив.

Елена Бондарчук

Роли в фильмах: «Живая радуга», «Парижская драма», «Борис Годунов», «Карусель на базарной площади», «Время и семья Конвэй», «Дело Сухово-Кобылина» «Тихий Дон», «Янтарные крылья», «Запасной инстинкт». «Одноклассники». В сериалах: «Бедная Настя», «Дорогая Маша Березина» и других.

Ненаписанная глава

Пусть меня поймёт читатель этой книги, этих воспоминаний о Сергее Фёдоровиче – моём отце. Чувство к отцу очень сокровенно и дорого, и я хотела бы остаться с ним наедине…

Фёдор Бондарчук

Более 45 ролей в кино, среди них – в фильмах: «Борис Годунов», «Ангелы смерти», «Бесы», «8,5 долларов», «Кризис среднего возраста», «Даун-хауз», «Мужская работа», «В движении», «Кино про кино», «Свои», «Статский советник», «Мама, не горюй! 2», «Я остаюсь», «Тиски». Режиссёр фильмов «9 рота», «Обитаемый остров», в которых выступил как актёр.

Когда трудно – рядом отец

Новый год в нашей семье всегда было принято справлять всем вместе. Но в связи с разными житейскими перипетиями Новый, 1994 год отец с мамой пошли встречать в ресторан. В середине ночи я с женой Светой приехал туда и уговорил папу с мамой поехать с нами во Дворец молодежи. Мы там устраивали Новогоднюю ночь фестиваля «Поколение». Это был фестиваль молодых рок– и поп-исполнителей и молодых режиссёров, создающих музыкальные ролики. Зал был полон – тысячи две молодых талантов, мы их со всей страны собрали. Родителей встретили оглушительными аплодисментами. Они сели за столик, маму приглашали танцевать, отец тоже танцевать любил и танцевал всегда очень хорошо, но тогда только смотрел, как в современных ритмах отплясывает мама. Это был последний Новый год в его жизни…

Через три дня, на церемонии закрытия, в этом же огромном зале Дворца молодежи отец мне вручил приз «Овация», я получил его в номинации «режиссура клипа». Вообще отец очень одобрял мои поиски иных, новых кинематографических форм. Клип – это музыкальный мини-фильм с применением самых современных кинотехнических средств: компьютерная графика, анимация, своеобразный, согласованный с ритмом музыки, монтаж. Свой первый клип я снял в 1991 году, показал отцу, и ему понравилось. Я, признаться, не ожидал, всё-таки существовала одна небольшая, но существенная преграда: отец был уже человек пожилой. Многие его коллеги и сверстники восприняли тогда эти новации режиссёров моего поколения в штыки, а он – живо, легко, с интересом. Он вообще человек по своему внутреннему ритму очень лёгкий (не путать с легковесным), я бы даже сказал – парящий в свободном полёте. Это и по его творчеству видно. Например, сцена бала Наташи Ростовой по монтажу сделана так, что и сейчас смотрится поразительно современно. То есть, это полная свобода монтажа. Такими способами кинематографической выразительности, такой свободой сейчас не владеют многие наши именитые режиссёры, которые снимают большое кино, но владеют люди, которые, например, снимают музыку. А он эти способы сам создавал, поэтому относился к тому, что делаю я, хорошо.

Он никогда на меня не давил. Взять ту же музыку. В музыкальную школу меня заставляла ходить мама, не помню, чтобы отец принимал в этом какое-то участие. А для меня музыка тогда была мукой. Мои сверстники после школы шли играть в снежки или кататься на велосипедах. Ещё мы разбирали на доски ящики, в которых продавались мандарины в ближайшем магазине, из досок сколачивали салазки и съезжали на них с ледяных горок. У меня тоже была такая самоделка, но она простаивала дома, а я вынужден был переться в Гнесинскую школу. Мама называла это «поход из варяг в греки». Мы проходили мимо чебуречной, там обедали таксисты, пахло незнакомо и вкусно… в общем, запахи московских улиц, ребячья жизнь на московских улицах мне были гораздо ближе, чем занятия в Гнесинке. Терпения моего хватило на год, из своего музыкального детства я вынес единственную композицию «Котик», из четырёх нот.

На даче, в глубине двора, стоял зеленый сарай, из окон дома его не было видно. В детстве для меня это место было магической зоной – туда можно незаметно пробраться, спрятаться ото всех… А внутри множество разных, ужасно интересных для меня инструментов. Пахло краской, лаком, свежей стружкой. Отец проводил в этом сарае почти всё свободное время. Все тогда везли из-за границы магнитофоны, видеоаппаратуру, дублёнки, а он – столярные наборы, пилы, напильники, инструменты для резьбы по дереву, кисти, краски (краски у него всегда были потрясающие), а ещё холсты, мольберты, однажды откуда-то из Европы токарный станок привёз. Чего он только не делал! Шахматы, курительные трубки, даже полки книжные. Я в том сарае рядом с ним тоже не бездельничал – мастерил самострелы с резинками. Отец увлекался деревянной скульптурой, вырезал из дерева Толстого, правда, Толстой под его резцом оказался похож на Сергея Аполлинариевича Герасимова. Когда в дачном доме сломали стену, и между комнатами образовалась арка, он по бокам этой арки выпилил два орнамента, покрасил их золотистой краской и в вязи орнаментов написал: «И.С. – 72», то есть Ирина – Сергей – 72-й год. Это до сих пор сохранилось, также до сих пор и на даче, и в городской квартире висят картины в папиных рамках.

Семья: Фёдор, Елена, Сергей Фёдорович, Ирина Константиновна

Сколько себя помню – столько помню в городском кабинете отца, на стене в его рамочках две старинные фотографии – мой прадед Пётр Константинович Бондарчук в казачьей папахе и с казацкими усами, и моя прабабушка Матрёна Фёдоровна Сирвуля, с грустными чёрными глазами. Родина папы – село Белозёрка на Херсонщине – ведёт свою историю с Екатерининских времён; эти благодатные земли императрица даровала своему секретарю, крупнейшему дипломату светлейшему князю Александру Андреевичу Безбородко. Во все века там дружно жили люди двадцати трёх национальностей, каких только южных народов не было! Отец говорил: «Дед мой – болгарин, бабушка – сербка, а я пишусь в паспорте – украинец». И меня – коренного москвича – близкие друзья порой зовут: Бондарь-хохол…

На верхнем этаже дачи располагалась ещё одна мастерская, там отец только рисовал. Повсюду были разложены большие листы ватмана, а на столе – карандаши, сангины, пастели, еще перьевые ручки, фломастеры, акварельные краски. Самое чёткое воспоминание из раннего детства – рисующий папа. Поэтому, наверное, и я рисовать начал очень рано. Отец рисовал кадры каждой своей картины. И это были не почеркушки, а настоящие большие картины, представляющие собой раскадровки для широкого экрана, у него были разрисованы все батальные сцены. И у меня, уж не знаю почему, все школьные тетрадки тоже были изрисованы всякими баталиями, по-моему, в тех школьных зарисовках история всей Великой Отечественной войны изображена. Отец посмотрел мои рисунки, сказал: «Тебе надо в художественную школу», – и меня приняли сразу в четвёртый класс. Это была обычная 11-классная художественная школа, и я её закончил.

Про свою же учебу в обычной школе могу лишь заметить, что это для меня – самый чёрный период в жизни. В институте я учился блистательно (без хвастовства), а в школе слыл отпетым «колышником». Однажды, то ли в первом, то ли во втором классе, отец хотел выпороть меня за очередную единицу, я – пулей в Алёнину комнату, спрятался под кровать. А под кроватью перекладины, на которые матрац ставится, я двумя руками за одну перекладину ухватился, ногами упёрся во вторую. Он в бешенстве начал отодвигать кровать вместе со мной, ворочал, пока не остыл. Но меня не достал. Так что «отведать» отцовского ремня мне в жизни не пришлось…